Песок сквозь пальцы

Он гулял до ночи, до плотных сумерек, когда дорожки парка уже невозможно было различить. Вышел на освещенную улицу, скорректировал маршрут на телефоне, зашагал к хостелу.

Администратор качнула головой, когда он, отзвонившись во входную дверь, вошел в общий коридор: «А я думала, шо вы тут. Гуляли?» Он кивнул, прошел в свой номер, скинул одежду, шагнул под душ. Никаких молитв. Пусто.

Рухнул на кровать и уснул, как только закрыл глаза. Без сновидений.

А утром, умывшись, он достал ноутбук и написал ей ответ – сразу, не останавливаясь ни разу.

«Спасибо за откровенность, Богомила. Повеселила и покорябала

Никакого вопроса про Израиль не было. На него уже давно ответили, и ты и я. Сегодня ты пытаешься свою агрессию и отрицание сделать частью своей правды. Ну, это твой выбор. Твоя свобода.

Позволь и мне сделать свой выбор, сделать не без усилий.

Все, Богомила, гештальт закрыт, «все ушли на фронт». Я больше не буду беспокоить тебя, ни письмами, ни запахом туалета, ни иными «словесными испражнениями». Забираю песок и ухожу жить дальше.

В твоем письме много справедливых обвинений, как обычно. Но они – как зеркало. Любой, даже ты, взглянув в них, увидит себя. Эгоистичного. Самовлюбленного. Погрязшего в собственных комплексах. В общем, «кто без греха, тот пусть первый бросит камень». В чем ты не можешь меня упрекнуть, так это в том, что я бросался в тебя камнями и нечистотами. Потому что я, действительно, не знаю тебя, а то, что я узнал, обожгло меня и приворожило.

А сейчас мне тебя жалко. Это единственная эмоция, что осталась среди пепла. Жалко. Знаю, что ты скажешь, что тебе плевать, чтоб я эту жалость засунул куда подальше и проваливал, это сейчас в духе твоего последнего письма. Жалко, что ты видишь тут только похоть, и не видишь ничего другого. Жалко, что ты, глубокая и умная, любящая анализировать, закрылась какими-то пошлыми штампами.

Ладно. Засунул жалость подальше. Проваливаю.

Помнишь того партизана, что искал тебя, выглядывая из моих глаз? Я похоронил его тут, в Киеве. Где-то в овраге в Сырецьком парке, под детской железной дорогой («Подивiться, Олександр Иванович, яка гарна дитяча площадка! А ми тут обiдаемо зараз …»), а может в Нивках, на пути к озеру, там есть чудесные развалины. Я выгнал его из себя, а он не смог жить, как улитка без раковины. Когда будет воскресение мертвых, он, возможно, найдет тебя, но меня это уже не касается.

Как не касается меня и твоя жизнь, Богомила. Живи, как умеешь, между монастырем, в котором навсегда осталась часть тебя, словесным анализом, импринтинговой любовью и побегами от себя на велосипеде.

Твой гнев на меня, все твое презрение и демонстративная брезгливость, вплоть до смешных политических лозунгов, это ведь все – эскапизм, побег, стена, которую ты выстроила, испугавшись перемен, во мне, в себе, испугавшись слова «мы», так ведь? Эта стена просто кричит во всей нашей переписке, разве нет?

«Кого любят, того не отпускают…» Но в страхе нет любви, Богомила. Это ты отпустила меня. А я… Вот сейчас скажу тебе то, чего ты ждешь и за что сможешь презирать меня дальше: я не хочу и не буду мучить тебя, сжимая твою руку. Будь свободна.

И спасибо тебе, за то, что ты разбудила меня. Как бы тебе не казалось уродливым все, что я пишу, чувствую и говорю сейчас – это следствие наших отношений.

Как и эта «книжонка». Каким бы сомнительным не было ее содержание, она сдвинула камень. Может, я еще скажу тебе спасибо и за тот поворот, что ты внесла в мою жизнь, может даже, скажу спасибо за семью, которую ты спасла. Надеюсь, так и будет.

И раз уж ты так и не узнала в этой книжке и свое дитя, я забираю его себе. Герои книги – не мы, это правда. Они лучше нас. Пусть хоть они живут, ладно? Может ради того, чтобы другие люди не наступали на эти грабли. Или наступали .

Но тебя забыть я не смогу, уж прости. Как забыть ураган, что забросил меня в волшебную страну Оз? Как забыть эту страну? Она внутри меня и никуда уже оттуда не денется.

И это, действительно, последнее письмо.

Привет Изе Кацману. Я не смог им стать, рожденный Ворониным остается Ворониным.

Твой совсем не враг, Механiк»

7.

Перед отъездом из Киева он снова прошелся по Нивкам, подошел к парящему утреннему пруду, самому большому. Оперся об ограждение, долго наблюдал за туманными фигурами, лениво поднимающихся клочков пара. Потом достал из кармана пористый израильский камень и горсть гранатов, катнул на ладони… Камушки глухо постукивали гранями друг о друга, отблескивали в молочном свете. «Не песок». Он наклонил ладонь, и они, тихо булькнув, ушли на дно. Круги лениво разошлись было по ряске, но увязли в ней и сгладились. Он развернулся и ушел.

