Власть женщины сильней. I

Насмешку и снисходительное внимание в мужских глазах сменили ответные гневные отблески:

– Значит, так вы просите? Помните, чем обернулись требования забрать вас в Рим? Похоже, нет… Так я могу напомнить! Не только словом, но и делом!

Черт возьми, он на самом деле думал, что за эти годы она поняла, кто и у кого имеет право что-либо требовать! Феличе Перетти говорил, наступая на хрупкую женщину, пока не навис над ней всей своей угрожающей фигурой. Но тут же и проклял себя за неосторожность. Аромат духов Юлии, неизменный, только ее, окутал его. И словно не было десяти лет намеренной разлуки. Ее взгляд, обращенный на него снизу вверх, блеск глаз, запах – его обдало жаром воспоминаний, на которые откликнулось тело.

– Снова отдадите меня инквизиции? За что на этот раз?

То ли от воспоминаний, то ли от нахлынувшего желания броситься к нему, вновь ощутить его руки на своем теле, его дыхание на своих губах, голос Юлии понизился почти до шепота.

– Разве первому человеку Рима и мира нужно основание? Вас просто не станет, – все тот же ледяной тон, который Перетти всегда хорошо удавался, напряженный шаг назад и совершенно прямая спина – настолько, что при его росте макушка только чуть не задевала балку потолка.

– За что вы так поступили со мной? Почему оставили жить, отняв все? – в больших глазах цвета меда была мольба и то, что так хотели произнести, но не договаривали ее губы: «Я приехала, чтобы увидеть тебя и его. Ты пришел, Феличе. Я так ждала тебя, я едва выжила без тебя!»

И тогда, и сейчас – за то, что ему едва удавалось держать себя в руках рядом с ней. Потому, что даже теперь он готов был лечь к ее ногам. Сжавшиеся до хруста кулаки под плащом, а может ее глаза – умоляющие, полные смирения, помогли мужчине совладать с чувствами, отрезвили. Помолчав, Перетти проговорил:

– Вы увидите мальчика на церемонии посвящения в сан. Но не пытайтесь подойти и поговорить. Он не знает вас. Его вырастила и воспитала другая женщина.

– Другая женщина… – тихим эхом откликнулись его слова. Маркиза склонила голову так, что локоны почти скрыли лицо. – Нет, монсеньор. Я приехала к сыну. Я увижу его и поговорю с ним. Бенвенуто должен узнать правду!

Когда Юлия подняла голову и нашла взгляд мужчины, в ее глазах уже не было слез. Они лишь блестели чуть ярче – теперь в них было упрямство и нескрываемый вызов.

– Можете упрятать меня в подвалы и отдать палачам, но сейчас я не стану молчать. Ваши подручные услышат много интересного о своем патроне. Под пытками не молчат!

Она вздрогнула, когда гневный рык колыхнул пламя свечей в подсвечнике:

– Довольно! Да, под пытками не молчат, – ворот сутаны показался очень тесным. Он двинул головой и почти прошипел: – Однако немногие слышат такие признания.

Юлия нервно усмехнулась:

– Кланяться своему сыну и говорить ему «святой отец»! Как вы могли так поступить… Почему я не убила вас?! Берегитесь, мне терять нечего!

– Прекратите истерику, синьора. Он будет умным кардиналом, когда вырастет. Даже умнее меня. И кланяться вы будете его мудрости. Ну, а терять-то вам есть что! Будьте благоразумнее, чем прежде, – Перетти почти совладал с собой, лишь кровь еще шумела в ушах.

Вдруг ослабев, Юлия вернулась к столу, тяжко опустилась на скамью и опустила голову на руки. Она молчала, а взгляд мужчины скользил по очертаниям ее фигуры. Перетти едва не вздрогнул, словно его застали за подглядыванием, когда маркиза глухо проговорила:

– Позволь мне увидеться с Бенвенуто. Верни мне сына или убей меня, Феличе. Чего ты боишься?!

– Будь уверена, не тебя и не тех головорезов, что стерегут тебя в этой забегаловке, – он издевательски усмехнулся и лишь после заметил, что поддался на ее уловку и сменил отчужденное «вы» на привычное «ты». Лицо исказилось в гримасе досады.

