Княгиня Ольга. Львы Золотого царства

Что такое лимоны, она уже знала: в палатион Маманта их не раз привозили среди прочего овоща, все русы по очереди смеялись друг над другом, когда чуть ли не каждый пытался откусить от этого золотого плода, столь соблазнительного на вид, а потом выпучивал глаза, принимался рыдать и плеваться от кислятины и полоскал рот водой с медом. Однако если немного побрызгать его соком на зелень, то она получалась лишь приятно кисловатой и хорошо сочеталась с сыром.

Слуги подносили все новые блюда: запеченный овечий сыр, перемешанный с травами, обсыпанный жареными орехами и облитый оливковым маслом в смеси с давленым чесноком и лимонным соком. Тончайшие ломтики соленой и копченой рыбы, красной и белой, среди зеленых листьев, оливок и порезанных ягод сики. Креветки, тушенные с чесноком и еще какой-то остро пахнущей приправой, разложенные среди половинок вареных перепелиных яиц и жареных орехов. Прислужники подавали Эльге одно блюдо за другим, но Эльга благоразумно пробовала от каждого лишь понемногу: от обилия непривычных запахов ей уже сжимало горло. А может, от того, что она сегодня утром почти не ела от волнения, и теперь голод заявил о себе. Смело она клала в рот лишь то, что узнавала: яйца, сыр, хлеб.

Потом все эти блюда убрали, и появилась новая вереница слуг. Оказалось, что настоящий обед начинается лишь сейчас.

На широких золотых блюдах лежали целые запеченные рыбины, пышно разукрашенные зеленью, плодами и цветами. Эльга уже знала, что среда – постный день, поэтому мяса не подавали, но зато рыбные и овощные блюда поражали обилием и разнообразием. Сквозь зелень салатных листьев и россыпи оливок проглядывала поджаристая корочка запеченной на углях рыбы, блестящая от жира. На шеях осетров зеленели венки из петрушки, в глаза были вставлены черные оливки и будто посматривали с мольбой на гостей: съешь меня поскорее! Причем костей внутри не оказалось: их вынули, заложили внутрь туши приправы и начинки, а потом искусно придали рыбинам вид целых. Каждая возлежала на пышном ложе из варенных с приправами овощей, в окружении виноградных листьев и ягод.

Узорные золотые блюда и кувшины плыли перед глазами, сверкая, будто маленькие солнца. Рябило в глазах, и само обилие золота создавало ощущение чего-то невероятного, разрывало связь рассудка с окружающей явью. Эльга не то что не видела раньше ничего подобного – она и вообразить не могла. Не думала, что на всем свете есть столько золота, сколько находилось в этом триклинии. Отблеск золотых блюд придавал всему поданному божественный вид, так что обычная, в общем-то, рыба внушала скорее благоговение, чем желание ее съесть. На таких блюдах даже простая репа показалась бы пищей богов. Но что именно подавали, было, в общем, все равно – изумление не давало сосредоточиться на еде. Ослепленные блеском самоцветов глаза обманывали разум: кладя что-нибудь в рот, Эльга невольно ожидала, что сейчас на зубах захрустит драгоценный камешек.

Прямо перед ней стоял кубок, сплошь усаженный смарагдами размером с ягоду земляники, а по цвету – точь-в-точь как ее глаза: голубовато-зеленые.

К ней склонился служитель:

– Ее светлость Феофано просит твою светлость попробовать ее любимого блюда: запеченную пестрофу в сливках.

Эльга посмотрела на верхний стол: смеясь, Феофано помахала золотой рогатинкой, на зубцах которой сидело несколько каких-то белых кусочков.

Царева невестка вызывала у Эльги смешанные чувства, и она не знала, как относиться к Феофано. Если правда то, что о ней говорят, то княгине зазорно и смотреть в сторону бывшей потаскухи из харчевни. Вот уж Бог избрал на трон, кого не ждали! Но именно Феофано глядела на русскую княгиню как на человека, а не как на диво трехногое из крайних северных пределов. И Эльге был приятен привет и знак внимания хоть от кого-то из августейшей семьи, куда она внесла такое смятение.

Однако не стоит удивляться, если невестка идет наперекор свекру и свекрови. А ведь эта молодая женщина – следующая полновластная василисса.

– Позвольте услужить вам, – атриклиний взял другую рогатинку, побольше, и переложил с принесенного блюда несколько кусков на особое блюдо перед Эльгой.

То, с которого она ела зелень, уже заменили на другое – тоже золотое, но чистое. Эльга прижала золотыми вильцами кусок чего-то, отрезала краешек, теми же вильцами положила в рот. Но так и не поняла, что это за пестрофа такая. По ощущениям – рыба, но сбивал с толку сладковатый запах приправы. И непривычность ощущения мешала сказать, вкусно ли это.

