Полёт японского журавля. Я русский

Напоминание о круглой дате сильно смутило Михаила. Действительно, это была целая жизнь, Михаил вдруг увидел, что его жизнь в Японии и в России почти сравнялись по количеству лет. Он поёжился от холода и, глядя вслед уходящему Вязову, подумал, что его много связывает с этим ставшим уже родным за эти годы человеком. Оказывалось, что держит человека не сама земля, вернее не только она, но и люди. В них он находил себе убежище и радость. Теперь все его воспоминания о Японии хоть и вызывали чувства грусти, но всякий раз заглушались насущными делами здесь, в России. Он не хотел себе признаваться, но выходило так, что японского в нём становилось всё меньше и меньше, и вместе с этим, его всё больше одолевало желание увидеть свою родину. Напомнив ему о пятнадцати годах, прожитых в Советском Союзе, Вязов, того не желая, вновь разворошил тлеющие угли непреходящего желания – вернуться домой. Михаил поднял воротник пальто и побрёл в сторону дома, где его ждала пустая комната. Там уже ничего не было, кроме матраса и чемодана, да и сам вопрос пребывания его в этой комнате уже был решённым, ценой вопроса было время.

В гостях у Вязова было хорошо. Было странно видеть в доме у русского человека много восточных предметов, в том числе и книги, но более всего Михаила уже в который раз поразила хозяйка дома Анна Сергеевна. Несмотря на своё русское имя, она была китаянкой. Это была странная пара, во многом необычная и в то же время очень гармоничная. Первая встреча с этой женщиной состоялась ещё в разведшколе, где Анна Сергеевна преподавала восточные языки. История их семейной жизни для него была загадкой, он лишь знал, что этих людей очень давно связала общая работа в Порт Артуре, и Анна Сергеевна несколько лет работала в Китае. У Вязовых не было детей, и, Михаилу иногда казалось, что Вязовы выбрали именно его для этой роли. Осознавая это, он всячески отталкивал от себя эту мысль, и в то же время принимал её в благодарность этим замечательным людям. Он и не скрывал от себя, что любил и Вязова, и его жену, и был к ним привязан, словно приблудившийся щенок. Может, так оно и было на самом деле, но мысль эта нисколько не огорчала его, видимо, так распорядилась судьба.

Прощались у подъезда. Было холодно, колючий ветер трепал седую прядь Вязовских волос, тот, казалось, не замечал холода, стоял прямо, молча оглядывая безлюдную улицу: деревья давно стояли голыми в ожидании снега, и лишь большой дуб посреди двора шумел не опавшей листвой. Михаил, как обычно, ждал последнее напутствие: это было традицией, оставлять напоследок что-то особенное. Вязов не изменил себе.

–Как приедешь, дай телеграмму. В этот же день. Всё понял? Закончишь с формальностями, и на почту. Усёк?

Слова показались странными для Михаила. Это было слишком просто, банально, для самой важной инструкции, и в то же время неожиданно.

–Ладно, пожав плечами, произнёс разочарованно Михаил, при этом ловя в глазах собеседника искорки скрытого лукавства: Вязов что-то не договаривал. – А в чём дело, Илья Ильич.

–Ни в чём, я сказал, ты услышал. Всё. Лёгкой дорожки тебе Миша.

Они пожали друг другу руки, и Михаил, ёжась в воротнике пальто, побрёл на свою квартиру, где оставался один матрац и собранный чемодан. Эту ночь он не спал.

Дальний.

Он ехал в автобусе на север, иногда закрывая глаза и видя перед собой всю свою жизнь. Куда я еду, зачем, и от чего спасаюсь? – Задавал себе в сотый раз вопрос Михаил и не получал ответа. Что-то нелепое, неправильное было в его расставании с прошлым.

– Молодой человек, вам выходить, – сказала звонкая попутчица, – Дальний.

Михаил рассеянно кивнул и пошёл к выходу. После душного автобуса воздух нового места показался ему не просто прохладным, а обжигающе холодным и каким-то прозрачным. Проникновение этого воздуха было таким внезапным, что Михаил даже встал в ступор. Всё, что его окружало, было неестественно прозрачным и чистым. Был конец ноября, и сопки вокруг были покрыты белым ослепительным снегом. Где я, куда я попал? – растерянно спрашивал себя Михаил, оглядываясь по сторонам. – Это тоже Россия?

Вокруг были горы, а у их подножья рассыпался горящими угольками окон рабочий посёлок, с необычным названием – Дальний. Солнце висело низко, почти касаясь сопок, и казалось, что окна не светятся отраженным светом, а горят своим собственным ярко оранжевым огнем – такой был необычный эффект. Он пошёл наудачу по улице, и сразу же столкнулся с новым для себя явлением – с ним все здоровались. Все, кто проходил мимо, кивали ему и громко здоровались, словно он жил здесь всю свою жизнь. Ещё в автобусе он наметил для себя манеру поведения на новом месте – быть незаметным, неизвестным, словно он тень, но все его помыслы рассыпались от первой же улыбки проходящего мимо мальчишки; это было вторым потрясением, которое он испытал после того, как вышел из автобуса. «– Где я? Куда я попал? Неужели это Россия?»

