– «Мы – две души в посмертном непокое».
16
И мы пошли – не трудно и не быстро
передвигаться по таким угодьям,
угольям…
Шагаем, да болтаем, да поем
походные, какие помним, песни,
да вспоминаем старые дела,
то усмехнемся, прослезимся то,
поддерживаем на путях друг друга,
точь-в-точь как старых, верных два супруга.
17
Потом была вода, движенье волн
и наше в них движение, бурлила
зияющая влага, замедлялась
и наших душ нагих едва касалась,
составы обновляла их, на них
холодной, серой плотью оседала.
Текла вода, движенье согревало.
18
Мы вышли к свету, если это свет,
и если это мы, и если время
в пути определяет расстоянье
между небытием и бытием,
когда меж ними разница есть, если
способны мы к обоим…
Свет, палата
больничная, шатаюсь. Что на мне?
Какая-то хламида. Ты одета
прилично. Выбираемся наружу –
дождь хлещет, я иду-бреду по лужам
в размокших шлепанцах, ты тормозишь машину,
усаживаюсь. Тесно. Я гну спину…
19
Да. Тесно как в гробу. Но запах едкий
бодрит духов и пота от соседки,
но вид Москвы вечерней в час дождливый
дает смятенным мыслям перспективу,
и дрожь берет, и глупая улыбка
с лица не сходит. Никакой ошибки…
20
– Да сколько же тут пыли! – прочихалась.
– «Давно я не был дома». – Хоть бы нанял
уборщицу или позвал Марину:
ей что, ей не убудет. – «Сделай чаю».
– Сейчас. – «Есть сигареты где?» – Не вижу. –
ЗабрОдившую выплеснула жижу.
21
Бычок окаменелый разгорался
с трудом – вонял и гас, но пара горьких