Полёт японского журавля. Я русский

– Уже не спорю, – поднимая руки, произнёс Владимир.

– Думаю, для вас, Михал Михалыч, уже всё ясно. На вас вся надежда, так сказать. Мы приготовили для вас документ на имя Хитоси Ямагути, несколько визитных карточек, для убедительности, и на всякий случай деньги, это доллары. Но в руки их не давайте, это «куклы». Вам придётся побыть начальником департамента развития промышленности Хоккайдо. Удостоверение сделано с оригинала, только фотография чужая, в смысле, ваша. Пришлось потрудиться, чтобы состарить, думаю, подозрений не вызовет, но в руки лучше не давать.

Михалыч повертел удостоверение в руках, посмотрел визитки, и сунул в карман ветровки.

– А Тору? С ним вы говорили? Одно дело крабов сбывать, другое в шпионов играть. На его месте я бы ещё покапризничал, – рассмеялся Михаил. – Давайте его лично спросим? Сам-то он готов?

От этих слов Сапожков даже открыл рот, а Климов недовольно насупил брови. – Спросить, конечно, можно, но думаю, что у Тору мало выбора. Ладно, давайте спросим.

Они выпили по чашке кофе из цикория, который входил в рацион питания каждого пограничника на заставе, а затем сели на катер и с ветерком прокатились в отдалённую бухту, где на якоре стояла небольшая невзрачная рыбацкая шхуна с названием «Цуки Мару», что обозначало «Луна». На борту дежурили два пограничника. Когда группа поднялась на борт, один из бойцов доложил Сапожкову обстановку. Происшествий не было, команда отдыхала. Действительно, трое рыбаков играли в карты, а капитан у себя в каюте смотрел телевизор. Михалыча сразу взволновала японская речь, которая доносилась с экрана, он едва не провалился в него. Было очень интересно, показывали фильм про эпоху самураев.

Капитан с явным недовольством выключил телевизор, но тут же на его лице появилось выражение восторга и растерянности. Это был немолодой сухощавый человек обычного роста, какими бывают японцы, стриженный под «ёжик» и почти седой.

Сапожков заговорил на японском, стараясь дать понять, что проблема, с которой они все столкнулись, должна благополучно решиться, и в этом немалая роль отводится самому Тору. Тогда для него появится возможность не только избежать конфискации судна, но и вернуться домой.

– Вы поймите, господин Тору,– продолжал убеждать Сапожков, поглядывая на товарищей, которые то и дело подсказывали нужные слова. – Мы вас ловим уже не первый раз, и всякий раз вам сходит с рук ваши проделки. Конечно, мы вам признательны за содействие, но надо идти дальше. А просим немного. Вам надо свести Вайновского с человеком из спецслужбы. Чтобы у Вайновского была уверенность, что он тот, кому можно продать то, что он хочет продать.

– Но я не сотрудничаю с нашими спецслужбами. И не желаю этого. Я от них уже хлебнул однажды, мне хватит, – заупрямился Тору. – Я простой рыбак, а не шпион. Вы меня скорее сделаете шпионом.

– Да нам и не нужна ваша спецслужба, поймите это, наконец, и как шпион вы нам не нужны.

– Что же вы хотите от меня? – моргая спросил Тору.

– Вы покажете Вайновскому нашего же человека, он будут думать, что это ваш человек из Японии. – Вот его, – Сапожков указал жестом на Михалыча. Конечно, Михаил понимал, что в этом деле ему придётся что-то делать, но роль японского агента вызывала в нём лёгкую растерянность. Он даже привстал. Тору тоже приподнялся, и так вышло, что они поприветствовали друг друга таким необычным образом.

– Хай, – коротко кивнул Михаил. Тору тоже кивнул, неловко протягивая руку.

… – Помогите нам, господин Тору, – тихо попросил Михаил.

Услышав просьбу, Тору растерялся ещё больше. – Вы японец? Вы настоящий советский японец? – переспросил Тору.

– Нет, я советский китаец, но хорошо владею японским языком, – соврал Михалыч, ещё не совсем понимая, что от него требуется говорить. Но внешнее спокойствие присутствующих подсказывало, что он сказал то, что нужно. – Помогите нам, и вас отпустят, – пообещал Михалыч, поглядывая на Сапожкова. Тот незаметно кивнул. – Для вас не будет большого риска. У Вайновского нет повода недоверять вам. Вайновский проходимец, готовый продать что угодно, даже свою Родину, он предатель. Мы вас не просим продавать вашу Родину, просто посодействуйте нам. И мы своё слово сдержим. Вы покажете меня, представите как человека, которому интересно сотрудничать с Вайновским. Мы только прокатимся, и вы меня представите. А там видно будет. Вы ничего не теряете и почти не рискуете.

– Вот именно, почти, – прошептал почему-то Тору, словно они были хорошими приятелями. – Мне надо подумать, – сказал Тору, сердито усаживаясь в свое рабочее кресло и очень наигранно отворачиваясь. Все присутствующие поняли, что Тору будет думать. Они тихо вышли из каюты и дружно рассмеялись.

– Почему вы смеётесь? – возмущённо закричал Тору, выскочив из каюты.

– А чего тут думать? – удивлённо воскликнул Владимир. – Ему предлагают хорошую сделку, а он рядится как барышня в наряде. – Ты мужчина, или кто?