Елена августа за своим столом лишь показывала зубцами пируни на желаемое блюдо, после чего прислужники подносили, накладывали, нарезали на кусочки, поливали соусом, а госпоже оставалось лишь положить в рот. Но Эльга, после всего увиденного, не удивилась бы, если бы среди придворных чинов под началом трапезита нашелся особый – в чьи обязанности входило бы класть пищу в осененный пушком красный ротик василиссы. И в чине не ниже протоспафария. Рассказывал же Савва, что есть особый чин, чтобы надевать на августа сапоги.

Посматривая на длинный стол, она видела потрясенные лица своих женщин. Робость перед непривычным боролась с любопытством: то одна, то другая застывала с выпученными глазами и хваталась за кубок с разбавленным вином, чтобы смыть изо рта чрезмерное жжение, горечь или кислоту. Иные раскраснелись, разогретые индийскими приправами, украдкой промокали потные лбы краями убрусов. Вон Святанка ловит сразу двумя вильцами что-то, в масле скользящее по блюду: упустит на шелковую скатерть, горюшко! Ярослава озирается, ищет, обо что бы вытереть жирные пальцы; прислужник склоняется, предлагая чашу с душистой водой для омовения рук. И как эти гречанки ухитряются при таком обилии жирных блюд не заляпать свои паволоки?

Володея закашлялась, прикрывая рот рукавом; прислужник подал ей платок, а потом чашу. Прибыслава долго приглядывалась к частям какого-то морского гада, и любопытство победило брезгливость. Как оказалось, зря: взяв кусочек в рот, княгиня смолянская скривилась и огляделась, выискивая, куда бы выплюнуть. Но куда, когда кругом мармаросы, золото и шелка? Сделав над собой усилие, проглотила, схватилась за горло… Еще раз сглотнула, крепко зажала рот ладонью; плечи ее дернулись, в вытаращенных глазах отразился ужас. Все, край…. Эльга с беспокойством оглянулась на прислужника, но другой уже подбежал к гостье, под локоть поднял из-за стола и быстро вывел. Эльга перевела дух: успели, кажется. Она сама полезла бы под стол от срама, если бы Прибыслава извергла проглоченное прямо на этот стол, среди золотой посуды.

Две соседки Эльги переглядывались и улыбались. Ежедневно обедая в обществе августы, они не так часто видели нечто, нарушающее привычный, много веков назад установленный порядок. Эльга представила их, вот в этих паволоках и узорчьях, сидящими на бревнах возле костра и грызущими жесткую полоску вяленого мяса, разложенного по дружинному обычаю на щите. Или держащими на коленях глиняные миски и черпающими оттуда деревянными ложками кашу с налетевшими из костра частичками пепла. Ей-то не раз приходилось питаться подобным образом, отправляясь с дружиной на охоту или в более дальние поездки. Травинки и прочий мелкий мусор в котле каши или похлебки совершенно никого не беспокоили. Мельком вспомнилось детство: как они с Утой и другими детьми из Люботиной веси гуляли в лесу и усаживались перекусить на траве. Раскладывали захваченный из дома хлеб на платке, заедали собранной черникой или малиной. Брат Аська притаскивал из болота корни рогоза и запекал в костре, учил их есть его, отчего девочки оказывались по уши перемазаны в золе…

– Твоя светлость не находит ничего себе по вкусу? – вдруг обратилась к ней звучным голосом одна из патрикий-соседок – Павлина. – Вероятно, у вас принято готовить еду совсем иначе?

Она сама ела немного, изящно орудуя ножом и вильцами-пируни, отчего мягко позвякивали подвески на ее браслетах.

– Если твоей светлости нехорошо, то советую выпить мурсы с соком граната: это очень освежает, – добавила с другой стороны патрикия Агния.

Та была помоложе, постройнее и держалась почтительно-насмешливо. Почтительность относилась к событию – торжественному обеду у августы в честь чужеземной архонтиссы-игемона, а насмешливость – к варварству гостей.

– Благодарю вас, но я сыта, – ответила Эльга, обнаружив, что задумалась и забыла о еде.

Взглянула на другой стол: Прибыслава не вернулась. Уж не стало ли той совсем худо?

– Советую попробовать вот это, – Агния сделала знак слуге, и тот наклонился к ним с блюдом: там лежали, в окружении ломтиков лимона и зеленоватых соленых оливок, большие черные раковины, а в них что-то вроде шариков из не пойми чего в окружении желтоватой пены запеченных сливок и масла. – Я думаю, в ваших северных морях не живут мидии?

Агния велела положить этих раковин на свою тарелку и показала Эльге, как нужно подцеплять их пируни. Слуга сбрызнул шарики лимонным соком, Эльга попробовала. Вроде мясо… а вроде рыба. Не большая беда, что у нас этого не водится.

– Надеюсь, твоей светлости понравилось угощение, – доброжелательно заметила гречанка.

– А если нет, тем лучше: можно будет съесть побольше сладкого, – с тонкой насмешкой подхватила Павлина. – Из вашей страны в Романию, я знаю, привозят много меда, но едва ли у вас известно, сколько прекрасных блюд можно с его помощью приготовить.

