лИса

– Рада знакомству, до свидания.

– Взаимно. До связи.

Я огляделся по сторонам и нырнул в ближайшую кондитерскую. Сходу сделав несколько кадров, не дожидаясь реакции опухшего охранника, я выскочил наружу и снова двинулся к Европейскому.

Моим «местом» была итальянская кофейня, сразу на входе в торговый центр. Я зашел внутрь, поднялся по винтовой лестнице на второй этаж, достал ноут и уселся за давно облюбованный угловой столик у окна. Официантки меня уже знали. Одна из них, дождавшись кивка, принесла маленький американо и улитку из слоеного теста с изюмом – Пан-о-Розан. Мои вкусовые пристрастия после развода зафиксировались на одной точке и дальше двигаться, видимо, не планировали. В течение дня – кофе с булочками, дома – яичница с сыром, чай и консервы. Иногда я забредал в столовку и брал борщ с варёным картофелем на второе. Не то, чтобы я не любил поесть, просто это перестало иметь значение. Любая еда превратилась в обычный комплекс белков, жиров и углеводов.

Я садился за ноут и мониторил события в Москве, одновременно ожидая писем на электронку. Никаких специализированных форумов, лишь электронная почта и Твиттер, чутко реагирующий на любое движение в обществе, и еще чтобы всегда иметь контакт с любым редактором. Чем проще, тем лучше.

Через час пришло сообщение из Конторы. Аккредитация на съемку какой-то международной конференции в гостинице «Украина». Похоже, на сегодня это вся работа. Я прикинул по карте, что идти мне минут тридцать, и рассудил, что времени до начала более чем достаточно. Рассчитался с официанткой и пешком вдоль Москвы-реки двинулся на съемку.

Снимать нужно было только портреты, причем лишь из предназначенного для журналистов участка зала. Нацепив на камеру телевик, я методично несколько раз прошелся по всем лицам за круглым столом, особое внимание обращая на выступающих. Все про все заняло часа два. С сознанием выполненного долга я вернулся на Киевскую и, сев на синюю ветку метро, поехал домой разбирать отснятое.

Говорят, что хороший стрингер должен быть одиноким волком. Целеустремленным, мобильным и эффективным. Прожив год в одиночестве, я четко осознал, что хороший стрингер никому и ничего не должен.

Дома тихо и очень пусто, лишь рокот холодильника и пьяные крики во дворе за окном. «Надо бы еще пробежаться», – думаю я, располагаясь с ноутом за кухонным столом. Под прохладный кул-джаз Майлза Дэвиса, разбираю съемку, попутно вписывая имена отснятых людей в свойства файлов. Иногда, когда у кого-то из снимаемых нет бейджика, я просто записываю его имя на салфетке, рядом с номером отснятого файла. Самое запарное, когда имеешь дело с каким-то новым для тебя видом спорта, где ты ни сном ни духом об именах и статусах спортсменов. Если имя не записано, фотку будет невозможно продать. В этой сфере сопутствующая фотографии информация представляет половину ценности. Закончив со съемкой и загрузив ее на FTP Конторы, я обуваю свои старенькие найки и выхожу на пробежку.

Когда мы разошлись с Ленкой, я начал бегать по вечерам в Измайловском лесопарке. Вначале просто, чтобы отвлечься от тоскливых мыслей, а затем втянулся и начал использовать бег как своеобразную медитацию, чтобы расставить мысли по полочкам и проанализировать прошедший день. А день сегодня такой же, как и триста шестьдесят четыре предыдущих в этом году. День как день. Так что после третьего километра начинают возвращаться тоскливые мысли. Пробежав пятерку, я возвращаюсь домой и залезаю под душ. Затем в тишине пью чай и ложусь спать. Завтра с утра могут быть съемки, и хорошо бы встать пораньше.

Москва

Синяя, Арбатско-Покровская ветка метро – мой ежедневный маршрут. Тридцать минут в одну сторону, час – туда-обратно. Изо дня в день я отдаю минимум один час жизни подземному миру Москвы. Как бы ни был распланирован день, начинается он с того, что я ныряю в метро на Первомайской и выныриваю на Киевской. Несмотря на то, что многие задания я мог бы взять и из дома, все равно предпочитаю находиться где-то возле Киевской, чтобы при случае более оперативно отреагировать на запрос. Это уже вошло в привычку и, может быть, даже стало неким ритуалом. Несмотря на кажущуюся мобильность и оперативность, внутренне я все-таки инертен и неповоротлив. Проложив в жизни некую колею, годами скольжу по ней как истинный конформист. И выход за пределы всегда стресс. Но мои алгоритмы так отточены, что все работает слаженно и бесперебойно, словно поршень двигателя, неизменно преобразующий энергию в поступательное движение.

