Полёт японского журавля. Я русский

В первые секунды он ничего не почувствовал, и когда ступал с трапа на берег, и когда шёл по шуршащей гальке мимо рыбацких лодок. Рядом суетились рыбаки, кто-то спорил по поводу чужого улова, чинили снасти, выгружали рыбу. Здесь же под погрузкой стояли небольшие грузовики, суетились перекупщики. Всё было оживлённо и вместе с тем буднично и спокойно.

– Так всегда у вас? – спросил Синтаро, бросая взгляд на жизнь вокруг.

– А у вас разве не так?

Михаил покачал головой. Ему вдруг стало стыдно за то, что у них всё совсем по-другому: с волокитой, неразберихой, и обязательно с теми, кто умудряется из этого сделать выгоду; с теми, кто привык не работать, а только делать вид.

– Так, – солгал Синтаро, пряча глаза.

После того, как Тору продал русский улов, они молча пошли по улице, неширокой, обставленной небольшими, но уютными домами с невысокими изгородями, за которыми творилась обычная мирская суета. Тору то и дело здоровался, отмахивался от лишних вопросов, иногда шутил невпопад, лишь бы не выдавать своего волнения. Михаил шёл рядом, и с каждым шагом ему становилось всё труднее идти и дышать, словно выброшенной на берег рыбе.

– Что с тобой? – спросил Тору, остановившись. – На тебе лица нет.

– Ничего, это пройдёт, – сказал Михалыч. – Давно не стоял на родной земле, разволновался.

Тору остановился и огляделся. – Значит, ты не соврал, назвав своё имя?

– Не соврал.

Тору жил неподалёку от гавани. Все, кто жили рядом, во многом зависели от моря. Его дом был небольшим, с потемневшими от времени стенами, и очень низким, как показалось сначала Михаилу, правда, зайдя внутрь, он почувствовал тепло и уют.

Тору сказал, что его гость занимается поставками рыболовных снастей, и приехал из Раусу. Не задавая лишних вопросов, хозяйка удалилась на кухню.

Ужинали молча. Лишь изредка Тору восклицал по поводу очень вкусного блюда, позволяя себе наполнять знакомую по форме чашечку. Он не настаивал, когда его гость лишь пригубливал, но был искренне рад, когда они выпили до дна. Это был тост за родителей, его предложил Синтаро.

– Почему ты не расскажешь мне свою историю? – спросил Тору, когда хозяйка удалилась. – Для Михаила было понятно, что так заведено. Японские женщины чувствуют, когда мужчины должны поговорить наедине.

– Это очень длинная история, Исао, – тихо произнёс Синтаро. – Я не могу тебе всю её рассказать, хотя очень этого желаю.

– Ты сильно переживаешь?

– Да, сильно. Я не могу поверить в то, что происходит, как будто это сон. После таких снов сердце готово выскочить из груди.

– Мне знакомо это, – кивнул Тору. – Когда я вернулся из заключения, то несколько дней ходил как в бреду, и со мной никто не здоровался. Меня не замечали, словно я был тенью. Но потом всё вернулось. Через год. Может, и с тобой так будет.

– У меня нет столько времени.

– Что, тебя тянет обратно? Ведь ты же на родной земле.

– Не знаю, но я обязан вернуться. Извини.

Тору понял, что позволил себе лишнего и тоже извинился. После этого в тот вечер они уже ни о чём не говорили, если не считать мелких бытовых тем.

Весь следующий день Михаил решил провести в путешествии по городу. В этом не было ничего опасного для него, если не считать волнения, с которым он вышел из дома. Город жил своей обыденной жизнью, люди не замечали его, отчего вспоминались слова Тору. Михаил понял, что это зависит не от людей, а от него самого. Вернувшись во второй половине дня, он уединился в маленьком саду. Непроизвольно глаза наполнились слезами. В этих слезах была горечь осознания того, что жизнь его пролетела как одно мгновение, и все, что окружало его на родной земле изменилось настолько, что вызывало в нём отчаяние. Он понял, что вернуть прошлое уже не в силах, и прежде всего, потому, что он не способен на обман самого себя. Это была его родина, но он уже принадлежал другой жизни и другой земле.

– Спасибо тебе, что взял меня, – произнёс Синтаро, когда к нему подсел Тору.

– У тебя слёзы? Могу я помочь тебе?