Дорога привела его к поселковому совету, где он без труда нашёл отдел кадров и паспортный стол и, несмотря на то, что уже был конец рабочего дня, его быстро поставили на учёт и даже нашли рабочее место, как и предполагалось, не на руднике, а в самом посёлке. Поначалу предложение его даже рассмешило, но потом он в очередной раз признал, что ничего более удачного и быть не могло.

– А что? – даже обиделась женщина, в бюро по трудоустройству. – Фотограф у нас хорошо зарабатывал, пока не спился.

Доводы о спившемся фотографе Михаилу очень понравились. Правда, от чего он спился, выяснять Михаил не стал. Получив ордер на вселение в общежитие, он улыбнулся женщине, и пошёл искать почту. Со слов первого встречного он без труда нашёл почтовое отделение: за стойкой сидела симпатичная русоволосая, немного рыжеватая девушка, глядя на которую, Михаил подумал, почему-то о Варе. Он составил текст телеграммы, как и обещал, не скупясь на знаки препинания и деепричастия, заплатил, и уже собрался уходить, но девушка неожиданно окликнула его:

– А вы случайно не Ван Куан Ли?

Михаил растерянно кивнул.

– А вам письмо.

– Какое письмо? – Михаил растянулся в нелепой улыбке, протягивая руку.

– До востребования. Нужны документы… Паспорт у вас есть? Или удостоверение какое-нибудь.

Не скрывая изумления Михаил полез за паспортом. – Разумеется.

Почерк был Вязова. Михаил едва сдержался, чтобы не разорвать конверт на глазах у девушки. Выйдя на улицу, он огляделся, осторожно разорвал конверт и стал бегло читать. Потом прочитал ещё два раза медленно, вчитываясь в каждое слово: «Здравствуй Миша. Поздравляю с прибытием на новое место, но это чепуха. Решил сделать тебе сюрприз, так сказать, привести в чувства. От надёжного источника узнал, что твоя жена посещала женскую консультацию, она беременна. А ты балда этого не заметил. Извини, что не сказал, как это делают нормальные люди. Думаю, поймёшь. Понимаю, что с Варей у тебя сложно, раз не сказала сама, но ты на неё не обижайся. Она женщина, и это её оправдывает, и у неё это первый раз. Вопрос буду держать под контролем, когда надо, дам знатью. А пока привыкай, осваивайся, работай. До встречи. Вязов.»

Что-то изменилось в окружающем пейзаже, снег стал ярче, словно с глаз спала пелена. До этой минуты тело его словно спало, находилось в забытьи, но после прочитанного всё разом изменилось, новость перекрывала всё. Своим письмом Илья Ильич совершил очередной трюк с его сознанием, заставил светиться, даже гореть. Окружающий мир показался близким, знакомым, но что именно в нём, он понять не мог, это ускользало от понимания, но, несомненно, было связанно с письмом. Михаил вспомнил Тимофея. Старик однажды рассказал о том, как лошадь долгое время возвращается в то место, где родилась, но когда приносит жеребёнка, становится привязанной к нему, и уже не убегает. Осознание этого скрытого природой механизма вызывало волнение, и вместе с тем, радость. Что-то раз и навсегда установилось в его душе. Он поёжился от непривычной свежести воздуха и побрёл по натоптанной тропинке, потом почему-то сошёл с неё и пошел по целине. Он не знал, каким будет его пребывание на этой земле, и как его примут люди, ведь, по сути, он был разведчиком, шпионом, человеком с чужим именем, но был уверен, что судьба ведёт его так, как требует сердце. Он не думал, что именно здесь ему предстоит вырастить своих сыновей, и что когда-то он снова испытает чувство любви к женщине, к другой женщине, и оно захлестнёт его на многие годы. Он шёл вдоль натоптанной пешеходной дорожки по свежему пушистому снегу и улыбался проходившим мимо людям, они тоже улыбались ему и его странной причуде – улыбаясь идти по нехоженой тропе.

Кто-то долго и настойчиво тарабанил в дверь. После красной лампы проявочной комнаты все предметы выглядели тёмными, но по силуэту в проёме двери Михаил сразу определил знакомые очертания: высокий, прямой, поджарый, это был Вязов. Илья Ильич несколько секунд стоял в дверях, словно раздумывал, входить или нет. Оглядев с улицы внутреннее пространство фотоателье, он всё же вошёл. Они обнялись. Потом Михаил сделал снимок на память, после чего они пили чай в тесном чуланчике, где хранилось запасное и вышедшее из строя оборудование, и где стоял приспособленный для отдыха маленький столик с электроплиткой. Вязов нахваливал пряники, хотя, для них требовались, как он выразился, попробовав на зуб первый попавшийся, кусачки. Для чая обычно времени не хватало, да и пить его в одиночку Михаил не любил, но что-нибудь сладкое к чаю держал всегда.

