Песок сквозь пальцы

– Богомила, послушай, ты снова начинаешь анализировать слова. А эти слова, что ты прочла, знаешь, что они такое?

– И что же?

– Это попытка спасти то, чего уже давно не было. Это раздувание углей, которые давно остыли, остался только пепел и привычка. Я пытался, потому что надеялся, что все еще возможно. Я пытался…

– «Я однолюб…» Ха-ха, очень смешно.

– А я, действительно, однолюб, как бы ты не смеялась. Я любил свою жену. Мы прожили с ней почти тридцать лет. И только последние лет десять утонули в какой-то пустыне. Мне стоило поехать в Израиль, чтобы там, в настоящей пустыне, понять, что любовь еще возможна. Но уже не к ней, а к другому человеку.

– Я не хочу, чтобы ты говорил мне о своей любви ко мне. Все твои слова – ширма. Я не могу тебя за ними рассмотреть. А ты сам – можешь?

– Я такой, как есть.

– Нет. Ты другой, не такой, как пишешь. Все твои тексты – публичны. Ты можешь писать только мне?

– Могу, Богомила. Вот, сейчас я этим и занимаюсь.

– Я о другом, ты же понимаешь. О том, что внутри тебя. Что есть суть тебя.

– Я попробую, Богомила…

Пост Александра

ПЕКЛО ПУСТЕЛI

Что вы знаете о пустыне? Романтические описания летчика Антуана? Пустыня страшна.

Пустыня – это не просто камни, песок на зубах, опрокинутое небо над головой и солнце, от которого не спрятаться, жар которого отражает всё – и камни, и тенистые, вроде, скалы. Пустыня – это еще и ты, и беда, если ты в ней оказался один. Она примет тебя, как жертву, приготовленную постепенно, она будет смаковать тебя, как каннибал, и если солнце днем не прикончит тебя, то ночь в пустыне завершит начатое. Ты можешь зажигать фонарик и крутить педали быстрее, чтобы согреться, но темнота в пустыне такая, что она поглотит свет твоего фонарика, оставив лишь малое пятно, в котором тебе самому не ясно, что это там, впереди – то ли ямка, то ли камень, то ли канава, то ли день от склона.

И если ночь в пустыне не убьет тебя, то тебя убьет жажда. Ты выпьешь всю воду, а она выйдет у тебя потом, ты будешь жевать колючие листы какого-то сорняка, чтобы твой шершавый язык хоть немного был умягчён чем-то влажным, но только горечь будет у тебя на языке и в горле. И в твоих глазах будет стоять призрак воды: во-он там, та же видна вода! Она далеко, но она уже видна, и это не мираж! И ты, вскочив в седло велосипеда, помчишься туда, помчишься из последних сил, сбивая ветром, что ты сам создаешь своим движением, жар этого дня, и правда, она, вода, не исчезнет, она будет все ближе и ближе, целое море воды, огромное море, что дальнего берега и не видно! И ты бросишь велосипед у края дороги, по которой никто, кроме тебя не ездит, и побежишь к этой воде, огибая страшные глубокие трещины, теряющие свое дно в сумраке заката, и упадешь у этой воды на колени, зачерпнешь ее рукой, коснешься кровоточащих растрескавшихся губ, – и, содрогнувшись, выплеснешь ее вон, эту мертвую воду Мертвого моря.

И стоя на коленях, ты будешь наблюдать этот закат, самый прекрасный закат в твоей жизни, и даже слезы не потекут у тебя из глаз, потому что слезы – это влага, которая уже испарилась в тебе раньше.

Все, что останется тебе теперь, проводив солнце, это бредить прошлым, в котором было так много тени, прохлады, айс-крима и холодного сока, да просто холодной воды, воды, текущей из душа и бьющей из умывальника на пляже, воды, смывающей жар солнца и соль моря воды, текущей по глазам, которые еще не сухие, по губам, которые не щиплет… И еще дальше, в каких-то уже предсмертных снах, ты будешь кататься по фантазийным водоемам, мимо водопадов, хохотать и ловить ускользающую тень.

