Свет во тьме. Книга вторая. Великий Восток

– Ну, здравствуйте, отец! Я же обещал, что мы придём, вот и пришли! – обнимая и целуя священника, растроганно говорил командир.

После ухода беженцев, церковь пришла в запустение, никто не приходил на службу, да и кто придёт, если завод до сих пор оцеплен, а вместо беженцев навезли рабов, не ведающих о Боге.

– Вот и молимся мы одни с этим вьюношей о спасении мира да русского народа.

Питались они только картошкой, выращенной на тайном огороде среди гор, припасёнными сушёными грибами да кореньями.

– Картошку-то нам крысы ополовинили. Откуда взялись – не понять, – пожаловался батюшка. – Уж не чаяли, когда и весна придёт, а с ней крапива, да одуванчики.

Прошли в тёплую пещеру.

– Пауков развелось видимо-невидимо – мы сюда почти не заходим…, – предупредил батюшка.

Облепившие потолок пауки от пистолетного луча вскипали, шипели и валились на пол. Очистили пещеру, помылись в холодном ручье, и, впервые за много дней сняв верхнюю одежду, крепко уснули. Батюшка же с мальчиком долго со слезами молились, благодарили Господа за счастливый приход воинов.

На другой день в пещере собрали экран, напротив его на лавку усадили батюшку и мальчика и все вместе стали смотреть фильм о монастыре. В глубоком потрясении, роняя слезы и крестясь, смотрели батюшка и мальчик на величественные храмы, на плывущие в небе золочёные купола с крестами, на дорогое внутреннее убранство храмов. Потом смотрели фильм о мирской жизни. Воины радовались, что тяжкий путь ими пройден недаром, что и другие православные люди по принесённым ими фильмам увидят, как живут люди за Уралом.

После общей благодарственной молитвы и трапезы высококалорийными продуктами, доставленными отрядом, и недолгого отдыха, вновь устроились напротив экрана и смотрели специально заснятый фильм о благословении иеромонаха на служение в Российской Зоне Абсолюта и о заочном благословении и посвящении батюшки в чин протоиерея и вручении иеромонаху, для передачи батюшке, протоиерейского облачения. Под ангельское пение церковного хора, поздравляя, на батюшку глядели архимандрит в торжественном облачении с золоченой митрой на голове и панагией на груди, иеромонахи и монастырские иноки.

– Господи, недостоин аз, грешный…, – потрясенно твердил батюшка.

Фильм закончился радостным колокольным трезвоном.

– Теперь у нас есть колокольный звон по полному православному уставу! – радовался иеромонах.

Командир нашёл подходящее место для подачи сигналов на лунную станцию и, хотя видел, что иеромонах уже обучен этому, ещё и ещё раз объяснял ему и мальчику, как подать сигнал о том, что всё благополучно и сигнал вызова по тревоге; как перезарядить батареи, как обращаться с киноаппаратурой и медицинским диагностико-лечебным компьютером. Он присматривался к смышленому мальчику, такому худенькому, не по возрасту низкорослому, и ему очень захотелось увести его за Урал. Он много размышлял об этом и как-то раз, обняв за плечи, спросил его:

– Хочешь пойти с нами?

– Как не хотеть…. Да батюшка не благословляет, не дойдешь, говорит: путь тяжелый. Буду служить Богу здесь. У нас теперь пойдёт всё по-новому: отец иеромонах говорит, что соберет всех чтецов, будет грамоте обучать, священные книги будем читать. А там и оцепление с завода снимут – народ пойдет Богу молиться. Огороды в горах посадим. Дел много будет…

Обласканный командиром, мальчик смотрел преданно, гордясь, что офицер Русской Армии говорит с ним, как с равным.

Иван не выдержал, упросил командира разрешить ему выйти на поверхность и хоть одним глазком посмотреть на завод. Забившись в расщелину, через бинокль оглядел территорию завода: корпуса общежитий, возвышающиеся среди руин производственные корпуса. Пожалел, что садик возле больницы, где они с Катей просиживали ночи, был не виден – его загораживал административный корпус. Вся территория завода обнесена колючей проволокой, а на вышках стоят вооруженные каратели. По-прежнему всё неприглядно, снег, как и прежде, не белый, а серо-розовый, смешанный с заводской пылью. На улице почти не видно людей, никто, как бывало прежде, не толпится возле общежитий и столовой.

Чем дольше Иван, рассматривая, вспоминал и мысленно погружался в прожитые здесь годы, тем сильнее его охватывало, наваливалось тяжестью, ещё не забытое прежнее состояние подавленности, неуверенности, униженности. Он как будто становился прежним Ванькой-грузчиком, настороженным и недоверчивым, сильным и часто беспощадным общежитским драчуном, никому не дающим спуску. Тяжело вздохнув, он откинулся на спину, снял бинокль, полежал, глядя в небо, потом потряс головой, словно стряхивая наваждение, и между камнями пополз в подземелье.

На следующий день протоиерей и иеромонах, облачившись в торжественные церковные одежды, отслужили литургию, и исповедали и причастили воинов.