Сегодня мои ритуалы преподносят неожиданный сюрприз. Я выхожу из метро и вижу густой черный дым, поднимающийся в районе кораблика на Бережковской набережной. Не раздумывая ни секунды, бегу туда. Так и есть – горит плавучий ресторан «Викинг». Несколько пожарных расчетов уже работают. Звонит мобилка:

– Але, Дима? – звучит голос моего «непосредственного» из Конторы.

– Да.

– Ты, где сейчас? На Бережковской ресторан горит.

– Я здесь, уже снимаю.

– Молодец, ждем.

Я – молодец. Неужели я это услышал. Неужели я сейчас слышал именно это. Твою ж дивизию в открытую диафрагму. Для этого стоило чему-нибудь сгореть.

Бегаю, снимаю. Близко не подпускают, но и сильно с точек съемки не сгоняют. Похоже, МЧС-ники понимают, что я тоже работаю. Уже пятнадцать пожарных расчетов. За оцеплением из гражданских лиц бегаю лишь я. МЧС пригнало два пожарных катера. Масштабы впечатляют. Огонь вспыхнул на третьем этаже и уже перекинулся на второй. Деревянный, с конской мордой на носу, кораблик, весь окутанный черными клубами дыма с вырывающимся из-за него пламенем, выглядит так, будто жить ему осталось совсем недолго. На бортике второго этажа прямо над огромным красным баннером «День победы» выстроились с десяток пожарных в масках с баллонами на спинах. Оборачиваюсь на движение сзади – рядом снимает Илья, штатный фотограф одного из ведущих агентств. Мы перекидываемся приветствием и работаем дальше. «Я-то ладно, случайно, а вот он как попал сюда так оперативно?». Промелькнула мысль: да вообще-то и я не случайно – ритуалы, алгоритмы… Ну и, в общем-то, это же Илья, а он сверхчеловек, и это без шуток. Таких спецов, как Илья, по пальцам в Москве можно пересчитать. И я каждый раз в этом все больше убеждаюсь. Сейчас я отснял уже более чем достаточно, но вошел в раж и добиваю флешкарту камеры – дымом, огнем и людьми, снующими среди всего этого безумия.

Иду в Контору – уставший, но довольный результатом. Захожу сразу же в отдел, где девчонки формируют интернет-ленту агентства. Подхожу к одной из них, Свете, и протягиваю флешку.

– Фуу, Дима, ты откуда? – затыкая носики, хором заголосили девчонки.

– Так пожар же снимал. Побочные эффекты.

– В душ срочно!

– Ну, надо домой ехать.

– Так дуй скорей, а я поставлю сейчас все на ленту, – говорит Света, возвращая флешку.

В отдел зашел мой непосредственный. Высокий сухощавый мужчина лет сорока пяти, с резким голосом и проницательным взглядом.

– О, Дима, ты снял? – спрашивает он. – У меня для тебя есть еще кое-что сегодня. Домой заскочи, сполоснись и вперед. – Он протягивает мне лист бумаги с распечатанным заданием.

Я ныряю в подземку. Итого, сегодня я проведу под землёй уже два часа.

Снять надо очередь в Пушкинский музей. Да, именно очередь в кассы. Как москвичи стоят за билетами. Дома споласкиваюсь, надеваю свежую футболку, джинсы и бегу снимать. Пара съемок в день, и уже совсем скоро я буду сказочно богат. Если раньше не свихнусь от документирования всякого унылого говна. В Пушкинский музей действительно километровая очередь. Дают Пикассо. Из собрания Национального музея Пикассо в Париже. Люди хотят если не прикоснуться к прекрасному, то хотя бы просто на него посмотреть, отстояв за этим несколько часов в живой очереди. Снимаю со всех возможных ракурсов постные лица любителей культуры и топаю на заслуженный отдых. Только захожу домой – звонок на мобилу. Это Света, из Конторы:

– Мы тебя аккредитовали на еще одно мероприятие. Сейчас скину на почту подробности.

