Песок сквозь пальцы

Где твои крылья, которые нравились мне?

Любимый твой «Наутилус Помпилиус»

– Пять, четыре, три…

Большие пальцы рук тянут стропы А-ряда, в ладонях взмокли ручки клевантов – петель управления. Тело тянет огромный вздувшийся параплан за моей спиной.

– Три, два, один…

Тяжело, как в воде, бегу по склону горы, горелой, пахнущей золой и проклюнувшейся травой. Рывок. Закидываю голову вверх – надо мной распустилось чечевицей тканевой крыло, наполненное воздухом. Бегу изо всех сил по склону, навстречу ветру. Рывок. Ноги молотят по воздуху. Я лечу…

Все эти дни я порывался написать тебе, но брал себя в руки. Мне не хватало тебя, твоего голоса, буковок на экране в чате, упрямых споров и милого флирта. И тут я заметил, что в своей голове я говорю с тобой. Ну не в смысле монолога, а прямо с тобой – я говорю, ты отвечаешь… Я даже испугался – не схожу ли я с ума? И тут, ни к селу, ни к городу, я вспомнил о параплане. И до дрожи в коленках, до спазмов в желваках мне захотелось летать. Не помню, как я доделал утренние дела, а потом бросил сумку с парапланом в багажник и рванул за город, в сопки, туда, где можно поймать западный ветер. Я мчался так, что заглушал все свои диалоги сквозняком в лицо, мчался, как на свидание. И вот – сопка, склон, ожидание порыва ветра, обратный отсчет – и я лечу.

Я лечу, и не двести двадцать, а все двести двадцать тысяч вольт пронзают меня от макушки до пяток – восторг пополам со страхом, с щекотанием в животе. Я лечу, болтаю ногами, ору какую-то чушь и слушаю, как шумит ветер в крыле, ветер, которого я совсем не ощущаю – такой вот парадокс полета на параплане.

В моей голове нет уже никакого диалога, я – часть своего крыла, я его глаза, я всматриваюсь под себя, как огромная птица, и там внизу я замечаю маленькую фигурку, машущую мне рукой. Я различаю на ней белую арафатку, а на руке вижу ниточку темного браслета. И мне становится ясно, что я должен буду сделать однажды. Я должен научить тебя летать на параплане. Если ты не испугаешься этих двухсот двадцати тысяч вольт смеси восторга и жути, этого авантюризма полета.

Мне никогда не нравилось ловить кайф от прыжков с моста или провала на резинке – это какой-то чистый животный адреналин, наркоманская подпитка. С парапланом все не так. Тут есть адреналин, но есть и цель. Есть полет – сначала горизонтальный, потом повороты вправо-влево, а потом – из пункта А в пункт Б. И есть риск, в отличие от «резинщиков».

Я научу тебя старту и приземлению – обязательно против ветра, научу обратному отсчету, подъему параплана и разбегу навстречу ветру. Я помогу тебе, толкая тебя в спину, чтобы было легче, а потом, когда рывок поднимет тебя вверх, я останусь внизу, но и – в твоих ушах, в наушниках рации, где будет звучать мой голос.

– Если слышишь меня, покачай ногами… Так, молодец, отлично! Теперь наклонись вперед, но ручки клевантов не тяни. Чувствуешь, как тебя поднимает и скорость растет? Чувствуешь, как это – летать? А сейчас надо, просто необходимо поорать чего-нибудь, потому что ты наверняка не дышишь эти секунды полета, ты забыла дышать. Можешь покричать, попеть, тебя все равно никто кроме ветра не услышит…

…У моего первого инструктора на рюкзаке для параплана была вышита надпись. Я, когда ее впервые прочитал, не понял: «НЕБЕСА ПРЕКРАСНЫ. УБИВАЕТ ЗЕМЛЯ». А сейчас я знаю – небеса – это не только вот эта синь, но и все, что в ней летит. Ты, летящая в небе, – тоже небеса. Прекрасные небеса. И я беру рацию и говорю тебе, летящей в небе:

