Полёт японского журавля. Я русский

Начало разговора заинтриговало Михаила. Пока шли по коридору, пока стояли в очереди с подносами, Вязов задавал обычные житейские вопросы, спрашивал о жене, о работе, о здоровье. Михаил поймал себя на мысли, что сам он о Вязове почти ничего не знает, кроме того, что жену его зовут Марья Сергеевна, что она китаянка, и прекрасно готовит. Потом они молча съели свой обед, после чего вышли на улицу.

– Ты видишь, что всё меняется, – начал Вязов издалека. Михаил молча кивнул. – Терентьича на пенсию проводили. Слыхал?

Михаил удивился. Его не вызывали на ковер больше года, доклады он всё время подавал на стол своего начальника, а им был Вязов, поэтому уход Льва Терентьевича для него был новостью. Услышав её, он почему-то загрустил.

– Ладно, не переживай. Всех когда-нибудь спишут, – отшутился Вязов. – Хотя нашего брата держат до последнего, так что на скорый отдых не рассчитывай.

– Что случилось? – спросил Михаил, понимая, что Вязов умышленно тянет время.

– Я ухожу из внешнего отдела, – сказал он коротко.

– Или переводят?

– Нет, на этот раз я ухожу сам и рад этому.

– Но, что случилось?

– Какой же ты упрямый, Миша. Сам что ли не видишь?

– Это из-за бирки на двери?

Они оба расхохотались.

– Ладно, шутки в сторону, перерыв скоро закончится, а новый начальник сердится, когда подчинённые где-то бродят. Прошли сильные изменения внутри нашего ведомства, много молодых появилось, а это всегда связано с ломкой дров. Ну, и вот. С Китаем, сам видишь, что получилось. Туда сейчас ходу нет, того и гляди кулаками грозить начнём. У нас Япония, Миша, замаячила. Наш ближайший сосед, а мы ничего не делали там со времён окончания второй мировой войны, а то и больше. Надо налаживать связи, а у нас нет даже мирного договора с этой страной, декларация от пятьдесят шестого года не в счёт. Дело это, разумеется, важное, но боюсь, что кто-то хочет прыгнуть через весь лестничный марш. В общем, параллельно с формированием японского дипкорпуса, у нового руководства есть планы по созданию новой агентурной сети в этой стране. И как можно скорее. Как ты понимаешь, одно без другого быть не может. Что молчишь?

– А что говорить? Вы ведь ещё не всё сказали.

– Но тогда, слушай дальше. Как уже сказал, я ухожу из внешней разведки. Это не бегство, Миша. Просто, мне не нужна карьера, а кто-то о ней мечтает, и ради бога. Внутренние дела тоже обязывают трудиться, не покладая рук, да что тебе рассказывать. А говорю я тебе это не потому, что сам попал в непростую ситуацию, а потому, что когда-то дал тебе слово, что ты не будешь работать против своей исторической родины. И нарушать это слово не собираюсь.

– Да, я не забыл этого, – подтвердил Михаил. После этих слов ему даже стало легче дышать, но вместе с тем, появился страх перед неизвестным, о котором Вязов ещё не успел сказать. Больше всего его поразило совпадение – звонок Вязова и письмо от Изаму, свалившиеся на него почти одновременно.

– Конечно, мне удобно продолжать работу с тобой, и поэтому, если ты не против.

– Я не против.

– Тогда не перебивай. Прежде всего, тебе надо написать заявление о переходе в другой отдел, в мой будущий отдел, и все твои бумаги лягут в архив. А второе, найти интересное для себя направление и начать работать. Я могу кое-что тебе предложить, но, может, у тебя самого что-то есть на примете?

– Кажется, есть, – стараясь быть как можно сдержанней, сказал Михаил, чувствуя, что из него выходит накопившаяся тяжесть.

– Тогда завтра с подробным описанием планов и задач. На ковре мы не должны мычать как коровы, так что, приходи пораньше, обсудим.

Когда на следующий день Вязов выслушал Михаила и прочитал изложенный им на бумаге план, то первая реакция слегка огорошила его, если не сказать больше.

– Выброси это в урну, – сказал Вязов.

– Но, Илья Ильич? Я всю ночь сидел, глаз не сомкнул.

– Вот именно, «я». Выброси, сказал. Порви и выброси. Хотя погоди, лучше я его спрячу в сейф. А теперь послушай. Ты молодец, что увидел эту проблему, и грамотно её изложил. Её и раньше поднимали, но надеялись на китайские рудники. Однако, на китайцев где сядешь, там и слезешь. Может оказаться, что мы в самое вовремя с тобой, Миша. После обеда я иду к главному, и там вскользь затрону эту тему, что называется, закину удочку, и по ходу разговора, а он непременно возникнет, предложу твой вариант. Тебя я называть не буду, но скажу, что есть подходящая кандидатура, уже готовая к работе. Рудник «Дальний» это же наше поприще. Главный всё это обдумает, а потом, через пару дней вызовет меня, и озадачит, словно это его идея. А нам это и нужно. В общем, готовься. Мосты не сжигай, но долгов, желательно, чтобы не оставалось.

