Хроники Левой Руки

– Чудесно, – не меняя выражения лица, кивнул барон Матвиенко. Врач закончил заполнять бланк, а затем в работу включились ритуальные агенты. Они справились со своей задачей весьма быстро и оперативно. Тело погрузили в машину и повезли в морг.

– Я не понимаю… – Катерина Мстиславовна подняла на дочь воспалённые от слёз глаза. – Я не понимаю, я отказываюсь понимать!!

– Я тоже, мам, – Вероника Дориановна обняла мать, тщетно пытаясь её утешить.

Над Особняком Ветра уже около получаса висела тяжело-серая завеса безмолвия и скорби. Когда Дориан Альбертович был жив, в доме не было сильно много веселья, если бы не Катерина Мстиславовна, ведь, как мы уже знаем, последние семнадцать лет граф Зейлер был ценителем тишины и покоя, избегал шумных празднеств, которые обожала устраивать его жена: ради уважения к ней он ненадолго оставался в обществе гостей, а затем, по своему обыкновению, покидал застолье и уединялся в своём кабинете. Дом совершенно не изменился после смерти его хозяина, но тишина и вправду сейчас звучала по-другому. Она приобрела будто бы другую тональность. Оставалась минорной, но теперь этот минор звучал не печально-светло, а скорбно, опустошённо и тяжело, как если бы вдруг выпечка с корицей в раз потеряла бы ни с чем не сравнимый вкус.

После того, как хозяин Особняка Ветра умер, отсутствие корицы в пелене отчаяния сменилось колющим морозцем, что пронизывал тело и души всех находящихся здесь людей. С нетерпением и содроганием, до учащения пульса и дрожи в ногах ждали они все звонка доктора, ибо в голове не укладывалось, каким чудом им всем удалось избежать той участи, которая постигла графа Зейлера? Как могло произойти отравление? А может, это произошло далеко не случайно и у графа есть ненавистники? Ненавистники, того хуже, ещё и присутствующие здесь? От этих мыслей действительно внутри всё холодно сжималось и свербело. Об этом думали сейчас все присутствующие. Каждый из них, буквально, боялся сделать хотя бы один лишний шаг, или же лишний раз окинуть взглядом Обеденный Зал. Разумеется, к столу никто не думал подходить и близко. Дрожь охватывала при одном только взгляде на окровавленную скатерть. Скоропостижная смерть Дориана Альбертовича прокручивалась, прокручивалась и прокручивалась у всех перед глазами, как короткий, но ужасный фильм.

По правую сторону от сидящей на стуле Катерины Мстиславовны стояла дочь, прикладывая ко лбу матери платок, смоченный в холодной воде, а по левую сторону стояли Марсель Сергеевич и Минерва Мстиславовна.

– Почему… – шептала графиня Зейлер. – Почему… кому понадобилось… – она шептала это без эмоционально, одними губами и смотрела в одну точку. Куда-то далеко. Женщина уже выплакала все слёзы. Плакать больше было нечем.

– Ты правда думаешь, что это нужно было кому-то? – спрашивала её, волнуясь, Вероника Дориановна.

– А вдруг это самоубийство? – предположил Корней Мстиславович.

– Корней… какое, к чёрту, самоубийство? – не понимала графиня Зейлер.

– Если это самоубийство, то может быть так, что его к нему кто-то склонил… – выдвинула своё предположение Хельга Ивановна, сидящая на диване возле камина. На её коленях лежала обессиленная от горя Астрид, смотрящая на лепнину на потолке. Женщина гладила внучку по волосам своей холодной и костлявой рукой с жёлтыми ногтями.

– Помилуйте! – возмутилась графиня Минерва Мстиславовна. – Дориан Альбертович не был способен на такой ужасный поступок!

– Вот именно, – согласилась Вероника Дориановна. – Не могло это быть самоубийством!

– И почему же все вы так отчаянно думаете, что это не суицид? – всё-таки решил спросить Корней Мстиславович. Вчера они с сыном так долго разговаривали про графа Зейлера, что невольно граф Чернов стал подозревать в этой смерти себя и Никиту. – Любая версия имеет место быть. А если это ещё и самоубийство, к которому кто-то графа склонил, то спешу вам сказать, умелые люди могут заставить любого сделать всё, что угодно, даже свести счёты с собственной жизнью! Мастера убеждений! – он поднял указательный палец вверх. Катерина Мстиславовна, услышав неутешительную догадку брата, вновь заплакала.

– Ладно, хватит, пожалуйста! – остановила их всех Вероника Дориановна. – Догадки вряд ли приведут нас к ответу. Разумно дождаться звонка врача.

И не поспоришь.

– Корней Мстиславович, – процедив сквозь зубы, позвал графа Чернова кивком головы барон Матвиенко. Когда Корней Мстиславович подошёл к Марселю Сергеевичу, барон процедил так же, сквозь зубы, тихо. – Не нужно вгонять ещё большую тревогу в Катерину Мстиславовну.

– Я беспокоюсь за свою сестру и хочу, чтобы она была готова ко всему, – уязвлённо произнёс Корней Мстиславович, как бы понимая, что Марсель Сергеевич взял под контроль данную ситуацию вместо него. Граф отдалился от Марселя Сергеевича на шаг, а затем и вовсе решил уйти из Обеденного зала в Теневую Спальню.

– Ладно! Любая версия может быть в равной степени как правдивой, так и ложной, друзья! – подвёл итог барон Матвиенко. – Для нас сейчас самое главное быть рядом друг с другом, поддерживать друг друга! – произнёс он.

