Полёт японского журавля. Я русский

Михалыч протянул ему свое удостоверение. Восточный страж с удивлением взглянул на него и с недовольной физиономией вернул.

– Это студэнты из Японии. Дэлэгация в Москву, будут на поездэ ехат по нащей странэ.

Михалыч уже не слышал того, что говорил милиционер, а лишь пытался охватить взглядом весь длинный перрон, который незаметно наполнялся японской молодёжью.

– Но как? Как это может быть? – спросил он, понимая, что и сам милиционер вряд ли знает правильный ответ.

– Перэстройка, газэты пишют, – коротко ответил милиционер, почему-то вздохнув.

От происходящего Михалыч растерялся, в горле пересохло. Повсюду он слышал знакомую до боли речь, родной язык, девушки восторженно кричали из открытых окон вагонов своим подружкам, бегающим по перрону, все фотографировались, смеялись и улыбались. Здесь же в нерешительности толпились и русские студенты, скорее всего возвращавшиеся с практики. Судя по множеству холстов и этюдников, которыми был заставлен перрон, это были будущие художники. Милиционер пытался воспрепятствовать общению молодёжи, но было видно, что его никто не боялся и не слушал. Кто-то из них уже подошёл вплотную к окнам и напрямую общался с японскими девушками, те словно ягоды, красные от волнения и радости, выглядывали из открытых окон и что-то восторженно говорили и смеялись. Рядом на перроне под ногами студентов крутился рыжий остроухий пёс неопределённой породы, вероятно принадлежавший одному из студентов, загорелому парню с фотоаппаратом в руках. Тот снимал японок, которые с удовольствием позировали и бросали собаке лакомства. Пёс ловил угощение на лету, не обращая внимания на хозяина, тому, вероятно, это нравилось. Неожиданно он дал команду, и собака почти без разгона маханула прямо в окно. Это было так неожиданно, что всё купе взорвалось криками восторга. Окно было на большой высоте, но пёс так легко преодолел её, словно до этого проделывал трюк каждый день. Трудно было сказать, что собака делала внутри, но через минуту она выскочила из вагона, уже из двери, а вслед за ней высыпали и несколько девушек. Пёс бесцеремонно бегал вокруг них как самый закадычный друг, лаял, ластился и даже исполнял команды. Хозяин брал из рук девушек лакомство, и клал его на нос собаки, та ждала команды, и так могла сколько угодно держать на носу это лакомство, при этом парень отходил на несколько метров, делая вид, что забыл про неё, а она недвижимо сидела и ждала. Девушки взрывались в эмоциях не в силах пережить этой драмы, им казалось, что это невозможно – столько ждать, но собака ждала, даже не виляя хвостом. Самый большой восторг был, когда она слышала команду, и кусочек мгновенно исчезал у нее в пасти. Делала она это виртуозно, и публика ещё больше взрывалась в восторге. Михалыч так увлёкся зрелищем, что не заметил появления руководителя всей этой делегации, это была рослая блондинка, судя по поведению опытная и жёсткая, она стала громко отдавать распоряжения на японском языке, что пора собираться, и скоро поезд тронется. Молодёжь стала стекаться у своих выходов, кто-то махал руками, прощаясь, а некоторые даже плакали. Было удивительно видеть, как за какие-то полчаса молодые люди успели сблизиться и подружиться. Парни пожимали руки, девушки обнимались и обменивались адресами, и никто им в этом не препятствовал. Это было необычное зрелище, потрясшее Михаила до глубины души.

– Откуда они, дочка, – спросил он, когда блондинка проходила мимо.

– Студенты из Японии в Москву, поезд дружбы через всё страну, – ответила она заученно и не останавливаясь. Она скрылась в здании вокзала и через минуту вывела оттуда ещё несколько студенток, журила их, а те явно чувствовали себя виноватыми.

Потом раздался гудок, люди мгновенно растворились в вагонах, перрон опустел, остались лишь несколько студентов художников, всё ещё общавшихся у окна. Там же крутился рыжий пёс по кличке Барик, с которым, вероятно, успели познакомиться все.