Когда Михаил вернулся домой, Варя сидела за журналами, было начало учебного года, и ей приходилось до полуночи сидеть над ними, вписывая фамилии в предметные разделы. Она уже не работала с начальными классами, а вела отдельные предметы – русский язык и литературу. Классов было много, и школа всё больше поглощала её. Он не стал её отвлекать и сел пересматривать газеты. Делал он это осторожно, стараясь не шелестеть бумагой. В последнее время они мало разговаривали и почти не выходили вместе в город. Михаил ещё не знал, как начать разговор о возможном переезде, но тема вынуждала его всё время об этом думать. Жена словно считала с его лица эти мысли и начала первой.

– Опять в экспедицию зовут? – с иронией в голосе спросила она.

– А как ты догадалась? – Михаил даже растерялся и поэтому на агрессию ответил тем же.

Жена пожала плечами, давая понять, что все, что ей нужно, она уже выяснила, и снова уткнулась в журнал.

Потом они молча поужинали приготовленной Михаилом рыбой. Он привычно ел руками, а потом вытер пальцы полотенцем.

– Это для чистых рук, – неожиданно взвилась жена.

– Ну, извини, я не знал, – соврал Михаил, вытирая уже уголки рта тем же полотенцем. – Я потом постираю, не волнуйся.

Это взорвало Варю ещё больше, она отбросила вилку и выскочила из-за стола.

– Всё ты знаешь! Все нормальные люди едят вилками и ложками, а мой – деревяшками, как нерусь. Она замолчала, и вдруг расплакалась.

Его не обидело брошенное в сердцах «нерусь». Он порой по десять раз на дню слышал это в тех или иных формах в свой адрес. Жена не смогла произнести – «мой муж». Было время, когда она говорила: «мой муженёк» и никого не стеснялась, но то время как-то незаметно ушло, и от этого на душе было пусто.

– Спасибо, – сказал Михаил, как можно сдержанней, вставая из-за стола. Конечно, ужин был немного испорчен, но по опыту последних месяцев он знал, что впереди ещё ждёт десерт. Он не хотел продолжения и решил выйти на свежий воздух. Он даже подумал предложить ей прогуляться, но слова жены прервали его сборы.

– Мне недавно попался в руки твой паспорт, – неожиданно сказала она.

– Ты рылась в моих вещах? – спросил Михаил, ещё не понимая, к чему может клонить жена.

– Рылась. Под кроватью пыли – хоть картошку сажай, – бросила жена.

– Чемодан лежал в шкафу, – спокойно продолжал Михаил, понимая, что это лишь раззадорит Варю.

– Я не помню, где лежал твой пыльный чемодан. Помню что в паспорте я не нашла печати.

– Какой? – Здесь Михаил оказался в окончательном тупике, не зная, к чему ведёт жена. Сцены подобные этой происходили не раз, но заканчивались ничем, здесь же Варя оставлять тему, похоже, не собиралась. Он чувствовал, что в ней начали разгораться тлеющие угли.

– Однажды я тебя спросила, есть ли у тебя жена. И не к ней ли ты уезжаешь. Хотя ты всё время куда-то уезжаешь и, наверное, не помнишь этого. Но я не забыла. Тебя потом не было почти год, – начала жена. Её большие воспалённые глаза уже были наполнены слезами и, глядя в них, Михаил явственно почувствовал, как теряет не только контроль над собой, но и силы. Глаза были словно провод, по которому утекала его энергия. Против этого взгляда он был беззащитен. – Ты тогда сказал, что едешь к ней.

Михаил опустился на стул и тяжело вздохнул.

– Но это так давно было! Варя, при чём тут старые дела? Я всё забыл, и мы решили больше не вспоминать об этом!

– У тебя в паспорте нет печатей. А это значит, что ты никогда не женился и не разводился.

Михаил молчал. Доводы жены были вполне естественны, хотя и вредные для обоих. Она словно пыталась разбудить в себе злую собаку, готовую сорваться с цепи.

… – Ты мне врал. Я выросла в детдоме и привыкла говорить правду. Я не могу терпеть, когда лгут. После этого я даже думать о тебе не могу.

– Прости, пожалуйста. Так вышло, понимаешь. Давай забудем об этом.

– Но почему ты не скажешь всё как есть? Кто ты, почему уезжаешь, к кому? У тебя кто-то есть?