Власть женщины сильней. I

– Синьора, есть ли необходимость обрисовать все возможные последствия… неудачи?

– Мне бы хотелось это услышать, чтобы понимать, как вы видите эту сторону нашего плана, – женщина чуть склонила голову к плечу, приготовившись внимательно слушать.

Лицо монаха стало отстраненно-жестким:

– Неудача может постигнуть нас только в случае вашего отступления от конечной цели.

Брат Иосиф не сводил с маркизы ледяного взгляда, давая понять, что уверен в своем плане настолько, что виновной в его срыве может быть только она.

– А как я могу быть уверенной, что Его Святейшество на самом деле позовет меня и согласится позвать маркиза?

– Не беспокойтесь, на этот, – подчеркнул он, – случай у меня есть варианты действий. Возможно, мне удастся даже самому проводить вас к нему.

– Вы собирались сказать о том, что нас, – она выделила именно это слово, – ждет в случае неудачи.

Монах долго молчал. Потом проговорил:

– Что бы ни случилось со мной, я найду способ наказать вас за нерешительность.

Юлия рассмеялась:

– Если что-то не сложится, то вы окажетесь вторым в очереди наказывать меня. В лучшем случае вторым. И шансов у вас практически не будет!

– Может быть и так, – кивнул брат Иосиф. – Но помните, шансов у меня не будет в одном случае – если вас не станет.

Ни тени угрозы не было в его голосе, только настойчивое желание донести до маркизы мысль о неизбежности наказания.

– Святой отец, я уже поняла, что мне нужно постараться, если я не хочу подвергнуться вашему наказанию, – женщина усмехнулась одними уголками губ. – К сожалению, не могу ответить вам тем же, но хочу напомнить, что у меня не меньше интереса в успехе, чем у вас.

Брат Иосиф вдруг очень мягко, почти сочувственно посмотрел на Юлию.

– Синьора, нет ничего страшнее материнского гнева. Перетти еще не лишил вас сына. Но он сделает это, если останется его единственным воспитателем.

Юлия опустила взгляд, ее губы на мгновение плотно сжались.

– Спасибо за заботу. Но о своем сыне я буду говорить только с его отцом, – стараясь, чтобы фраза прозвучала не очень резко, Юлия подняла лицо к монаху и в конце фразы почти улыбнулась.

– Постарайтесь отдохнуть днем. Я велю принести вам одеяло.

Он развернулся и направился к выходу.

– Святой отец, – окликнула его Юлия, когда он был на пороге.

Монах хотел уже стукнуть в дверь, чтобы охранник открыл засов. Но остановил движение, обернулся.

Женщина плавно опустилась на колени, склонила голову, молитвенно сложила руки.

– Благословите.

В лице монаха что-то неуловимо дрогнуло. Привычным жестом он откинул повыше широкий рукав хабита и подошел к маркизе. Чуть помедлив, протянул руку над ее головой, почти касаясь медных волос:

– Да благословит вас Всемогущий Бог – Отец, и Сын, и Дух Святой.

Едва он закончил произносить ритуальную фразу, женщина подняла к нему лицо и негромко проговорила:

– Спасибо, брат Иосиф, – и было понятно, что благодарит она не только за благословение.

– До вечера, – отрывисто проговорил он и, теперь не медля, направился вон.

Юлия вернулась на соломенный тюфяк у стены, вновь плотно закуталась в плащ и замерла, обняв руками колени. Вскоре двери ее камеры вновь открылись. Охранник принес потертое, но вполне теплое одеяло. Молча бросил его к ногам узницы и вышел. Юлия, мысленно поблагодарив брата Иосифа, завернулась в кусок грубой шерстяной ткани и через некоторое время, немного согревшись, погрузилась в сон.