– Следующий раз приеду, смени, пожалуйста, пряники, – шутливо попросил Илья Ильич, внимательно рассматривая своего бывшего подчинённого. Оба они дружно рассмеялись, Михаил пообещал, что будет раз в месяц менять пряники, а там уж кому как повезёт. Перед этим они повесили табличку «проявка», и Вязов на целый час погрузился в чтение рукописей, которые Михаил собирал в течение полугода. Это была как всегда кропотливая, нудная работа – отчёт о том, что происходило в жизни посёлка и рудника, и где искать концы потерянных ниток: прежде всего контору волновало золото. Другим важным вопросом оставалась руда, точнее, содержание в ней урана, так необходимого атомной промышленности.

– По руднику не много, – посетовал, откладывая тетрадь Вязов. –Но оно и понятно, сидя в фотоателье много не накопаешь. Но кое что ты всё же наскрёб Миша. А как тебе удалось вычислить начальника химлаборатории?

– Вы помогли Илья Ильич. Последний разговор по телефону помните?

– Ну да, контейнер с ртутью. Да… Вот так всю жизнь проживёшь, и не узнаешь, что золото можно извлекать с помощью ртути. Ты это сам догадался, или надоумил кто? Хотя, что это я… Ты же спец в таких вопросах. Как никак… Между прочим, того, кто его вёз так и не нашли. Но он был из местных, ваших. Где-то на полустанке спрыгнул, и в лес. Видать охотник. Кстати, как у вас с этим делом обстоит? Хорошо бы поохотится, самое же время. Изюбри не ревут ещё? Мечта моя заветная, поглядеть, как эти зверюги себе молодых маток собирают в гаремы. Ну да ладно, успеется.

– Конечно, сходим, Илья Ильич, – спохватился Михаил, уловив нотки печали в голосе своего начальника. – У меня уже ружьё имеется.

– Ну, с этим мы непременно, когда ты здесь все тропы освоишь, а пока так, прогуляемся на досуге. Лето вот-вот закончится. А сопки здесь красивые. Согласись, что Приморье осенью неподражаемо.

Михаил нехотя кивнул, потупив взгляд.

– Чего загрустил? Аж тоскливо стало от твоей кислой физиономии.

– В Японии тоже красиво осенью.

– А… Всё скучаешь по родине. Это хорошо.

– Почему же? Что хорошего в скуке. Вы непонятно говорите.

– Если скучаешь по родине, значит сердце ещё живое. Не переживай Миша по прошлому, у тебя ещё целая жизнь впереди.

– Смогу я когда-нибудь вернуться туда? Илья Ильич…

– Об этом лучше не думай, – тихо, но властно произнёс Вязов. – Пока здесь твоё место. Мы все Миша с других планет, а живём вот, на этой грешной земле, как бог повелел. Так мой отец говорил, царство ему небесное. Давай лучше вернёмся к делам. Зыков фамилия того прыгуна, и его мы, конечно же, поймаем, не та птица, чтобы улететь, а вот как твоего химика прищучить. Не дурак же, если такое придумал, в старой штольне амальгаму отливать. Значит и подельники имеются. В общем, на днях сюда прибудет бригада наших людей, ты с ними на контакт не иди, но, в случае чего они к тебе обратятся. Чайком их попоишь. Только пряники сменить не забудь.

– О чём вы говорите…

– Ладно, ладно, это я так, пошутил над тобой. Я ведь тебе главного ещё не сказал Михаил Ван Куан Ли. Ну, догадывайся. Ты же умеешь это делать, ты же разведчик.

– Это не честно, Илья Ильич, – заволновался Михаил, разглядывая Вязова с ног до головы. Как я могу догадаться?

– Ну спроси тогда меня о чём-нибудь, например о Варе, – предложил Вязов как-то по-особому улыбаясь. – Варю не забыл ещё, жену свою?

Михаил вздрогнул при упоминании о Варе, хотя думал о ней каждый день и непрестанно.

– Что с ней? Она здорова?

– Ничего, здорова, ещё как здорова, – продолжал темнить Вязов, всё больше расплываясь в улыбке.

– Илья Ильич, так не честно, вы тянете жилы из меня. Что с ней?

– Варя на восьмом месяце, родит скоро. Считать, надеюсь, не разучился?

Михаил вскочил со стула и заходил по комнате. Вязов тоже встал, и с силой стал трясти Михаила за плечи. – Ты скоро станешь отцом, понимаешь! Здесь твоя земля Миша! И теперь ты уже никуда не денешься от неё, никуда.

Уехал Вязов на последнем автобусе, пообещав сообщить, когда родит Варя. Михаил не находил себе места, порываясь поехать вместе с ним, но Вязов строго осёк его, напомнив, что впереди событий бегут только собаки и сплетники, но пообещал звонить раз в неделю, по понедельникам.