– Сладкое? – Эльга удивилась.

Ей казалось, что уже поданным можно было бы наесться на неделю вперед. Но тут пение смолкло, снова грянул орган, и обе ее сотрапезницы встали.

– Прошу твою светлость проследовать за мной в Аристирий, покой для завтрака, – ей снова поклонился атриклиний. – там обед будет продолжен в присутствии Константина августа и других царственных особ.

* * *

Оказалось, для вкушения пищи по утрам у василевса имелся отдельный покой. Но почему нет, если в его распоряжении семь палатионов, каждый из невесть какого числа этих покоев! Там стоял еще один стол из золота, с эмалевыми узорами, и за ним Эльга с изумлением увидела двоих детей возле Феофано: мальчика лет трех и крошку-девочку, еще моложе.

– Это чьи? – обрадованно воскликнула она.

Мелькнула мысль о внуке, который уже месяца три как должен родиться там, в Киеве. Или внучке…

– Твои? – Эльга посмотрела на Феофано.

– Это багрянородные дети августа Романа и Феофано, – подтвердил толмач. – Василий и Елена.

Кроме детей и их прекрасной матери, за золотым столом сидел Константин. Августы Елены не было, зато между Константином и Феофано устроился незнакомый Эльге молодой темноволосый мужчина. Небрежно развалясь на золотом кресле, он смотрел на Эльгу с улыбкой – мягкой и даже отчасти игривой. Крупным носом он напоминал мать, Елену, а взгляд больших светлых глаз выражал утомление, однако не казался надменным или равнодушным.

– Василевс Роман приветствует тебя, – перевел ей толмач кивок младшего из соправителей.

Эльга в ответ «совершила наклонение головы», ожидая, что сейчас атриклиний проводит ее к отдельному столу.

– Их царственности приглашают твою светлость сесть, – тот поклонился, указывая на кресло с краю того же стола, где расположилась августейшая семья.

Похоже, царям не хотелось, чтобы она и сейчас стояла столбом, мешая им угощаться! Несколько удивленная, Эльга еще раз кивнула и села.

Снова стали подавать на стол. Замелькали перед глазами золотые блюда, но уже другие: не с самоцветами, а с узорами яркой многокрасочной эмали. На блюдах лежали всевозможные изделия из меда, муки, масла, орехов и фруктов, но сочеталось все это каким угодно образом. Из разноцветных фруктов были выложены целые гирлянды, выстроены башни, сооружены лебеди. Прохладные ломтики розоватой дыни, красные яблоки, золотистые груши, виноград всех оттенков – зеленый, желтый, красный, синий, черный – красиво обложенный листвой. Синеватые-багряные сики, золотистые финики – порезанные на кусочки, политые разогретым медом и посыпанные жареными орехами. Сладкие пирожки с размоченными в меду орехами или вареными фруктами. Разные животные, под корочкой застывшего меда, с глазами из ягод – непонятно, из теста они сделаны или тоже из фруктов.

И опять прислужники подносили Эльге одно блюдо за другим, выкладывали вильцами горки ягод в сливках, украшенные свежими листиками мяты. Наливали в золотой кубок кисловатой прохладной мурсы. Разбегались глаза от такого великолепия, тянуло попробовать все, каждое следующее манило сильнее предыдущего. Но Эльга только накалывала на зубья вильцев по ягодке или цепляла сладкий орешек: после главного стола есть больше не осталось сил. Даже Прибыслава, уже оправившись, лишь потягивала мурсу с гранатовым соком и улыбалась, дабы греки не подумали, будто ей не нравится их гостеприимство.

Августейшие же сотрапезники Эльги взирали на всю эту роскошь вполне равнодушно. Дети, как водится, хватали что могли и тянули в рот, потом кидали орехами друг в друга; Феофано съела кусочек дыни, второй двигала вильцами по блюду, а мужчины и вовсе лишь прикладывались к своим кубкам.

Подняв глаза, Эльга заметила, что Константин за ней наблюдает. Видимо, тоже продолжает думать об их разговоре в китоне Елены. Встретив ее взгляд, он сказал что-то. Толмач склонился к ее уху:

– Его царственность говорит: приятно видеть, что твоя светлость так умеренна в еде. Ведь чревоугодие – большой грех, и его надлежит всеми силами избегать, хотя даже многие христиане делаются его жертвой.

– Спасение стало бы легким делом, если бы всех смертных грехов избежать было бы так же просто, – засмеялся Роман. – Но я вижу, архонтисса Росии уже на верном пути.

– Как порадовало бы наши сердца, если бы она отличалась такой же умеренностью и в других своих желаниях, – многозначительно заметил Константин, глядя на нее скорее пристально, чем дружелюбно.

Эльге показалось, что со времени встречи в китоне он разрумянился, а веки его потяжелели.

– Вот как? – Роман оживился и метнул любопытный взгляд на Эльгу. – О чем ты говоришь?