Ночной концерт, посвященный семидесятипятилетию Московского метрополитена в вестибюле станции метро Кропоткинская. Дирижер Рахлевский с камерным оркестром. Ну что ж, настало время и мне окультуриться. Итого, уже три часа под землей. Хотя, сегодня домой я уже не попадаю, значит, – два с половиной. Так из этих часов можно когда-нибудь чью-то коротенькую жизнь собрать. И спустить под землю.

Я сижу на Кропоткинской. Подогнали два фирменных красивых состава. Музыка хороша, но я ее практически не воспринимаю из-за навалившейся ночи и усталости. Надо снимать. Слушатели – это согнанные после работы служащие метрополитена. И, похоже, они тоже слабо вникают в происходящее. Кое-кто держится, некоторые же сильно не парятся и просто спят в вагонах. Но музыка хороша, безо всяких сомнений. Отсняв, я на первом же утреннем еду домой. Обнимая сумку с камерой и стараясь не уснуть по дороге. Сижу, забившись в самый угол, и по белкам глаз пассажиров мысленно выставляю баланс белого в вагоне.

Дома тихо и пусто. Не слышно даже соседей. Временами это начинает жутко давить, и я не могу обходиться без музыки. Даже засыпаю под «Гражданскую оборону» или какой-нибудь эмбиент типа «Афекс Твина». Просто чтобы убить тишину. И еще чтобы заглушить мысли. Надо собрать все вещи, напоминающие о Ленке, и выложить на улице возле мусорного контейнера – может, хоть бомжам пригодятся. Пройдя все стадии разрыва отношений, я теперь просто злюсь на себя. Я отнюдь не Заратустра и одиночеством не наслаждаюсь. Но принимаю его как должное наказание. Да еще все эти съемки вгоняют в депрессию. Ловлю себя на мысли, что оживаю на протестах и всяческих экстремальных ивентах. Не раз уже закрадывалась мысль поехать снимать какие-нибудь локальные конфликты, которых всегда более чем достаточно. Жить на войне. Быть как Стенли Грин и Джеймс Нахтвей. Но меня держит – смешно, но это правда – то, что я в агентстве. Вроде же как семья. Хоть я и не в штате, но все же они меня поддерживают на плаву. И я чувствую себя нужным. А в командировки отправлять не спешат – ведь и тут побегушек более чем достаточно. Скоро придет Женя, и ему нужно заплатить за квартиру двадцать пять тысяч. И несмотря на то, что Контора приносит мне в месяц тысяч тринадцать-пятнадцать – все равно я держусь за нее обеими руками, остальное зарабатывая на стороне. Некая устроенность, пусть даже иллюзорная, меня удовлетворяет. Я живу так уже три года, из которых год – один. Когда наши ссоры достигли пика, Ленка уехала в Италию и уже вышла там замуж за итальянца. И это хорошо. Пусть у нее все будет. С такими мыслями я засыпаю на диване, даже не раздеваясь, – забываюсь тревожным сном, чтоб хотя бы часа четыре подремать, не потеряв окончательно сегодняшний день.

Я мог бы проспать и сутки. Съемок не было ни в этот, ни на следующий день. А искать самому стало вдруг невыносимо лень. Да, сверхчеловек, если ты хочешь высоко подняться, пользуйся собственными ногами. Зато через два дня непосредственный подогнал мне одну съемку на весь день: в Москву прилетел писатель Фредерик Бегбедер, презентовать свою новую книгу «Французский роман». И я ходил вместе с ним по городу, начиная с утра и до самого вечера, снимая его безобидные выходки. Фредерик оказался человеком вежливым и тактичным, но, дабы поддержать свою скандальную репутацию, периодически в течение дня устраивал маленькие шалости: то у девчонок на животах расписывается, то шампанским книжный магазин зальет, а то и в баре на диджейскую стойку заберется. В общем-то было весело. Весело и интересно. А вечером я вернулся в свою квартиру, зашел на кухню, бросил на стол связку ключей, достал кастрюлю и набрал воды, чтобы сварить макароны. Поставил кастрюлю на газ, сел и стал тупо наблюдать, как греется вода. Когда поверхность воды замутилась, готовая вот-вот уже закипеть, выключил газ, пошел в комнату, лег на диван вниз лицом, и, даже не раздеваясь, провалялся так до самого утра. Время уходит, минута за минутой, день за днём, год за годом. Что я делаю в этой жизни?

Протест

Последний день весны. Остался месяц до момента, когда я обычно забиваю на все: пускаю в свое жилище за покрытие расходов аренды кого-то из знакомых, а затем сваливаю из Москвы на один расслабляющий фестиваль в российские леса. Раз в году устроить себе отпуск просто необходимо. Ровно месяц. Но месяц – это месяц, и его нужно еще отработать. Возле подъезда бабки на скамеечке перемалывают кости проходящим мимо девчонкам в коротких юбках. На углу мороженщик лениво отсчитывает сдачу молодой парочке. А я иду к метро и мысленно представляю себя летящим по тротуару на велосипеде. Очень хочется горный двухподвесочный. Не для работы. Просто, чтобы был. Чтоб наматывать круги по району, когда одолевает смурь. Так и время бы быстрее катилось. Бегать каждый день тяжело и можно было бы чередовать – день бегом, а день на велике. А то и вовсе целиком уйти в велосипедное измерение. В лицо весенний ветерок, а ты мчишь по незапланированному маршруту, меняя его ежеминутно только лишь по своей прихоти. Наверное, я бросил бы и спать по ночам с перспективой полуночных вело-вылазок. Большие расстояния, привалы в ночных кофейнях. Знакомства с особенными людьми, так же, как и ты, обгоняя тени, рассекающими пространство ночной Москвы. «Да, конечно, когда-нибудь я куплю себе велик, …а сейчас не по деньгам, и не по времени», – думаю я, и, войдя в метро, сбегаю вниз, перепрыгивая через три ступеньки по движущемуся эскалатору.

Еду на Триумфальную площадь или, как ее называют в народе, Маяковку. Каждое тридцать первое число в шесть вечера, несмотря на запрет властей, здесь собираются «несогласные», чтобы отстаивать право на свободу собраний. Они заранее готовы к разгону ОМОНом, задержаниям и арестам. Акция так и называется: «Стратегия-31», по номеру статьи Конституции, гласящей что: «Граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование». Изначально идею предложил национал-большевик и русский постмодернист Эдуард Лимонов. Или просто Дед. Фишкой Стратегии стали методичность и упорство участников акции. И в дождь, и в снег, и в дачный сезон, и под Новый год – несогласные выходили на Триумфальную, словно в наряд по службе. В какой-то момент у них получилось сделать «Стратегию» очень массовой и даже модной среди столичных хипстеров. Власть же никогда акцию не согласовывала, ссылаясь на то, что место уже зарезервировано под другие, в частности прокремлевские, мероприятия. Из нашей братии здесь собирались просто все. Агентские фотографы, стрингеры, газетчики, фотожурналисты, видеооператоры, блогеры и иже с ними. И даже те легендарные мастодонты документальной фотографии, которых можно встретить лишь на тусовке во время проведения Visa pour l’Image во французском Перпиньяне[1 - Visa pour l’Image – международный фестиваль фотожурналистики основанный в 1989 году. Он проходит каждый год в Перпиньяне (Франция).], тоже были тут. В общем, возможность увидеться со всеми и пообщаться, зависнув в баре по окончании съемок. Если, конечно, во время акции случайно не повяжут как участника.

Когда я вышел из вестибюля станции «Маяковская», площадь была уже оцеплена милицией и заполнена народом. И это несмотря на то, что до акции оставалась еще пара часов. Внутри оцепления розовощекие молодые люди из какой-то прокремлевской организации устроили пункт приема донорской крови. С трибуны на всю площадь звучали призывы: «России нужна ваша кровь!» и все в таком же духе. В мои задачи не входило снять масштаб происходящего, скорее, я документировал то, как милиция «винтит» протестующих. А также фиксировал свидетельства возможных нарушений при задержаниях рядовых участников акции и формально снимал аресты главных активистов и правозащитников. Их присутствие я, отсняв несчетное количество митингов, уже чувствовал за версту. Главные лица, что были мне нужны: Лимонов, Немцов, Яшин, Удальцов, Лев Пономарев и старенькая Людмила Алексеева. Собрать весь пасьянс в такой давке, конечно, невозможно, но стремиться к этому желательно.

– Уважаемые граждане, вы мешаете проходу других граждан, – раз за разом надрывается в мегафон мент в десантном берете. Я протискиваюсь мимо него, и он, направляя рупор мне прямо в ухо, с надменными нотками проговаривает, чеканя каждое слово:

– Уважаемые граждане, зайдите в метро, вы мешаете проходу других граждан!