Когда состав ушёл, стало до необычности тихо и тоскливо, на перроне всё ещё находились художники, обсуждавшие произошедшее. Похожий на красного волка пёс Барик, как ни в чём не бывало, крутился рядом, по привычке выпрашивая у девушек что-нибудь вкусное. Михалыч немного понаблюдал, а потом пошёл в кассу, там была его очередь, и быть может, давно прошла.

«Что же это было?» – спрашивал сам себя Михаил, идя от вокзала с купленным билетом, и обдумывая минувшее событие. Он понимал, что это была не просто случайная встреча с земляками, это был знак, который должен был ему что-то подсказать. Волнение все еще не уходило. Михаил почувствовал, что нуждается в совете, в том, чтобы поделиться пережитым. Он перебрал в памяти всех, кого бы мог увидеть в этом городе, – из близких были только Вязов и Володька. Вязов, который уже был на пенсии, в данный момент отдыхал в санатории, оставался Изаму.

Он быстро нашёл телефон-автомат и набрал номер. Володька оказался дома. – Приезжай, жду тебя, – коротко ответил тот и повесил трубку.

– В который раз приезжаю к тебе, Китамура, и никак не могу застать твою женскую половину, – пожаловался Михаил, снимая обувь в маленькой прихожей. Володька сухо рассмеялся. –Ты бы ещё реже приезжал, Миша.

– Работа, ничего не поделаешь.

– Скажи ещё, старость, тогда точно поверю.

Они дружно рассмеялись и крепко обнялись. Потом сидели на маленьком балконе с видом на залив, вокруг шумели листьями пирамидальные тополя, дом словно прятался в их высоких кронах.

– Значит, проснулся, говоришь? Увидел японских студентов и очнулся ото сна, – сказал Изаму, блуждая прищуренным взглядом среди бесконечной водной дали. – Родина знак подала?

В словах Изаму и в интонации голоса не было никакой иронии, но Михаила всё равно задело.

– А тебя не тянет домой?

– Прости, если что не так сказал. Не хочу я поднимать эту тему. Жизнь идёт своим чередом.

– Она проходит! Неужели ты не видишь? Посмотри на нас, мы стали седыми, а всё ещё прячемся. Как те пацаны во дворах, что играют в казаки-разбойники. Не видел? Игра такая. Кто-нибудь спрячется, разбойник, а казаки ищут. Ищут, ищут, а потом бросят, и пойдут по домам, пирожки с чаем жрать. А этот чудак всё сидит где-нибудь в бочке, довольный тем, что его не могут найти, сочиняя в башке, как его ищут, и какой он хитрый. Вылезет в потёмках, а понять не может, что игра давно закончилась, и про него забыли. А все, потому что он поверил в неё, понимаешь? Это мы с тобой Володя. И нас давно никто не ищет, и никому мы с тобой не нужны со своими липовыми именами. Нас с тобой сорок лет назад так же вот включили в игру, а мы и рады были. Да я не жалею, нет. И, слава богу, что так вышло. Но не пора ли проснуться? Жить свою жизнь.

– А ты знаешь её, свою-то? И как её жить.

– В том-то и дело, что не знаю. Но дальше так больше не хочу, не вижу смысла. Мне что скрывать? Скажи! Мне надоело жить в легенде, как в той бочке. Сегодня я был среди японских студентов, а они меня даже не заметили, словно меня нет. Посмотри, как всё изменилось, время пришло, Изаму.

– Не кричи, могут услышать соседи, я для них Владимир Иванович.

– Да знаю, – махнул рукой Михаил. – У медведя все песни про мёд.

– Это у тебя все песни про мёд.

– Это почему?

– Ведь ты же у нас Мишка.

Они дружно рассмеялись, но Михаил неожиданно замолчал.

– У тебя найдётся несколько листков белой бумаги и чем писать.

– Бумага? Вроде есть. Что ты задумал?

– Увидишь.

Пока Владимир копошился на кухне, собирая поесть и закусить, Михаил уединился в детской, некоторое время разглядывая фотографии над столом: на снимках были озорные девчушки, дочери Изаму. Обе они мало чем напоминали японок, светленькие с вьющимися волосами на тоненьких длинных ногах, они были уже русскими. Наконец, он оторвался, и стал писать. Первое время было непривычно, даже страшновато, писать иероглифами, и пришлось испортить два листка, прежде чем появился стиль и ровность столбцов.

