лИса

– Послушай, – сказал он, – в Киргизии беспорядки, мы пару человек туда отправляем, а тебе здесь сейчас побольше работы будет.

Это было, конечно, здорово. Но, тем не менее, почему-то захотелось бросить все и тоже махнуть в Киргизию, в Джалал-Абад или в Ош. И будь что будет… Но нет. На следующей неделе Женя придет за деньгами за аренду квартиры. Через три недели отдам ключи Гере. И укачу в Карелию. И буду там – голый и свободный – слушать ночные индейские барабаны и танцевать в свете костра. Такой у меня план. Буду держаться за него и за какой-никакой гарантированный заработок.

Меня действительно на какое-то время закидали заказами. От акций прокремлевских молодежных групп, расклеивающих стикеры «Мне плевать на всех, паркуюсь, где хочу» на неправильно припаркованные автомобили – до разнообразных концертов. Особенно порадовал Петр Мамонов на своем творческом вечере в Театре Эстрады. Народу было битком. Мне разрешили снимать только с одного места в зале. Я взял телевик и иногда щелкал затвором, а остальное время просто наслаждался этим королем маргиналов. Он постоянно зависал на какой-то ноте и заунывно нудил ее. А зал благоговейно и терпеливо это созерцал. Затем Мамонов замолчал на минуту, и тихо, с легкой грустью в голосе, произнес: «Вот и дома я так же – ууу-уууу-ууууу… А внук посмотрит на меня и скажет: „Деда, может хватит уже, а?“»

За несколько лет знакомства Гера впервые заехал ко мне домой.

– А что, неплохо устроился, – сказал он, по-хозяйски окинув взглядом мою хрущобу, – на месяц, говоришь? Я возьму, не спрашивай зачем, но возьму.

А я и не собирался спрашивать. Свой человек, можно квартиру доверить и вещи не убирать. Понятно ведь зачем – баб водить.

– Давай, угощай чем-нибудь, раз я уж доехал до тебя, – с усмешкой произнес Гера и развалился на диване. – Почему у тебя телика нет?

– Не смотрю телик. Зомбоящик – истинное зло. Чай?

– А что, пива нет?

– Да я не храню как-то… Покупаю и сразу выпиваю.

– Понял. Забыл, что ты питерский. Нищебродство и снобизм, так вроде про вас говорят?

– Да, именно. Я – нищеброд.

– Ты знаешь, от питерских это даже звучит как-то аристократично. Но пойми, скажу тебе по-московски – нельзя гордиться отсутствием денег.

– А я и не горжусь. Вы спрашиваете, мы – отвечаем.

Я заварил в чайнике зеленый чай и поставил диск Джона Колтрейна.

– Охереть, Димон! Это винил? Ты такой ретроград? Я не знал.

– Я не ретроград, я – пурист, чистый и суровый. Попомни мое слово, винил – вернется. Это же эстетическое удовольствие. К тому же, иллюзия обладания музыкой определенной группы. Уже не говоря о том, что процент от продажи альбома получат музыканты.

– Вот-вот, именно иллюзия, – зацепился за слово Гера.

– Весь наш мир – иллюзия, и деньги иллюзия, и музыка.

– Хорошо, хорошо, убедил. Это прикольно, что есть такие, как ты.

– Можно кино посмотреть, если хочешь.

– Но у тебя же нет телика!

– Фильмы я смотрю с компа.

– Так значит, фильмы он с компа смотрит, а вот музыку с компа – мы суровые пуристы.

– Просто у меня по-нищебродски – нет денег на проектор.

– Понял, не дурак. Что посмотрим?

– Давай что-то стопроцентно хорошее.

– И что ты считаешь хорошим?

– «Криминальное чтиво», например.

– То у тебя хиппи, то наркоманы – больше ничего нет?

– А чем тебе Тарантино плох?

– Ну хорошо, я начинал смотреть, но что-то пошло не так.

– Только у меня с сабами, я не смотрю с переводом. Хочется настоящие голоса актеров слышать.

– Чегооо? Я не понимаю по-английски. То есть ты предлагаешь, либо смотреть картинку, либо читать субтитры.

– Гера, ты че такой однозадачный?

– Ты – нищеброд, я – однозадачный, что не так?

– Во-первых, тебе как фоторепортеру нужно развивать периферийное зрение. А во-вторых, ты только вначале читаешь, а потом просто смотришь картинку, а подсознание периферийно считывает сабы. Обрати внимание, что ты не все время их читаешь, но всегда понимаешь, что говорят актеры. Да и вообще в жизни это очень полезное свойство.

– Да где оно нужно-то, кроме как в кино?

– Ну вот я, например, вижу девушку с красивыми губами. Смотрю ей в глаза, а периферийно считываю порванные на коленках джинсы.

– Ну ты брат, знаешь, чем меня зацепить. Да ну его, это кино, пусть винил твой играет, вроде неплохая музыка.

– Колтрейн. Он был одним из лучших саксофонистов в истории.

– А что с ним стало?

– Умер в сорок лет от рака печени. Для всех это было неожиданно, потому что он никому не рассказывал о своей болезни. Его даже канонизировали после смерти.

– Офигеть. Святой Джон Колтрейн? Не знал, что музыкантов канонизируют. Прикольная, наверное, с ним икона.

– Скорее Иоанн. Да, я видел картинку, там негр с саксофоном, из которого вырываются языки пламени. И на греческом: «Бог дышит через священный рог святого Колтрейна»

– Да ладно! Чууума! Мне он уже нравится. Убедил, Димыч, у предков в кладовке должна лежать моя старая вертушка, как поеду к ним – заберу, и пластинку Колтрейна куплю.

– Хорошее дело. Будешь тут месяц у меня – послушаешь пластинки, может еще что-нибудь понравится.

– Ты знаешь, меня, как в фотожурналистике, сопутствующая информация привлекает. Сама картинка без дополнительных сведений не так много стоит.

– Вопрос спорный, могут быть исключения.

– Да, но если Колтрейн не был бы собой, если бы тайно тяжело не болел, то и музыка, наверняка, у него была бы совсем другая.