«Мне не надо в метро, у меня, чувак, такая же работа, как и у тебя. И тебе давно бы надо уже понять это», – думаю я и продираюсь дальше вглубь толпы.

Не дожидаясь появления лидеров «несогласных», бойцы ОМОНа, в шлемах и защитных жилетах, выстроились в цепь и начали выдавливать народ. В том числе – фотографов, журналистов и просто проходящих мимо горожан, оттесняя их в сторону здания Минэкономразвития РФ. Те менты, что стояли в оцеплении, вели себя вполне адекватно и агрессии не проявляли. Когда звучала команда, они просто брались за руки и, надавливая словно прессом, теснили людей, размазывая их по стенам метро. Зато группы задержания работали точечно и креативно. Они выбирали жертву и принимались давить вместе с оцеплением. А затем, используя силу сопротивления намеченного участника, лихо выдергивали его через оцепление из толпы, и бегом, крепко держа за четыре конечности, тащили свою добычу в автозак. Гул толпы нарастал. Из колонок на трибуне, включенных на максимальную громкость, зазвучал Цой: «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве, пожелай мне удачи в бою…». Похоже, несогласных этот «кровавый» саундтрек происходящего еще больше подстегнул к решительным действиям. Создалось полное ощущение, что власть хочет эскалации конфликта, а не его решения, ведь в противном случае, как минимум, включали бы что-то менее возбуждающее. Метрах в десяти от себя периферийным зрением я засек какое-то необычное шевеление в толпе и инстинктивно устремился туда. Лишь только я успел заметить Сергея Удальцова и, вскинув камеру над головой, сделать серию кадров, как его уже скручивали несколько омоновцев. Толпа передо мной вдруг расступилась, образуя своеобразный коридор для транспортировки задержанного в автобус. Мгновенно воспользовавшись образовавшимся пустым пространством, я двумя-тремя сериями сделал пару десятков кадров еще до того, как толпа сместила меня в сторону. Спасибо, товарищ Удальцов, свою миссию вы выполнили. Жаль, конечно, что я не успел снять то, как вам двинули локтем в лицо, но поверьте, я был максимально быстр и эффективен. Затем возле метро замаячило знакомое лицо Ильи Яшина. Его я заметил только потому, что рядом был один известный блогер, по кудрявой шевелюре которого можно было легко ориентироваться в этой суматохе. У него своя аналитика, и этим грех было не воспользоваться. Я рванул в сторону Яшина и попытался втиснуться между ним и ментами, которые пока еще только решали, как подступиться к защищенному соратниками объекту. Только я успел сделать несколько кадров широким углом сверху, как был оттеснен прочь от отчаянно сопротивляющегося Ильи. Он не сказал ни слова и был просто задержан по факту того, что он – Яшин, один из организаторов.

Кто-то потрепал меня по плечу:

– Дима, привет! – это был мой товарищ по борьбе с безденежьем – Гера. Невысокий, бритый наголо, немного развязный парень тридцати лет, тоже стрингер, не прикрепленный ни к какому агентству. Каждый раз он снимал для новых заказчиков.

– Есть маза, что Дед подъедет на Тверскую со стороны Театра Сатиры. Валим? – пытается перекричать толпу Гера.

– Пошли!

Мы, протискиваясь сквозь толпу, то и дело натыкаясь на оцепление, двинулись в сторону концертного зала имени Чайковского. Вскоре обнаружилось, что там перекрыт выход из метро и частью народа, попавшего в своеобразную ловушку, оказались театралы. Они стояли, откровенно не понимая, как зайти в здание театра, если все вокруг оцеплено и милиция периодически гоняет их с одного места на другое. В конце концов, милиция встала живой разделительной полосой на тротуаре вдоль площади и начала регулировать потоки людей. Теперь в сторону Белорусского вокзала можно было пройти лишь по левой части тротуара, а по правой – только в сторону Пушкинской площади. Навстречу попался Вася, последнее время снимающий для французов. Здоровый коренастый пацан гоповатого вида, в шортах цвета хаки, армейских берцах и арафатке, он являл собой воплощение профессионального фоторепортера, каким он представляется в массовой культуре. Тем не менее, за внешним видом Васи, как за камуфляжем, скрывался чуткий и умный человек.

– Повязали Деда, – только из машины вылез, и свинтили, – кинул нам Вася и устремился дальше к выходу метро.

– Черт, – выдохнули мы одновременно с Герой. И тут же устремились за Васей, подозревая, что у него-то уж точно есть какой-то особый план.