Тору сделал обиженное лицо и задумался, но потом снова поменял маску. – Я хотел поторговаться, но вижу, что вас не перехитрить. Ладно, согласен. Но сначала я продам свой улов, мой лёд скоро растает, и тогда рыба испортится. И вы мне отдадите сетки, которые забрали весной. Это не мои сетки, мне их дали в долг.

– Хорошо, – согласился Сапожков, хватая руку японца. – Но сначала дело.

– Нет. Сначала рыба и сети, а потом дело.

– Ладно, будем бросать жребий, – рассудительно предложил Сапожков. – Орёл ваш, «решка» моя. – Тору ещё не успел дать согласие, как монетка звякнула по палубе и показала «решку». Тору тяжело вздохнул и обиженно отвернулся.

– Всё по-честному, – так же обиженно произнёс Сапожков, поднимая монетку. Он передал её Михалычу, и тот с удивлением обнаружил на ней две «решки». Михалыч даже не поверил своим глазам, монета была как настоящая. Внимательно приглядевшись, он обнаружил едва заметный шов посередине. Две монеты предварительно сделали тоньше, а затем склеили. У кого-то хватило фантазии для такого простого трюка. Ему стало жаль японца, но дело было сделано, причём с блеском. Сапожков был ещё тем лисом. Гарантией того, что Тору исполнит своё обещание и не сбежит, были документы на шхуну, включая купчую, и прочие бумаги, изъятые при задержании. Тору явно опечалился, когда узнал, что вернуть их прямо сейчас не удастся, но оспаривать эти действия не мог.

Договорились, что как только Тору встретит в море Вайновского, а это непременно произойдёт, когда он будет проходить отмель Палтусова, где последнее время работала его бригада, они обменяются товаром, а потом Тору скажет, что есть человек, который готов к встрече и разговору. После этого останется только ждать условного сигнала по рации.

На том и порешили. Тору уходил в море, предвкушая, что скоро вернёт свои очень дорогие сети и документы, он был в приподнятом настроении, о чём говорил не совсем ровный ход его шхуны и громкая песня о какой-то луне над Токио.

– А ты, оказывается, психолог, – задумчиво сказал Владимир, когда они остались вдвоём. – Ты явно ему понравился, несмотря на то, что китаец.

– Брось. Всё он понял. Я и не собирался пудрить ему мозги.

– Ты, правда, молодец. Просто, ты вёл себя как обычный человек.

– А я и есть обычный человек, – усмехнулся Михаил.

– Нет, ты не обычный человек, если вёл себя как обычный человек. Ты необычный.

Они расхохотались, хлопая себя по коленям.

– Даа… Ай, да Пушкин, сукин сын, – произнёс с восторгом Володька.

Михалыч некоторое время раздумывал над случившимся, пока они сидели в вагончике, и смотрели в открытую дверь на вечерний пейзаж с морем, чайками, рыбацкими лодками, бороздившими акваторию залива, – было действительно красиво и по-особенному умиротворённо.

– Странно мне всё это, Изаму.

– Зови меня Володей. Когда ты называешь моё японское имя, я вздрагиваю.

– Вот и я о том же. Хожу и спрашиваю себя, кто я на этой земле? В зеркало посмотрю, вроде, японец, а начинаю говорить с кем-нибудь, сразу русским становлюсь. Неужели в одном человеке всё это может уживаться?

– Будь собой, Миша, у души нет национальности, и никаких угрызений совести и переживаний не будет. Уверяю тебя.

– Ох, уж это твоё «уверяю». Ты что, другой формы убеждения не знаешь? Всю жизнь только и уверяешь меня.

Они снова рассмеялись, после чего Владимир поднялся, собираясь уходить.

– Прости, пожалуйста, меня жена, наверное, обыскалась. Обещал ей помочь обои поклеить. Второй год живу, а руки не доходят. Квартира ведомственная, в ремонте нуждается. Хочу тебя пригласить, жена уже неделю зудит, когда Миша придёт, когда Миша придёт. Детьми похвастаться, а стыдно.

– Езжай, клей свои обои. Я не девушка, чтобы за мной присматривать. Еды у меня на неделю, если что, сам раздобуду.

– Э… Только вот этого не надо. От дома далёко не отходи, не дай бог, кто из местных узнает тебя. Здесь же все рыбаки. Мало ли. Бережёного, Миша, бог бережёт. Завтра я под каблуком побуду, а вечером приеду, ты уж потерпи. Понимаю, что непривычно тебе одному здесь, но ради дела потерпи.

Тору объявился в эфире с условным сигналом через три дня на общей волне, которой пользовались все, кто находился в местных водах. Где он был и что делал, выяснять не стали, одно было понятно, на месте он не сидел.

Они вышли в море, и пошли на юг. До «Цуки Мару», пришлось идти несколько часов.

– Мы договорились встретиться южнее отмели Палтусова, – сказал чем-то недовольный Тору при встрече. Он всё время оглядывался по сторонам, словно боялся, что его могут подслушать.

– Это же залив Измены, – с удивлением произнёс Владимир, поглядывая на Сапожкова и Климова.

– Неплохое начало, – ответил пограничник. – Ближе не могли договориться?

– У вас государственная соляра, а у меня своя, я и так в растратах. У нас топливо подорожало в очередной раз. Кто мне оплатит путешествие до Южно-Курильска и обратно?