Власть женщины сильней. I

Побледневшие губы женщины сжались в тонкую линию, побелели костяшки на сжатых в кулаки – так, что ногти впились в ладонь – пальцах. Лишь в глазах отражался отчаянно бьющийся в груди крик: «Феличе! Бенвенуто! Я родила его тебе… Я твоя мать!» Но чем отчаяннее был неслышный крик, тем теснее сжимались зубы, и глубже впивались в ладонь ногти. Рядом с этими двумя не было места для третьей.

Перетти проводил взглядом маленького епископа и повернулся к маркизе. Выложившись физически и эмоционально в безумной схватке, сейчас он не испытывал к этой женщине ничего. Лишь страшную усталость и, может быть, совсем немного, разочарование.

– Вы же понимаете, что теперь я должен отдать вас в руки правосудия? Вас просто казнят на площади.

Она молча склонила голову, признавая его правоту. Или для того чтобы он не смог прочесть так и не высказанные слова в ее взгляде. Но уже через мгновение Юлия вновь смотрела в его глаза:

– Это ваше право.

– Я знаю! – раздраженно проговорил он.

Папа попытался рассмотреть свою спину, впрочем, вполне безуспешно, досадливо поморщился.

– Ну? Вы добились того, чего хотели? Увидели сына… Дискредитировали мою охрану… Испортили любимый кабинет… Избавились от нелюбимого мужа…

Брови женщины дрогнули, на лице проступило упрямое и, одновременно, печальное выражение:

– Увидела, – проговорила она вслух, а про себя подумала: «Только он так и не узнал, кто я…»

– Уж простите, не представил вас. Как-то неуместно показалось. У мальчика сложилось бы странное впечатление о том, что такое любящая мать.

– Зато вы показали себя прекрасным любящим отцом, – непонятно было, говорит она серьезно или издевается.

– У нас с Бенвенуто было только два года, чтобы узнать друг друга… Кстати, почему же вы до сих пор не поинтересовались, кто воспитывал мальчика до этого?

Юлия на мгновение опустила глаза, решая, признаться ли в том, что она давно и пристально следила за жизнью сына. Потом глубоко вздохнула и ответила:

– Потому что я знаю о донне Виктории.

Он изумленно поднял брови:

– Но тогда… Что же мешало вам увидеть нежно любимого сына в течение, – он задумался, подсчитывая, – трех лет после бегства из монастыря?!

– Я была больна! – не говорить же ему, что она не хотела, не могла жить, что уж говорить о поездках куда-то.

Он усмехнулся, явно не веря ей.

– Я еще узнаю, кто помог вам покинуть стены монастыря, и как вы смогли женить на себе этого безумца, – пообещал Перетти.

Внезапно он шагнул к маркизе, лицо его вновь стало суровым, обвиняющим:

– Откуда вы знаете этого иезуита?

– Я его не знаю. Он сам нашел меня.

– В том притоне, куда вы выманили меня своей просьбой?

– Да.

Перетти зло выругался – мысли о монахе-убийце частично вернули ему силы.

– Воистину, на ловца и… любящая мать бежит. Ну, ничего… Поверьте, вашему супругу крупно повезло.

Юлия невольно проследила взглядом за указующим жестом Перетти: «Прости, Анри», – и замерла, заставив расслабиться напряженное лицо. Она не сводила с Перетти взгляда, внимательного, но чуть отстраненного и в нем мерцающими огоньками свечей то проступали, то вновь скрывались отблески воспоминаний – при узнанном движении, не забытом за много лет выражении лица. Казалось, женщина превратилась в статую – так неподвижно, почти не дыша, она стояла перед мужчиной.

Папа повернулся на шум. В кабинет входил его командир швейцарцев, следом шел кардинал Франческо Каррера.

– Ваше Святейшество! Что здесь произошло?! – с сильным акцентом воскликнул полковник.

– Измена, синьор Брунегг! На нас было совершено покушение, а ваших людей рядом не оказалось.

Полковник побледнел. Для гвардейца обвинения страшнее не существовало. Когда Йост смог снова заговорить, его акцент сделался совершенно невыносимым.

– Ваше Святейшество, я все выясню!

Перетти доверял своему полковнику и не сомневался, что после произошедшего тот вскроет всю подноготную этого дела.

– Мы надеемся на вас, синьор Брунегг. Вот эта женщина – свидетель того, что тут происходило. Допросите ее и не выпускайте пока из дворца. До нашего особого распоряжения!