– Увези меня, пожалуйста, и чем скорее, тем лучше. Я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Боюсь не вернуться обратно. Увези меня.

– Хорошо Синтаро. Завтра мы отправимся обратно. Рано утром.

Ночью пошёл дождь. В эту ночь Синтаро не сомкнул глаз, наблюдая за тем, как вода стекает по оконному стеклу. В доме было тихо, но он почему-то был уверен, что хозяин тоже не спит. Потом ему стало душно, он не знал, как открыть окно, и вышел на крыльцо, стараясь передвигаться как можно тише. Там он неожиданно столкнулся с Исао, тот сидел на ступени и курил.

– Почему ты не спишь? – спросил Исао. – Если твои глаза будут воспалёнными, то Вайновский может что-нибудь заподозрить.

– Не думай о нём, он того не стоит. О предателях вообще не говорят.

– Я такой же предатель как Вайновский.

Синтаро долго глядел на то, как Исао молчит и курит. Сказать было нечего, он всё понял. Исао должен был сдать его властям, но он поступил, как повелело сердце, и потому переживал, увидев свой поступок со стороны. Он испугался оказаться изгоем, испугался тайны, которую отныне ему придётся хранить в себе. Так же, как и самому Синтаро.

– В сорок пятом году я попал в лагерь, меня осудили на пять лет, – тихо начал Синтаро.

– Ты сидел в России?

– Да, работал, валил лес. А попал туда, потому что… Ну, в общем, это не имеет отношения к тому, о чём я хотел сказать. Думаю, ты поймёшь меня. Там, в лагере я полюбил одну женщину. Она была старше, на много старше. И она меня тоже полюбила, а может, пожалела, но теперь это уже не так важно. Она была старше, намного старше, но для меня это не имело никакого значения тогда, да и сейчас. Русская женщина… наверное, ты сможешь понять это.

– Её дочь ты встретил?

– Её. Эта женщина спасла мне жизнь, я мог умереть там, но она меня спасла. Я грезил вернуться во чтобы то ни стало домой, сюда. Был ещё старик один. Он принял меня как сына, хотя японские солдаты убили его жену, замучили на его глазах. Я его тоже любил. Потом я полюбил Россию. Не знаю как это вышло, я даже не заметил, как она вошла в меня. – Синтаро надолго замолчал, по новой переживая прожитую жизнь. – До этого в Японии, я любил одну девушку из Хиросимы. – Михаил замолчал, и обратил свой взгляд на Торо, тот понимающе кивнул и вздохнул. – Мне семнадцать было тогда, семнадцать лет. Мы хотели пожениться. И Японию тоже любил, хотя она меня не пожаловала, сослав на каторгу. Но я всё равно любил её, и продолжаю любить, и в то же время люблю Россию. Там сейчас мои дети.

Синтаро заглянул в глаза Исао.

– Как ты думаешь, я предатель?

– Ты не предатель. Прости меня, я испугался. Твоя история научила меня, спасибо тебе.

– Не за что.

Они ещё некоторое время помолчали, потом Исао поднялся и пошёл в дом: – Завтра рано вставать. Я разбужу тебя в семь часов. Мне надо заправить «Цуки Мару» топливом, наша «Луна» просто так не поплывёт. Так что, спи, пока не вернусь.

Команда уже была в сборе, опытный Кайташи, ровесник Исао, копошился с дизелем, а Минору, ровесник Кавагути, перекладывал снасти. Почти всё было готово к отплытию.

Их встретил свежий встречный ветер. Исао сначала переживал, что из-за этого ход шхуны будет замедлен, и потребуется больше топлива, чем он запланировал, но когда солнце поднялось над горизонтом, ветер ослаб и стал дуть уже со спины. Капитан повеселел, а вместе с ним и вся команда, включая Михаила. Несмотря на то, что спал он не больше двух часов, настроение было бодрое. В три часа капитан заглушил двигатель и лёг в дрейф. Для Михаила было непонятно, как Исао мог точно знать, что они пришли в то самое место, но когда на горизонте появилась точка, все сомнения отпали.

– Где твои пограничники? – спросил нервно Исао, поглядывая на приближавшийся траулер. – Что намерен делать? У тебя есть план?

– Плана нет, – сухо ответил Михаил. – Посмотрим.

– У вас русских всегда так, – недовольно высказался Тору. – Сначала делаете, потом думаете.

Синтаро усмехнулся, – щурясь от бликующей поверхности моря: