Песок сквозь пальцы

Ухватиться… Весь поход, весь наш путь по Израилю я искал эту возможность, начиная с Иерусалима. Там, у Стены Плача, я тоже пытался спрятать за благочестивыми молитвами свое сердце, которое молило о другом, которое уже нашло тебя и потянулось к тебе, и Кто-то там, на небесах, похоже, его услышал. А может, не на небесах. Может, это ты его услышала?

Ты – зеркало, и читая то, как ты препарируешь меня, каждое мое слово, я глотаю комок, думая, как же тебе досталось в жизни, что доверие в тебе стало анализом, а протянутая рука – испытанием. Я вижу в тебе словно двух людей, одну – ранимую, доверчивую и невероятно свободную Богомилу, ту, которую если полюбишь и предашь – считай, убьёшь, а другую – закованную в панцирь безжалостную воительницу правды, Жанну д`Арк, изводящую драконов в каждом, кто с ней сталкивается. И, знаешь что? Я не жалею, что открыл в тебе эту твою сторону, я люблю обеих тебя, потому что нельзя в человеке любить что-то одно.

Знаю-знаю, я обещал тебе не говорить о своих чувствах, да только как не говорить, если всё сейчас пронизывают эти самые чувства? Даже, когда я пишу проповеди, я думаю о тебе…

Я не знаю, как всё будет дальше. Я, который привык все контролировать, столкнулся с силой, которая превышает мои возможности и мое понимание. Я столкнулся с Масадой, которую не взять измором, осадой или еще каким способом. Ты – Масада, гордая еврейская крепость, отражающая все мои попытки. Но знаешь, что? Гордая Масада останется пустой и безжизненной, станет музеем и местом приведения к присяге, если не увидит другого пути, кроме как только «отражать»…

Сейчас скажу одну вещь, о которой, возможно буду потом жалеть. Но ведь ты просила быть откровенным? Помнишь, в Эйлате, в хостеле, после нашей близости, ты задала мне вопрос: «Сашко, скажи, ты же не попал? Скажи «нет»?» И я сказал: «Нет». Но на одно мгновение, мне ужжжасно захотелось, чтобы я попал, чтобы появилось то, что связало бы нас еще крепче (Черт, что я делаю? Зачем я это пишу? Я совершенно не знаю, ведь, как ты это истолкуешь и препарируешь! Ну и дурак же я!) Я, правда, не знаю твоего отношения к детям, прости, если я тебя обидел сейчас, но нет никого на этом свете, кто был бы сейчас для меня роднее и желаннее, чем ты, и это не изменится. Обе Богомилы в тебе – холодный анализатор и ранимая девочка, обожжённая монастырём, это две стороны одной Богомилы, которую я нашел на своем пути, которую полюбил и которую не хочу отпускать…

Все, я устал писать тебе все это, будто бы кровью, прости за пафос.

Прими и реши, что тебе с этим делать.

Твой Механiк

Переписка в вайбере

– Здравствуй, Богомила! Я написал тебе в почту письмо. Прости, если что не так.

Через несколько часов

– Ты завтра пойдешь на литургию?

– Нет, Саша. Это еще одна сторона меня, которую ты не знаешь. Я не хожу на службы уже давно.

– Ну… Есть причины, видимо. Могу я завтра о тебе помолиться?

– Разве я могу это тебе запретить?

– Да, можешь. Если скажешь, что не хочешь, чтобы о тебе молились.

– Я всегда рада, когда обо мне молятся.

– Богомила, я попытался ничего между строк не оставлять в своих письмах. Попробуй не умножить сущности, а просто прочитать и понять? И не отвечай до завтра, поживи с этим. Ок?

– Хорошо.

Через несколько часов

– Что я делаю? Ты хотела лёгкого послевкусия наших отношений, а получила горький корень. Ты хотела светлых воспоминаний, а я мучаю тебя каждый день. Я эгоист, Богомила. Ты ни разу не сказала «мы», а я вцепился в тебя мертвой хваткой бультерьера. Я не могу сдавать экзамен на соответствие по теме «любовь – что это», но не могу отпустить тебя. Я даже не знаю, нужен ли я тебе, или только разрушаю твой сложившийся за годы уютный мирок из привычной боли и радости.

На следующий день

– Доброе утро, Саша. Признаю честно: на вчерашнее мне отвечать совсем не хотелось.

Ты использовал столько приемов, запрещенных в том числе, что я растерялась. Ты даже обрюхатить меня умудрился. Гм… Без вариантов? Во всех своих письмах, ты перекладываешь на меня всю ответственность за принятие ТВОЕГО решения. Это не честно. И не справедливо. И, извини, подло.

Ты просил ответить, не множа сущности. Коротко и лаконично, я так понимаю? Как тогда в Эйлате, учил меня отвечать ухажёрам, помнишь? Тогда ответ действительно есть. Ты мне нужен, если станешь моим другом. Ту форму связи, которую мы (а вот и мы появилось) обсуждали с тобой в Израиле, я с радостью (и с лёгкой, трепетной тревогой) приму. Больше ничего конкретного, ты мне не предлагал. Остальное мне непонятно и мною не рассматривается.

– Богомила, ты же просила честно? Значит, так ты прочитала меня, я не скрывался и не прятался. Лучше было бы, если бы я врал или искал, как бы получше отразиться в твоем зеркале? Нет. Да я и не умею, ты меня же увидела насквозь. Обрюхатить тебя я не хотел, эта мысль, а скорее не мысль, а желание, желание заполучить тебя всю, полностью, пришло сразу после. Прости меня за эту мысль-желание, я был тут не властен. Просто сказал тебе об этом, раз ты хотела честности.

И я не использую никакие приёмы. Не превращай меня в манипулятора.

Если ты видишь во всех моих словах приёмы, разве это не значит, что они есть? Может, в консерватории что-то исправить? Прости.

– Ты заговорил о ребенке… Если бы ты знал меня, ты бы никогда этого мне не написал. Несколько раз в своей жизни я принимала решение, которое никому не пожелаю принимать. Тот, кого я любила, никогда не оставил бы свою семью. А я никогда, НИКОГДА не использовала бы ребенка, как способ жизнеустройства. И я знаю, кто встретит меня там, за порогом жизни, как они заглянут мне в глаза, что спросят. И от этого мне самой совсем не можется ни молиться, ни думать о Боге, ни стоять на литургии, видя вокруг себя благочестивые лица.

Ты даже не представляешь, что ты написал для меня теми словами.

– Богомила, прости, что снова причинил тебе боль. Я сказал тебе это, чтобы ты могла понять меня лучше. Чтобы ты увидела, до какой степени я не хотел тебя отпускать. Я не собирался делиться этим с тобой, но решил, что раз как на духу, раз ты – зеркало, узнай и эту часть меня.

– Прощай, Александр Иванович.

– Вот так?

– Без вариантов.

– Прощай, Богомила…

Накануне Страстной недели, Абалаков, Сибирь / Киев

Сообщение в вайбере

– Не знаю, зачем я пишу это, Богомила… Ты замолчала, и словно выключили свет, и меня обесточили. После Израиля я и так жил только нашим общением, только оно давало мне силы вставать каждое утро после бессонной ночи и идти делать привычные дела. Я знал – ты где-то далеко, за пять тысяч километров, ты где-то рядом, за десятком буковок в мессенджере… А теперь в моей голове звучит эхом только это твоё «прощай», и я не могу и не хочу держать это слово в своей клетке, потому что не хочу с ним соглашаться. Вот так.

Пост Александра

ПРОЩАЙ

Когда люди расстаются на время, они говорят друг другу разные слова. «До встречи», «увидимся», «буду ждать», «до свиданья». Они верят, что время, которое разделяет их по разные берега, это такая река, которую можно переплыть. Можно пройти по берегу и найти мост, чтобы снова встать рядом друг с другом, чтобы с обрыва видеть ту свою жизнь на той стороне, что ты пожил без него или без нее.

Люди, которые не верят во встречу, говорят: «Прощай».

Меня всегда пугало это слово. Я слышал его, стоя у гроба отца, а потом у гроба матери, я знаю, что значит это слово. Оно – безнадежно. Не обязательно о смерти, но всегда с этим словом будто что-то умирает. Берега расходятся, чтобы больше не сойтись. Река глубока и непреодолима. «Прощай» – это рубеж отношений, за которым ничего нет. Только одиночество и память, высушивающая тебя, как пустынный зной. Только комок в горле, который сглатываешь, сглатываешь, а он – на месте.

Сильное это слово – «прощай». Короткое, как щелчок замка на двери. И что способно открыть эту дверь, отмотать назад, посмотреть в родные глаза? Разве что, слабое «прости», что ты произносишь в эту дверь шёпотом. Разве что молитва к Тому, кто пишет наши жизни, чтобы он подправил, подписал, изменил финал? Или, чтобы Он дал тебе силы, рванувшись, из последних сил, прыгнуть с этого берега на тот, другой, недоступный и чужой, прыгнуть, зная, что не допрыгнешь, что сорвешься и утонешь. Зная, но веря, что допрыгнешь, доплывешь, дойдешь по воде – туда, где это слово бледнеет и растворяется в воздухе, когда ты догоняешь того, кто ушел, разворачиваешь его к себе, находишь его губы своими губами, не давая им сказать больше ни слова, потому что слова уже не нужны…

Переписка в вайбере, три дня до Страстной недели

– Сашко, ты задал шороху своими постами, особенно этим «Прощай». Читал комментарии? Люди чуют проблемы и сразу слетаются, как мухи на мед.

– Богомила, мне плевать на реакцию людей. Я писал это для тебя, ты же знаешь. Прости, что опять запостил в сети. Просто, ты молчала, а я… Это было как… ну, знаешь, когда хочешь, хочешь вздохнуть и не можешь, а тут – взял и вздохнул. Спасибо, что ты способна меня слышать. Эти несколько дней молчания были очень тяжелыми…

– Иногда полезно помолчать несколько дней. Подумать.

– Угу… Если не считать того, что я чуть не задохнулся от твоего молчания. Что мне было делать? Только писать. И жалеть о том, что, не подумав, причинил тебе боль. Прости, милая.

– Писать… А я вот, как тот чукча из анекдота, не писатель, а читатель. Вот и сейчас лежу, читаю.