– Слушаюсь, Ваше Святейшество. Идемте синьора.

Монсеньор Каррера держался во время разговора Папы с гвардейцем в стороне. Это помогло ему совладать с волной чувств, когда он увидел свою давнюю испанскую знакомую. Каррера перевел взгляд на неподвижно лежащего на полу мужчину. Лицо его было обезображено, но кардинал догадался, что это супруг стоящей в покоях Папы женщины. Руки кардинала задрожали, когда он понял насколько близок к разоблачению.

Юлия бросила на вошедших мужчин короткий скользящий взгляд – что ей до них и им до нее? Но тут же ее взгляд стал пристальным, маркиза с трудом удержала удивленный возглас – в одном из вошедших она узнала человека, помощь которого так пригодилась ей в Испании. С этого момента она старалась поймать его взгляд, ощущая, как оживает совершенно безумная надежда на помощь. Кардинал старательно отводил глаза, сжимая холодеющие от волнения пальцы. Но это его не спасло. Перетти как раз посмотрел на Юлию, когда говорил о ней полковнику, и выражение ее лица показалось ему странным. Не прерывая разговора, Папа проследил за взглядом маркизы. С еще большим изумлением, быстро превращавшимся в подозрение, увидел, что он направлен на кардинала Карреру.

Юлия чуть прикусила губу и тут же расслабилась, осознав, что почти никакой надежды у нее не остается. Из пальцев женщины выскользнул пузырек, который она давно взяла со стола и уже забыла про него, и разлетелся на осколки на каменном полу. Феличе задумался, глядя на маленькую лужицу, растекшуюся по полу, повел носом, улавливая запах травяного настоя.

– Уведите синьору Плесси-Бельер, полковник. Монсеньор, – обратился Папа к кардиналу Каррере, – мы с вами пройдем в другое место.

Перетти иронично усмехнулся, заметив, как кардинал вздрогнул при этих словах и, помедлив, добавил:

– В покои епископа Монтальто.

Юлия перевела взгляд на Святейшего Отца, и только сейчас до маркизы начало доходить, что ее не поведут сразу отсюда на плаху. Она неожиданно осознала, что Перетти назвал ее не участницей, а свидетельницей произошедшего, и взгляд синьоры невольно вновь обратился к мертвому телу мужчины, который был ее мужем. Нелюбимым. Нежеланным. Иногда вызывавшим жгучую досаду и злость своими немотивированными приступами ярости, привычкой начинать вздорить из-за каждого пустяка. «Как он узнал, что я не любила Анри?» – неожиданно мелькнула в голове совсем нелепая и неуместная мысль.

– Синьора, идемте, – настойчиво, уже явно не в первый раз повторил полковник Брунегг.

– Teufel! – забывшись, воскликнул гвардеец.

Папа, махнув Каррере, первым пошел к дверям. Белая спереди, на спине сутана, от пояса и ниже, была алой от крови, и виднелась длинная резаная рана, оставленная кинжалом маркиза в пылу схватки. Юлия, уже подчинившаяся приказу солдата и направившаяся к двери, проследила за его взглядом. И почувствовала, как земля плавно качнулась под ногами. Женщина судорожно ухватилась за руку гвардейца, чувствуя, что сейчас лишится сознания. Она не боялась вида крови. Ей стало плохо, как только она увидела кровь Феличе и представила, как ему должно быть больно.

– Что случилось? – раздраженно повернулся на возглас Святой Отец. Но этот резкий разворот стал для него роковым. Кабинет, полковник, женщина рядом с ним – все закачалось и поплыло куда-то по кругу. Каррера тоже обернулся, взгляд зацепился за спину Папы. Теперь стала понятна пепельная бледность на лице Сикста. Размышлять кардиналу было некогда – прямо на него валилось тело Святейшего Отца. Удержать его у невысокого монсеньора шансов не было. Все, что смог сделать Франческо – это поддержать и не дать рухнуть Перетти со всего его немалого роста. Свое плечо, чтобы Святейший вновь не оказался на полу, хотела подставить Юлия, бросившаяся было к Перетти.

– Врача, нужен врач!

Но тут полковник доказал, что охрана Его Святейшества все-таки чего-то стоит. Движение Юлии было довольно грубо остановлено:

– Стойте здесь, синьора, – велел синьор Брунегг.