Место, где погиб зубр

– Хорошо еще, что никто из клиентов не увидел! – почти выплюнул Хаджи-Мурат, и вставал на ноги, видимо, решив, что пора браться и за работу.

Я чувствовал в его тоне укрощенную злость. Глаза Тима тоже смотрели на меня пронзительнее обычного. То были люди горячих кровей – и горе тому, кто хоть на секунду забудет об этом. Нет, они не испугались угрозы, они думали совершенно иначе.             – Надрать бы зад тому, кто посмел так шутить, – бросил Тим, – но как это сделать, если этот трус побоялся заявить о себе?

– Ты думаешь, это шутка? – спросил я, не намекая ни на что конкретно. Просто лично мне казалось, что шутка, какая бы глупая или жестокая она ни была, ни за что не смогла бы так омрачить атмосферу “Домбай-Ульген”. К тому же, послание было составлено весьма конкретно…

Тима покосился на отца, но тот упорно делал вид, что увлечен работой, перекладывая с места на место лыжи, которые совершенно в том не нуждались.

– Кто его знает, – отмахнулся мой друг для пущей важности. Вот только потом сразу же добавил: – Летом к отцу действительно приходили двое. Предлагали купить прокат за хорошие деньги. Впаривали что-то за то, что климат меняется, снега на Кавказе постепенно все меньше, мол, скоро и так, и эдак придется закрывать нам бизнес. Глупости одни, в общем.

– А вы что?

– Разумеется, я послал их туда, откуда они взялись! – гаркнул из-за моей спины Хаджи-Мурат. – Они мне сразу не понравились. Наглые такие и неприятные люди. Знаешь, Паш, есть люди, у которых в глазах сразу написано, что не надо иметь с ними дел. Что нет души за этими глазами, нет человечности, есть только деньги.

Я не смог сдержать уголок губ, дернувшийся вверх. Я и так знал, что Хаджи-Мурат всегда вел дела, в первую очередь исходя из этой позиции, и, несмотря на это, бизнес его процветал. И я не знал никого больше, кто был бы солидарен с ним в его мнении, а оттого – еще больше в нем это ценил.

– Так вот, – сказал Тим, – мы действительно отказались летом продавать прокат. И, кто бы ни написал это письмо, он знал об этом.

– М-м, а они давали какие-то свои контакты? Ну, если вы передумаете?

– Они сказали, что сами вернутся за ответом. И не вернулись.

“Странно”, – подумал я.

– А кто мог об этом знать?

– Да кто угодно, слышавший, как я выдворял их из этих стен! – обычно спокойный Хаджи-Мурат раздраженно махнул в сторону двери какой-то грязной тряпкой, что взял в руки. – Да хоть все соседи!

Все соседи, думал я, вряд ли бы слышали. Летом многие, кто зарабатывал на жизнь горнолыжным спортом, уезжали в другие города, потому что здесь был не столь большой выбор, чем можно заняться. Конечно, были здесь и туристы, много туристов, были и работники, скажем, экскурсионных бюро, столовых и кафе, гостиниц и разнообразных летних увеселительных мероприятий. Хаджи-Мурат не уезжал никуда далеко круглый год, потому что нужно было кому-то и работать в гостинице у родственников, и сдавать скудным желающим среди лета квартиру.

– Разумеется, вы не видели ни одной птички, что могла бы принести вам это в своем клювике, – сказал я почти уверенно, поднимая в руке листок и обращаясь к Хаджи-Мурату, и он хмыкнул что-то утвердительное. – А никого из ребят больше не было в прокате?

– Ну, ходили туда-сюда некоторые из наших. Придут, чаю хлебнут, да уйдут. Кого они там видели за десять минут, что тут были? Эльбруса только не было, весь день провозился с пацаном каким-то, насколько я знаю. У Рашида спрошу, он все утро тут был, пока я парафинил доски в соседней комнате. Но в обед он все равно ушел, ему кто-то из знакомых позвонил, подкинул ученика, так что вряд ли. – Он задумался на секунду. – А, впрочем, скорее всего, он тоже никого не видел – он перед самым уходом снег на крыльце чистил. Должен был бы заметить, если бы кто что оставил. Но я нашел эту чертову бумажку сам уже потом.

Сзади послышалась возня и грохот – хозяин проката исполнял там свой священный долг.

– А соседей не спрашивали?

По бокам от “Домбай-Ульген” было еще два таких же по величине проката и хычинная, работающая на вынос – четыре одинаковых домика. Между “Ульген” и прокатом слева, за которым была и хычинная, был въезд на платную парковку, хозяин которой, как ни странно, не появлялся здесь с прошлого года.

Тим покачал головой.

– Вряд ли они на кого-то обратили внимание. Здесь на наших лавочках постоянно кто-нибудь да останавливается покурить. Или кофе попить, купленный у Марата в хычинной. А сколько народу ходит мимо – не сосчитать.

– А когда это было?

– Да вот, когда отец мне позвонил, тогда он и увидел файл. То есть оставить его могли часа три-четыре назад, наверное.

Я покивал, и мы закрыли эту тему, потому что вернулся Аслан, звякнув колокольчиком на входе, и, когда он спросил, чего это все такие унылые, ему Тима ответил шуткой.

С его приходом в прокате резко стало раза в два теснее и веселее. Он не без удовольствия принялся хвалиться Тиму своими победами над “этими сноубордистами”.

Мучительно проурчавший живот резко напомнил мне о том, что я так и не обедал сегодня – да и завтракал я, если честно, бутербродом, что вынес из квартиры и жевал на ходу. Я предложил Тиму составить мне компанию и разделить сочный, ароматный хычин. Сказать, что предложение мое было сделано без задней мысли – означало соврать.

К этому времени уже стемнело. У входа мы миновали чистящих свое снаряжение от налипшего снега двух остальных моих соперников.

Сделав заказ у шустрого парня славянской наружности чуть помладше нас, на чьем лице крупным шрифтом отпечатался хронический недосып, я, как бы невзначай, задал особо интересующий меня вопрос, перегнувшись через окошко для заказов вовнутрь заведения:

– Слушай, друг, а ты не смог бы припомнить никого, кто бы останавливался сегодня на лавочке вон у того проката где-то с одиннадцати до часу?

Паренек сверкнул было с любопытством заспанными глазами, но в итоге принял решение посмотреть на меня, как на дурака.

– Нет, – потребовал служебный долг ответить клиенту вежливо, – да и мало ли кто тут ходит. Если б они еще все заходили ко мне, своих-то клиентов я хоть как-то запоминаю, но нет. А откуда такой вопрос?

– Да кто-то забыл бумажку одну, пустяк, – сказал я, надеясь разбудить его память. Но тщетно. – Но, может, для кого-то она нужная, ее даже в файлик завернули, а мы хотели вернуть.

– Да, может, ее вообще просто до мусорки не донесли! – весело рассмеялся паренек. Ну, хоть разбудил я его, и то впрок разговор пошел. – С чего вы взяли, что она какая-то важная?

– Да мало ли. В общем, не помнишь никого?

Ответ отрицательный.

– Ну, значит, наверное, ты прав, безделица, забудь.

Тим, что слушал, стоя снаружи, криво усмехался. Когда нам отдали заказ и мы пошли на ту самую лавочку у нашего проката, он с наполовину набитым ртом изрек:

– А я уж было поверил в успех твоего предприятия!

– Надежды мало было. Сидит он там внутри своей хычинной, да нос высовывает разве что перекурить. Надо спросить у кого-нибудь из них.

Я метнул глазами два острых копья: один в сторону проката “Вершина”, слева от нас, другой в сторону ближайшего нашего соседа – проката с незамысловатым названием “У Замира”.

– А ты, смотрю, заинтересовался. А если реально кто-то просто пошутил?

– Может и так быть, – согласился я с упоением поглощая горячий хычин с ароматным тягучим сыром. Только здесь я понимал, как любил на самом деле местную кухню. – И не так уж сильно я и заинтересовался. Но ты сам сказал, что даже, если кто-то и пошутил, то надрать бы ему задницу. Так вот – я с тобой согласен.

Тим ухмыльнулся во все свои ровные и белоснежные и одобрительно хлопнул меня по плечу.

Глава 7.

Я снова спал гораздо дольше, чем хотел того, и очень из-за этого на себя злился. Правду сказать, просыпаться было и приятно, и не очень – Тим разбудил меня, сбросив с кровати в узкую щель между ней и стеной и бросил на меня сверху отчаянно дребезжащий мобильник. Звонила Настя.

Я проснулся мгновенно. Да, привет. Нет, не разбудила. Да, все в силе. Подойди к прокату такому-то, найдешь его там-то. Хорошо, до встречи. Тим ухмылялся всю дорогу.

Когда я начал быстро натягивать штаны, мгновенно почувствовал, чем я занимался весь вчерашний день. Все тело ныло, будто по нему прошелся каток. Я давно привык к этой боли – она всегда сопровождала второй, третий и четвертый день катания, а на пятый обычно начинала утихать. При этом совсем не имело значения, как плохо или хорошо ты катаешься – отвыкшее за лето от подобных физических нагрузок тело всегда жалобно стонало от подобных издевательств зимой. А я безжалостно день за днем каждый свой приезд снова тащил его не вершину и заставлял делать первый спуск, который действовал подобно сильному болеутоляющему так, что больше я не чувствовал никакого дискомфорта вплоть до самого вечера.

В “Домбай-Ульген” сегодня был аншлаг, однако взгляд мгновенно выудил из этого озера особо интересующую меня рыбку. Рыбке Хаджи-Мурат по очереди выносил то одни ботинки, то другие, а, завидев нас с Тимом, поприветствовал, пожав руки. Моему спутнику он сразу же сказал:

– Быстро переобувайся и проваливай, я нашел тебе клиентов на утро, они ждут уже давно.