«Обращаюсь к вам с просьбой, рассмотреть моё дело. Волею судьбы я был несправедливо осуждён…

Подумав, Михаил скомкал лист и бросил его на пол, потом надолго ушёл в себя. Идея, посетившая его на вокзале, выглядела страшной и фантастической. Он решил написать в японское консульство, держа в уме одного из своих старых дружков по руднику Мишку Черепкина, который последнее время ударился в коммерцию и возил из Японии товары. Минуя все инстанции, он мог передать это письмо куда надо. «Тоже ведь Мишка», – поймал себя на мысли Михаил. «С кем ни столкнёшься, одни тёзки, одни медведи. Россия». Он вздохнул и снова начал писать.

«Прошу рассмотреть мою просьбу, я родился в Японии, и до семнадцати лет проживал в Японии. В сорок пятом году меня арестовали за участие…»

Он снова отбросил ручку и задумался, поймав себя на том, что многое из его прошлого потеряло для него смысл. Оно не перестало быть в памяти, но уже не волновало его как раньше, не вызывало тех трепетных переживаний, от которых когда-то щемило сердце. Это было прошлое, потерявшее для него цену, и единственное, что имело для него смысл, было настоящее – его жизнь, работа, близкие люди.

Его позвал Владимир. На кухне звучало радио, шла «Встреча с песней», из окна по-прежнему доносился лёгкий шум ветра, звучали детские голоса, цокали каблучки по асфальту, и у Синтаро возникло ощущение нереальности происходящего, словно всё это было сон. Потом они ужинали, Владимир пил водку, а гостю наливал вино. Он был озадачен идеей друга и много молчал.

– Если решил, то доводи до конца, Миша. Но я в этом деле не помощник, и честно скажу, что не понимаю тебя. Столько времени прошло. Но если ты решил…

– И на этом спасибо Володя. – Они снова чокнулись. – Давай, за нашу с тобой молодость, за то время. За…

– За родину, Миша.

Солнце уже было готово спрятаться за горизонт, едва освещая стены комнаты. Синтаро вновь взялся за бумагу и, не размышляя, стал писать:

«Я Идзима Синтаро…

От автора:

Больше двадцати лет назад я услышал историю о Синтаро. Её мне поведал мой друг Игорь Прахов, приёмный сын Михаила Ван Куан Ли, которого до семнадцати в Японии знали как Иидзима Сюнтаро, пропавшего без вести в 1945 году где-то на севере Корейского полуострова. Буквально по крупицам приходилось собирать сведения, чтобы проявился хоть какой-то образ этого необычного и таинственного человека. Вместе с этим вырисовывался и образ того времени, в котором жил герой. Незаметно появились очертания романа, и по мере накопления информации, уверенность, что он будет написан. Появлялись и люди, которые хорошо знали дядю Мишу как близкого человека, неожиданно оказавшегося для всех героем, и к тому же разведчиком. Благодаря им, появлялись детали, без которых не может состояться ни одно художественное произведение. И как автор, взявший на себя ответственность перед читателем, как впрочем, и перед самим Иидзима Сюнтаро за всё, что написал, я хочу выразить слова благодарности всем людям, кто помогал мне, ждал, и верил в результат:

Игорю Прахову, Михаилу Черепкину, Андрею Донченко, хорошо знавших Михаила Ван Куан Ли… Благодарю московское издательство «Белые альвы» и его директора Светлану Удалову, приложившую немало энергии в работе над книгой, а так же Фёдора Маливанова, совершенно бескорыстно сделавшего обложку для будущей книги. Хочу так же вспомнить Елену Русакову, редактора журнала «Роман-газета», одну из первых, кто увидел всё повествование как состоявшийся роман. Столь же значительным был вклад переводчицы японского языка Галины Ковалёвой, взявшей на себя роль эксперта по японской тематике.

Благодарю Вячеслава Кулакова, российского актёра теат-

ра и кино, чьи критические замечания и профессиональная поддержка во время совместного написания сценария к будущему фильму, во многом определили основную канву романа, характер сюжетов и героев.

Мы все сделали одно большое дело, привнеся свой вклад в развитие русской культуры, сохранение истории, и процветание нашей Великой России.

Роман написан, с уважением, Дмитрий Ефремов.