«Слышишь меня? Помахай ногами! Я все равно тебя не услышу отсюда, но я чертовски хочу, чтобы ты сейчас улыбнулась мне и сказала то самое слово, помнишь? Такое короткое, ни к чему не обязывающее, но важное для меня, как пароль. Как наш с тобой пароль…»

Пасхальное Воскресенье, Абакалков, Сибирь / Киев

Переписка в вайбере, утро Пасхи

– Доброе утро, любимая! С праздником! Христос воскрес! Проснулся утром, смотрел фотографии, там, где ты на море, помнишь, наш последний день? Прямо день счастья. Должно же оно быть где-то, это счастье?

После обеда: пропущенный вызов от Богомилы

– Привет, родная! Ты звонила? От тебя есть пропущенный вызов. Хочешь, я наберу?

– Нет. Я не звонила. И нет, не хочу, чтобы ты набирал.

– Хм. Странно, откуда тогда вызов? Глюк? Или шутки мироздания?

– Могу заблокировать тебя, и тогда не будет никаких вызовов и глюков. Попробуем?

– Эй, зачем ты так? Не хочешь, чтобы я писал тебе? Так и скажи. Не могу понять твоего отношения. Нет, никаких разборок я не хочу. Хочется только правды. С моей стороны я открыт. Предельно. Но я не вижу тебя. Как будто ты спряталась в облако. Я хочу тебя видеть.

Через несколько часов

– Саша, не пиши мне больше. Ни продолжать, ни развивать наше общение я не хочу. Ты удачно воспользовался ситуацией и нажал кнопочку «хочу удовольствий». И получил их в полной мере. Что было в Израиле, то было в Израиле. Здесь и сейчас уже совсем другая история. И точно не в эпистолярном жанре.

Из проповеди Александра на Пасху

… Жизнь, победившая смерть, – мы никогда не сталкивались с этим. Обычно все наоборот. Обычно смерть побеждает и торжествует, и ведет свой танец на наших костях. Об этом весь наш опыт, весь опыт человечества. Об этом прошедшая Страстная Пятница. Если уж Бог умер, чего говорить о нас?

Но сегодня – особенный день. Сегодня все наоборот. Камень отвален, а там – пусто. «Его нет, Он воскрес». Поверим мы этому? А если поверим, что это изменит в нас? Один человек, поверивший в эту жизнь за смертью, так описал эти изменения: «…нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем».

Нас почитают умершими, но вот, мы живы… Даже когда нас убивают, делом или словом, мы не умираем. Мы не можем умереть после Него, мы можем лишь умереть, чтобы воскреснуть. Что бы с нами не происходило, это не убавит от нас жизни.

Да, мы платим по счетам за каждый наш шаг. За плохое и даже за хорошее мы платим в этом мире. Иногда платим любовью. Иногда – жизнью. И там, на грани ненависти-любви и жизни-смерти мы понимаем – гробница открыта. Когда-то – Его. Теперь – наша…

Переписка в вайбере, вечер

– Наконец-то я могу тебе ответить, Богомила. Похоже, я дождался от тебя конкретики хоть в чем-то. «Не пиши» – это решение. Я не буду писать тебе, Богомила, разве что ты сама захочешь поговорить.

Насчет «воспользовался ситуацией» и «получил удовольствие» – это я даже комментировать не хочу. Если ты только так все видишь, мне тебя жаль. Но, знаешь, я не верю здесь тебе. Ты хочешь прекращения нашего диалога и ищешь повода – не ищи. Если ты этого хочешь, я готов прекратить нашу переписку. Но еще две вещи скажу:

Что было с нами в Израиле – не просто было, но стало частью меня. Стереть это не сможем ни ты, ни я. Я не хочу этого, и ты, думаю, не сможешь.

Здесь и сейчас – да, это не эпистолярный жанр. Я это знаю. Ты говорила мне много вещей, но одна стала для меня просто Символом веры – нельзя отпускать того, кто тебе дорог, кого ты любишь. Не прощай, панночка. Это не конец.