Помогли иеромонаху спрятать в тайник всё, что принесли: медицинский компьютер с набором лекарств, спальные мешки, оружие, аппаратуру связи, киноаппаратуру, три рюкзака, легко превращаемые в палатки или носилки; туда же, до лучших времён, убрали и упакованные священнические облачения. Потом сели за общую прощальную трапезу. Все старались скрыть печаль и держаться весело.

.Надо было спешить: неизвестно, как после бомбёжек поведут себя вешние воды, не затопят ли проходы. С тяжестью на сердце, оставляя здесь частицу души, разведчики пустились в обратный путь.

* * *

Вскоре пришла Знатка, принесла немного картофеля и муки. Ей рассказали о гостях из-за Урала, показали снимки её земляков. Она рассматривала их и растроганно проливала слезы. Увидев на снимке мальчиков, племянников Бригадира, рассмеялась, открыв беззубый рот:

– Ой, хитрованы! По грибы, говорят, ушли и не вернулись. А мы всем селом искали…, даже Управляющий из слэйв-хауса приезжал – ещё бы, два слэйва исчезли…

Отсмеявшись, залюбовалась:

– Какие они стали ладные, да справные… Родители, поди, и не чают получить о них весточку…

Увидела весёло улыбающихся Ивана с Катей и ахнула:

– Ну, словно, пара лебедей! Вот брату радость будет!

А узнав, что Иван был здесь, расстроилась, тяжело, горестно затужила:

– Знать, не судил Господь свидеться с Ванюшей…

Маленькая сухонькая Знатка за голодную зиму стала тоненькой и лёгкой, как перышко. Грудь её сотрясал натужный кашель, на морщинистом личике с запавшим беззубым ртом и выцветшими кроткими глазами выделялся только заострившийся носик.

Иеромонах извлёк из тайника миниатюрный медицинский аппарат, уложил охающую и удивляющуюся Знатку на стол в батюшкиной келейке и, точно соблюдая инструкцию, в нужных местах подсоединил к её телу датчики, и через несколько минут на маленьком экране высветился диагноз, номера лекарств, порядок их приёма и необходимые процедуры.

– Ну вот, матушка, теперь тебя подлечим, как лечат наших людей за Уралом – по науке. Ты бы оставалась здесь до лета. Куда пойдешь: уж скоро и ручьи побегут…, – уговаривал. – Как-нито прокормимся…

– Не могу, отцы родимые, брата одного оставить – недужит.

Подлечив немного, стали собирать её в дорогу. Иеромонах принёс припрятанный заветный ящичек с инструментами и принялся чинить её истрепанные башмаки. Как и почти все в окрестных деревнях, Знатка была обута в заводские рабочие ботинки.

– Дать бы тебе носки, что принесли от наших – уж больно теплы, да прочны – да опасаюсь, не будет ли беды, если их на тебе увидит кто не надо. Сама знаешь: кругом каратели.

– А мы вот что сделаем, – придумала Знатка, – ты отец, порежь их, словно они проносились, а я заштопаю – никто и не догадается.

– В церкви-то вашей сироты живут?

– Живут…, куда им деваться…

– Как придёшь домой, сразу наведайся к батюшке. Скажи: пусть подберет двух-трёх пареньков самых смышлёных и надёжных и сюда пришлет. Сама и приведёшь. Учить грамоте буду. Да и тебе пора передать своё знание. Благословляю взять сиротку-малолетку и обучить всему, что знаешь.

Знатка согласно кивала.

Энергичная натура иеромонаха жаждала деятельности. Он уже представлял, как соберёт ребят, будет учить их грамоте, монастырскому служению Богу, а на святые праздники, все вместе, они будут смотреть фильмы о монастыре, слушать колокольные звоны и церковное пение. Сейчас же нужно осваивать мудрость принесённых священных книг да расчистить каменные завалы в тоннеле, ведущем к заводу, образовавшиеся из-за бомбёжек окрестных гор, после того, как исчезли, словно сквозь землю провалились, заводские рабочие.

Запрятав драгоценные снимки в складках своей ветхой одежды, с неизменным посохом в руке, Знатка побрела в родное село.

Вернувшаяся к полудню в село, она была встречена рассерженным ворчанием брата:

– Где тебя носит? Уже старая, неровен час, захвораешь, свалишься где-нибудь или каратели заметут. И Ванюшка сгинул… Ожидаючи, вся душа изболелась…. Тут ещё поясницу прострелило.

– Не серчай. А лучше ставь самовар, я таких конфетков принесла – сроду не едал! А ещё такое покажу – враз хворь пройдет! – улыбалась Знатка, оглядывая стылую неприбранную избу.

Прошла за печь, переоделась в висящую там домашнюю одежду.

– Чего стоишь-то? Ставь, говорю, самовар – праздновать будем! – увидела, что дед, держась за поясницу, по-прежнему стоит посредине избы.

– Чего праздновать? Штоль, что ты явилась, как ясный месяц?