…Поезд «Киев – Москва» уходил по расписанию.

Израиль, три года спустя

…Он припарковал арендованный «ниссан» на стоянке, втиснувшись между микроавтобусом и джипом, достал телефон, нашел абонента в списке, нажал вызов. После третьего гудка трубка ожила, сонно отозвалась на иврите. «Шалом, Миша! Это Саша, мы с тобой списывались по поводу чехлов от велосипедов. Сегодня вечером будем, все норм?» Миша помолчал, видимо просыпаясь, потом утвердительно буркнул: «Привет, Саша. Да, буду ждать. Во сколько, примерно?» – «Часа через четыре. Сейчас я в «Бен-Гурионе», жду рейсы. Как распакуемся, соберем велосипеды, отправлю машину к тебе и отзвонюсь». Попрощались.

Он вышел из машины, пискнул кнопкой сигналки, двинулся к выходу с менорой, по пути оглядывая сквер с лавками-бортами длинного тенистого газона. «Ничего не изменилось. Те же цветы, те же деревья, тот же людской Вавилон. Даже индусы, кажется, те же». Он усмехнулся, огибая группу энергично жестикулирующих гостей в тюрбанах, во рту возник кисловатый привкус сигарет «Мадрас». «Боже, да когда ж я их курил-то? Лет тридцать пять назад?» Вспомнил, как год назад поляки звали его прокатиться по побережью Бенгальского залива, соблазняли бесплатными ночевками в католических миссиях, предлагали выстроить новый коммерческий маршрут. Заманчиво…

Он прошел рамку металлодетектора, бросил взгляд на табло. Московский уже сел, только что, киевский – через два часа, как обычно. Пошагал к выдаче негабаритного груза, прислонился к стенке, стал ждать, оглядывая зал. Жизнь кипела броуновским движением из гостей разной степени экзотики, мелькали с завидным постоянством солдаты с оружием. «Всё как тогда…»

Минут через пятнадцать он увидел их – трое из Энска, четверо абалаковских, помахал. Они увидели, заулыбались, поспешили в его угол. Высокая девушка-блондинка неловко обняла его, чмокнула в щеку: «Привет, па!» Он обнял ее за плечи, прижал-качнул: «Полинка… Как долетели?» – «Нормально. Трясло немного» – «Что с институтом?» – «Да всё ок, договорилась на две недели». – «Как … мама?» – «Да как всегда. Работает. Приезжай?» – «Поля…» – он обнял ее еще раз неловко, такую большую, взрослую. – «Обязательно приеду, немного позже»

Поздоровался со всеми, вглядываясь в знакомые лица, заряжаясь их энергетикой, их жаждой движения, открытия… Зашуршала лента, тяжело таща негабаритный груз, поползли коробки и чехлы с их велосипедами.

Распаковали и собрали транспорт в том же сквере, под менорой. Денис сбегал уже на стоянку к машине, которой ему предстояло рулить все это время, сопровождая группу, облазил ее внутри и снаружи, даже полежал под ней, поворчал: «Чего это она вся в пыли красной, как марсоход, где ты катался?» Потом подошел ко всем: «Готовы? Собрали велики? Давайте рюкзаки грузите!» Поделили груз на «с собой» и «в машину», унесли, спаковали коробки и чехлы в плотный блин, сложили на багажник на крыше «ниссана», Денис уже мараковал над навигатором, вбивая адрес Миши.

Он сбегал к табло – киевский рейс садился. Устроился ждать в том же углу, у «негабарита».

Четверо шагали друг за другом, озираясь, три парня и девушка. Он махнул рукой, его заметили, замахали. Ребят он знал, они были с Днепра и с Полтавы, он катался с ними весь прошлый год – Беларусь, Карпаты. Девушку-киевлянку видел впервые. Она первая протянула руку: «Богдана». Он приподнял брови: «Красивое имя», Богдана пожала плечами: «Ім'я як iм'я, звичайне. Дана Богом, тато так вирiшив», и озорно улыбнулась, сверкнули зеленые искорки в серых глазах. «Ну, значит Богу было до тебя дело, Богдана. Мене звуть Олександр, Саша. Ну що, забираемо наших коней i – на вихiд? Там вас чекае вже росiйська збiрна. Де ще, як не в Ізраiлi, украiнцям з росiянами в одному походi педалi крутити?»

Через полтора часа они двигались уже на выезд с территории аэропорта. Солнце клонилось к закату, мелькали пальмы, в которых пели птицы, он шел впереди, поглядывая на навигатор, и думал об этих двух неделях, где будет с ним Полина, и эти места, не оставляющие его – Иерусалим и Вифлеем, Масада и Тимна, три таких разных моря, несколько оазисов и огромная пустыня…

Апрель – август 2017

– В оформлении обложки использована фотография Zoe-Holling с https://unsplash.com/ по лицензии CC0.