Пост Александра, записанный в дневнике

ПЕСОК СКВОЗЬ ПАЛЬЦЫ

Что такое время? Я смотрю на песочные часы, а они дают мне ответ. Время – это песок, тонкой струйкой сыплющийся из одной колбы в другую. Песок – время. Его столько, сколько есть, и никакие мольбы к песочным часам не помогут продлить его, хоть на крупинку.

«Остановись, мгновенье!..» – это красивости для поэтов. В реальности все просто и жестко – из одной колбы в другую. Не быстрее и не медленнее. И никто не положит эти часы набок, чтобы взять тайм-аут, так это не работает.

Что остается делать тем, кто это понял? Тем, кто наткнулся взглядом на эти чертовы часы и понял, что вот эти падающие песчинки – это твоя жизнь? Наверное, можно зажмуриться и попытаться забыть эту картину. Представить, что это просто сон, бывают такие сны, тяжелые кошмары, из которых вырываешься, как из липкой паутины, и разум твой благополучно стирает их обрывки, и ты помнишь только свое паническое впечатление о… о чем? Забыл. И слава Богу. А можно жить, постоянно глядя на эту струйку песка, считая дни, часы, минуты, создавая формулы, позволяющие высчитать: когда же это закончится, сколько еще осталось? И эта маниакальная страсть решить арифметическую задачку про два бассейна (помните, в один вода втекает, а из него вытекает в другой, известен объем и сечение трубы?) становится делом всей твоей жизни, вот только – жизни ли?

А можно принять это как данность и жить, помня о песке, но не глядя на него, не давая ему себя загипнотизировать. Как там у певца? «Не ждать конца, в часы уставив взгляд, / Тогда и на краю свободно дышишь. / И пули, что найдет тебя, ты не услышишь, / А остальные мимо пролетят…» Раньше я проматывал эту песню, казалась она мне такой тоскливой, а сейчас слушаю и понимаю – так и есть. Так и надо, наверное, надо, но не очень получается. Потому что одна мысль не дает покоя – как бы успеть все сделать? Как не разменяться по мелочам? Как успеть оплатить по счетам все свои долги и при этом сделать шаг вперед, в новое, в неизведанное?

Когда тебе полтинник, как думаешь, сколько там еще песочка, наверху? Сколько активного времени для вот этого всего, что надо успеть?

А когда тебя прихватывает последняя любовь, прямо на излете, когда ты чувствуешь это так остро, чувствуешь за двоих, что тебе остается? Купить билет в один конец?

Я сейчас очень хорошо понимаю людей, которым врачи сказали о том, что им осталось жить пару-тройку месяцев. Черт, да какая разница – месяцев, лет? Нужно просто жить. Впитывать в себя краски этого мира. Любить – до боли в губах, каждую ночь умирать в объятиях любимого человека, зная, что завтра может не быть. Зная, что ты уже не успеешь остыть от этой любви, привыкнуть к ней, просто потому что тебе уже не дадут столько времени, потому что она – это твой последний шанс, шанс прожить отмерянное, не глядя завороженно на падающие песчинки. Глядя друг на друга.

Когда-то один человек сказал мне, что нельзя отпускать того, кого ты любишь. Какое бы расстояние вас не разделяло. Сколь долго бы не длилось это молчание, я буду слышать твое дыхание и твой пульс сквозь шорох падающего песка, текущего через наши пальцы.

ЭПИЛОГ

Из книги Александра, завершение

«Пискнул сигнал вайбера, когда она готовила кофе на кухне. Экран телефона посветил зеленым минуту, погас. Она вернулась, устало опустилась в кресло рядом со швейной машинкой. Кофе обжигал и горчил. «Работы сегодня… да, делать – не переделать…» Звякнула чашкой, поставила на стол, отодвинула подальше от края. Взялась за работу.

Через полчаса отъехала в кресле от стола, помахала руками, потянулась к телефону. Значок сообщения стукнул ее ударом сердца. «От кого? От… кого?» Ткнула пальцем по значку, открыла программу.

Сообщение было от него.