– Я знаю, что ни я, ни мои слуги не пугаем тебя. Ты и тогда ничего не боялся, а уж сейчас… Я иначе представляла себе эту встречу.

– В таком случае, оставайтесь со своими фантазиями. И не беспокойте ими более ни меня, ни, тем более, монсеньора Монтальто.

Перетти подхватил свою шляпу с табурета, широкая ладонь с длинными сильными пальцами ударила по двери, распахивая ее.

– Я убью тебя, – короткая фраза догнала его как нож, брошенный в спину. – И заберу сына.

Он вздрогнул так, словно и в самом деле почувствовал удар. Тяжело повернулся. Кровь мгновенно дала в голову, отчего на щеках проступили багровые пятна, помутнели глаза.

– Что ты сказала?

Маркиза поднялась на ноги, встала против него и с холодной решимостью, глядя прямо в налитые яростью глаза проговорила:

– Я убью тебя и заберу Бенвенуто. Я избавлюсь от тебя навсегда, Феличе Перетти.

– Не я желал этой встречи.

– Но ты пришел.

– И жалею об этом.

– Но даже всесильный Сикст не в силах вернуть время назад, – она смотрела на него снизу вверх, не скрывая издевки и презрения. Но за всем этим, словно птица о стекло, билось глубоко в груди чувство, которым она жила все это время. Чувство сильнее разума, сильнее обиды, сильнее страха. На мгновение оно прорвалось в приоткрывшихся, будто в ожидании поцелуя, губах, в дрогнувшей руке, будто желавшей прикоснуться к высоким жестким скулам мужчины.

Он помолчал. Выравнивалось дыхание, гас румянец бешенства на щеках, вновь холодел взгляд:

– Ошибаетесь.

Она не отвела взгляда, лишь чуть дрогнул уголок губ в тонкой усмешке:

– Попробуйте.

– Либо вы завтра же покинете город, либо… пеняйте на себя.

– До утра далеко, – холод и вызов в ее глазах заставили их потемнеть, сделав почти черными. – У меня еще есть время.

Она отвернулась и отошла к скамье, на которой лежал плащ.

– Используйте его правильно, синьора. Может быть, ваш верный паж и вечный школяр Шане, наконец, подскажет верное решение! И, надеюсь, на эта затянувшаяся комедия закончится.

Взгляд Перетти последний раз скользнул по мягким контурам фигуры. Память вновь нарисовала ее тело, не скрытое одеждой. Он тряхнул головой и вышел из комнаты, оставив двери открытыми.

Юлия дю Плесси Бельер, маркиза де Ла Платьер закрыла лицо руками, сжав ледяными пальцами пылающие виски. Возбуждение, вызванное разговором с мужчиной, к которому она приехала через время и расстояние, уходило, оставляя опустошение и невероятную слабость. Не такого конца встречи она ожидала. Не такого продолжения хотела.

Запахнув полы плаща и надвинув шляпу на глаза, Перетти стремительно спустился в общий зал траттории. Осмотрелся в поисках своих людей и громко проговорил, обращаясь к тому, который сидел за столом напротив Пьера Шане:

– Ты останешься здесь. Женщина и ее… провожатый должны покинуть город утром, как только откроются ворота. Проследи за этим.

Перетти перевел взгляд на синьора Шане – не хочет ли вдруг чего сказать. Карие глаза прелата встретились с серыми глазами Пьера – лишь на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы Перетти успел увидеть в них сверкнувшие искрами презрение и гнев. Проигнорировав и то, и другое, Папа Сикст вместе со вторым сопровождающим покинул заведение.

Синьор Шане направился в известную комнату на втором этаже. Не закрывая двери, Пьер подошел к Юлии, набросил ей на плечи плащ, осторожно коснулся плеча:

– Ваша светлость, нам пора.

Почувствовав прикосновение, Юлия подняла голову, и мужчина едва не отшатнулся, увидев безумные глаза с черными провалами зрачков. Подобное Пьер уже видел, когда встретил Юлию после долгих месяцев пребывания в подвалах испанской инквизиции, и ее перевозили под охрану толстых стен монастыря с самым суровым уставом.

– Я убью его. Уничтожу.

– Прекрати! – он встряхнул ее за плечи. – Ты сделала попытку и проиграла. Нам нужно уезжать из Рима.