Возражений не последовало.

Тем временем, этажом выше, Никита Чернов, как взмыленный, суетно метался по комнате, в середине которой лежал небрежно брошенный туда открытый чемодан. Парень бросал свой одичавший и обеспокоенный взгляд на разные углы комнаты, и, когда ему на глаза попадались его вещи или же вещи, принадлежащие отцу, Никита судорожно хватал их и швырял в чемодан. Это причудливое занятие прервал внезапно появившийся здесь, в Теневой Спальне, граф Корней Мстиславович Чернов:

– Ну и что это ты делаешь? – в недоумении мужчина поднял одну неаккуратную бровь, наблюдая за странными действиями сына.

– Как это что, отец? – шёпотом «прокричал» Никита в упор Корнею Мстиславовичу. На лбу у парня выступили капельки пота, и причёска была сильно помята: огненно-красные кончики волос были встали дыбом, словно были языками пламени.

– Нет, я в самом деле не знаю, как это понимать, Никита, – строго и недоумевающе произнёс граф Чернов, поставив руки на пояс.

– Не строй из себя идиота! – суетно и одержимо выкрикнул Никита, тяжело дыша и тряся перед отцом смятой футболкой. – Я не убивал его! Клянусь, не убивал! – задыхаясь трындел он.

– Да заткнись ты! – выкрикнул отец, выдернув из рук сына футболку. – Ну разумеется ты не убивал его! – он всплеснул руками, поняв, из-за чего Никита ведёт себя так озабоченно.

– Мы должны непременно уезжать отсюда! Немедленно! Сейчас же! – не меняя своего возбуждённого тона, продолжал парень.

– Позволь узнать, с какой это стати? – вскинув брови, насмешливо и спокойно спросил граф Чернов. Его забавляли суетливость и волнение сына.

– Да как же ты не понимаешь! Сейчас приедут легавые и заберут меня!! – судорожно и раздражённо прошипел Никита, вертя в руках уже другую майку. На шее у парня выступили жилы от напряжения.

– Слушай сюда, баклан, – граф схватил сына за грудки и притянул к себе. – Что за чушь ты несёшь? – процедил он зло, прямо в упор сыну. – Мне совершенно всё равно, убивал Зейлера кто-то или он сам откинулся! Мне глубоко плевать! – рявкнул он и откинул Никиту от себя. Парень едва устоял на ногах и чуть не въехал в стеллаж со стеклянными дверцами. – Да даже если это и ты, мне абсолютно всё равно. Главное, вынь немедленно вещи из чемодана, приведи себя в порядок, спускайся вниз и не позорься. И заруби себе на носу: Ты не убивал Зейлера, понял?

– Понял, – кивнул Никита, выводя себя из состояния паники.

– Если ты вдруг забыл зачем мы здесь, я готов напомнить, —

прищурив глаза, процедил граф Чернов, собираясь выходить из спальни.

– Не забыл, отец, – Никита с готовностью кивнул отцу.

– Вот и славно, – выдохнул граф Чернов и ещё раз подтолкнул сына к чемодану, проводя осуждающим взглядом. – Я буду внизу. Спускайся. Полиция уже в доме. Приехала, когда ты смылся сюда, как последний трус. Будь готов, – на этих словах за Корнеем Мстиславовичем захлопнулась дверь.

Сотрудника полиции звали Виктор Андреевич Рогов. Этот мужчина был широкоплечим брюнетом лет сорока, и по его лицу как-то сразу можно было определить, что Рогов трудолюбив, внимателен и дотошен к своей работе.

– Ну, доброго утра, – начал он, обращаясь ко всем, кто сейчас был в Обеденном Зале. – Простите, – тут же осёкся он, когда словил на себе пару неодобрительных взглядов. – Не доброго. Виноват. Приношу вам свои искренние соболезнования.

– Благодарю, – сказала Вероника Дориановна и вздохнула.

Отвечая на последующие вопросы Рогова, все старались вспомнить как можно больше подробностей с сегодняшнего утра и вчерашнего вечера. Однако это утро словно выпало в какой-то осадок, провалилось на дно подсознания, углубилось в то место памяти, из которого было трудно что-то достать, даже при

всём желании. Это нормально для таких ужасных моментов жизни.

– Больше людей, я так понимаю, в доме нет? – осведомился Рогов. Корней Мстиславович кашлянул.

– Есть ещё мой сын, Никита, – кивнул граф Чернов.

– Отчего же он не присутствует здесь с нами? – спросил полицейский и покосился на графа.

– Сейчас он будет здесь, – уверенно кивнул Корней Мстиславович. – Чувствует себя неважно, вот и пришлось ему прилечь в спальне. Я приведу его сию же секунду.

Полицейский понимающе кивнул.

– Хорошо, приведите.

Разозлённый Корней Мстиславович зашагал по лестнице и через минуту ворвался в Теневую Спальню, с грохотом открыв дверь. Никита всё ещё находился там, в чём граф ни секунды не сомневался.

– Какого дьявола ты не в Зале? – проскрежетал Корней Мстиславович, весь красный от злости.

Никита лежал на полу и держался за собственную ступню, стиснув зубы от боли. Лицо его было красное. Парень едва сдерживался чтобы не закричать. Рядом с ним лежал кованый канделябр. Массивный и тяжёлый. Когда Корней Мстиславович пришёл сюда несколько минут назад, канделябр ещё стоял как ни в чём не бывало на полке стеллажа.

– Я не могу, отец! – выдавил Никита, корчась от боли.