А утром какой-нибудь араб на пикапе или израильский солдат склонится над тобой, намочит твои губы водой из фляжки, и твои веки затрепещут, расклеются, и ты поймешь – пустыня отпускает тебя, ты спасен.

Тебя и твой велосипед погрузят в пикап, и привезут в город, и ты купишь билет, сначала на автобус, потом на самолет, и вернешься домой. И там, дома, среди еще не стаявшего снега, ты поймешь, что – нет, не отпустила тебя проклятая пустыня, она заразила тебя навсегда собой, она – в тебе, она отныне – твое второе «я», она снится тебе во снах и зовет тебя, зовет: вернись, нам было так хорошо с тобой! Помнишь тот закат? Помнишь тот вкус соли и песка? И ты, как Орфей за Эвридикой, снова начнешь искать спуск в этот ад, в это пекло, чтобы снова столкнуться с ней, с этой проклятой пустыней, чтобы победить ее снова или быть побежденной ей.

Разговор в вайбере, следующий вечер, 23 часа

– Здравствуй, милая Богомила! Я не очень понимаю, зачем ты снова анализируешь мои тексты и пытаешься получить меня, как сливки из сепаратора. Я – вот он, а не гомункулус из пробирки. Я говорю с тобой сейчас. Говорю с человеком, которого люблю. А любить – это не препарировать другого.

– Опиши мне любовь. Что ты понимаешь под этим чувством. Но опиши только мне. Не надо соцсетей.

– Любить – это принимать другого, как есть. Прости меня, если я тебя обидел своими глупыми текстами

– Нет, Саша. Ты не ответил. Ты спрятался. Тогда прячься. Это твой выбор.

– Описать любовь? Ты смеешься? Что я знаю о ней такого, чтобы описывать её? Я знаю, что есть ты и есть я.

– Это твой ответ? Тогда я, по совету одного священника, пойду дальше. Прощай, Саша…

Разговор в вайбере, следующий вечер, около полуночи.

– Богомила, скажи, как сочетаются любовь и боль? Ты тут? Ты хотела о любви услышать? Любовь – это зачеркнуть всю свою прожитую жизнь. Взять билет с самолёт до Киева и прилететь к тебе. Вот о чем я думал все эти дни. Каждый день. Сочиняя все эти дурацкие посты.

Нет никакой ширмы. Каким ты меня видела в Израиле, вот такой я и есть. И да, я испугался. Но я не знал, что от себя не уйдешь. Я забыл, как это – любить… Это как умирать.

И, пожалуйста, не говори мне это слово – «прощай»

Богомила, скажи мне что-нибудь?

Протяни руку?

Чувствуешь мои пальцы?

Я потому и гладил твоё лицо, что пальцам не нужны слова.

Я как глухонемой только и могу говорить тебе о своей любви касанием.

Коснись браслета, надень его, если ты хочешь ощутить мое прикосновение.

– Я не жестокая, нет. Не скажи и не прими меня такой.

– Я не думаю так, Богомила. Не думаю, что ты жестокая.

– Ты не убедил меня, Саша. Мне не за что ухватиться. Хочешь продолжить флирт? Это я могу. Но меня ты не получишь.

– Я и не хотел убеждать тебя. Если бы я мог убедить тебя, я бы тебя не мог любить.

Не хочу флирт, прости. Слишком сердце болит для этого.

За что ты хочешь ухватиться? Чему поверить? Поверить, что все всерьёз, что без обмана?

Поверить – значит прыгнуть в неизвестное, как кто-то сказал.

Поверил тебе я. Там, в Израиле… Нет, не хочу об Израиле.

Хочу, чтобы ты поверила мне. Как я тебе.

Мне уже не уйти от тебя, как у твоего любимого Наутилуса: «я пытался уйти от любви…»

Не хочу убеждать тебя ни в чем.

Хочу, чтобы ты была моя, вся, целиком.

И я могу отказаться от этого только в одном случае – только если я тебе не нужен