***

Маркиза Ла Платьер проснулась, когда солнце уже перевалило за полдень. Она прислушалась к глухой тишине замка, попыталась дотянуться до окна, чтобы посмотреть на улицу – впрочем, безуспешно: ей просто не хватило роста – и вновь вернулась на тюфяк, устроившись в привычной уже позе. Рассматривая стену напротив, Юлия думала о том, что ее может ждать. И вспоминала. Вспоминала человека, которого всем своим существом теперь хотела уничтожить, чтобы получить шанс избавится от его власти над собой. Над своей душой, которая сейчас металась в сомнениях. Над своей памятью, которая возвращала ее назад, во времена, когда он был рядом, и ей казалось, что он любит ее. Над своим телом, которое даже сейчас, мучимое холодом и жаждой, наполнялось трепетным теплом, стоило памяти воскресить моменты, когда они были вместе. Бояться Юлия себе запретила и поэтому гнала любую мысль о том, что иезуит мог обмануть, и она просто умрет, выпив оставленный им яд; о том, что, если не удастся довести до конца задуманное, – она погибнет.

Вечером, когда со стороны реки в окно вновь потянуло холодом и сыростью, двери камеры Юлии отворились. На этот раз внутрь шагнул сбир:

– Синьора, следуйте за мной.

Едва заслышав гулкий стук подкованных сапог по коридору крепости, Юлия вытащила пузырек из корсажа и быстро проглотила его содержимое, почти безвкусное, а склянку затолкала в дырку в тюфяке, поглубже в солому.

Пропустив вперед арестантку, страж последовал за ней. Снаружи Юлию ожидал еще один конвойный и монах, лицо которого вновь скрывал капюшон. Из замка Сант-Анджело Юлию повели не по Элиеву мосту, а через пассето – крытый коридор Борго. В Апостольском дворце боковыми переходами и неприметными лестницами ее привели к дальнему студиоло Его Святейшества папы Сикста.

***

Папа Сикст, пятый понтифик этого имени, некогда монсеньор Феличе Перетти, любил свой кабинет. Особенно вечерами, когда служка зажигал здесь свечи. Однажды во дворце герцога Фредерико в Урбино кардинал Перетти был допущен в святая святых – студиоло синьора Монтефельтро. Став Папой, он приказал воспроизвести кабинет Фредерико в своих покоях. Лишь аллегорическое панно демонстрировало не образы герцога, а пейзажи и виды римских холмов, да выхода на портик не было. Зато за одной из панелей с богатой интарсией скрывался узкий вход в целый лабиринт переходов, через который можно было попасть во внутренние комнаты. Открывался проход хитроумным поворотным механизмом, скрытым в боковой панели камина: его здесь никогда не разжигали, он был украшением интерьера и хранителем тайного пути. Кресло, больше похожее на трон, и массивный письменный стол, сделанные по специальному заказу, соответствовали почти семи пьедам[2 - Пьеда – мера длины. 1 итальянская пьеда = ок. 30 см.] роста понтифика. Сейчас, сидя за этим столом, он заканчивал редактуру латинского перевода Библии.

– «Biblia sacra vulgatae editionis»[3 - «Biblia sacra vulgatae editionis» (лат.) – «Святая Библия. Всеобщее издание» (Вульгата).], – вслух прочел Святой Отец на титульном листе. – Да, так. Войдите! Брат Иосиф?! А где Маттео?

– Он плохо почувствовал себя, и я заменил его, Ваше Святейшество.

Перетти нахмурился, с долей сомнения глядя на человека в дверях, проворчал: «Бездельник…» Но тут его отвлекло движение за спиной монаха:

– Ты привел арестованную?

– Да, Святой Отец.

– Пусть войдет.

Не поворачиваясь спиной к понтифику, монах вышел. Вместо него в дверях появилась женщина в богатом, но изрядно помятом, платье. Переступив порог, она сбилась с шага, но тут же гордо вскинула голову.

– Не робейте, синьора. Вам это не к лицу, – едва ли не с улыбкой проговорил хозяин кабинета, вставая и выходя из-за стола.

После этих слов в студиоло повисла тишина. Она понимала, что Сикст ждет выражения почтения к сану, но не собиралась преклонять колени и тем более целовать перстень на его руке. Вместо этого синьора, как кошка в новом доме, осторожно прошла по кабинету, легко прикасаясь к мебели:

– Здравствуй, Феличе. Я пришла.

– Пришла?! – он усмехнулся. – Чего у вас не отнимешь, синьора, так это умения держать лицо.