Место, где погиб зубр

Место, где погиб зубр
Дин Фадин

Есть места, которые любишь всем сердцем. Есть люди, которым доверяешь без оглядки. Есть выбор, способный перевернуть всю жизнь… Или оборвать ее?

У молодого художника Павла тоже есть любимое место – это маленький прокат горнолыжного оборудования, притаившийся среди белых снегов, позвякивающих вагончиков канатных дорог и могучих Кавказских гор, а люди, работающие в этом прокате – его вторая семья. А когда в это уютное снежное царство приходит письмо с угрозой, Паша решает во что бы то ни стало узнать, кто за этим стоит. Но такие люди не любят, когда вмешиваются в их дела…

Дин Фадин

Место, где погиб зубр

Все персонажи вымышленные. Возможные совпадения случайны.

Посвящается всем отважным любителям и профессионалам горнолыжного спорта. Огонь, горящий в ваших сердцах, когда вы каждое утро рассаживаетесь по вагончикам канатных дорог, способен согреть в самую суровую снежную бурю.

Пролог.

Летя кувырком со склона, я думал только о том, чтобы кого-нибудь ненароком не сбить. Обычное дело, когда видишь кого-то, кто так же летит, расшибая колени, локти, копчик и голову. Я сам не раз видел таких, видел, как ломали и руки, и ноги, разбивали лбы. Хорошо, если этот бедолага в шлеме, тогда окружающие за него беспокоятся меньше, ибо есть хоть шанс, что ему не понадобится в травмпункт. Другое дело, когда он без шлема, без защиты, в одном свитере и непромокаемых штанах. И совсем другое дело, конечно, когда этот кто-то – ты сам.

Глава 1.

Я сидел в уютной кофейне на берегу шустрой и говорливой горной речки, рядом на столе лежала моя горнолыжная маска, я пил горький американо и смотрел, как падает снег за окном. Не просто падает – валит.

В моем родном городе в южной полосе России столько снега не было с моего детства. Я помню, как просыпался утром в школу, натягивал шуршащие на каждом шагу непромокаемые штаны, и мы с мамой бежали на остановку по сугробам, которые на тот момент были раза в два выше меня, чтобы успеть на автобус, потому что пытаться выкопать из снега машину было бессмысленно. Те, кто все-таки добрался до школы, по умолчанию считались героями – нас обычно было немного. Славное было время.

Прошло совсем немного лет и, спасибо быстро меняющемуся климату, машину можно было откопать за двадцать минут даже в самый сильный снегопад и спокойно уехать. Сильный снегопад больше не наметал сугробы, снег обычно лишь припорашивал землю и тут же таял. Теперь я сам был за рулем и для меня это был большой плюс. Вот только в городе зимой стало как-то тоскливо и серо. Ребятня не гоняла на санках, деревья были голыми, на улицах одна грязь, в лучшем случае – лед. Все зимние сказка и веселье куда-то исчезли.

Здесь все было иначе. Впервые мы с родителями приехали сюда, когда мне было восемь на туристический променад, и я тогда и подумать не мог, как сильно полюблю это место. Огромные лесистые у подножия горы со скалистыми снежными вершинами, за которые постоянно цепляются облака – ни одна тучка, полная пушистого белого снега, не пролетала мимо, не задержавшись. Горная река Аманауз с очень глубоким руслом, через которую был перекинут длинный, вечно поросший льдом, мост. Он немного качался под каждым шагом, что сначала не могло не пугать, но со временем стало вполне привычным. Роскошные снежные лапы на елях. Звон старых канатных дорог и гудение новых. Этот поселочек был маленьким скоплением гостиниц, прокатов горнолыжного оборудования, лавочек с медом, тапочками и шерстяными носками, кафе с традиционной кавказской кухней и четырьмя пятиэтажками в отдалении. Местные говорили мне, что эти пятиэтажки были первыми зданиями поселка Домбай еще задолго до появления здесь туристических излишеств.

Уже немного повзрослев, я иногда бросал все и приезжал сюда один, благо, было у кого остановиться. Несмотря на то, что мои родители любили это место ненамного меньше меня, здоровье и рабочий график больше не позволяли им вырываться из суеты на заснеженные склоны, как это было раньше.

Когда я впервые был здесь, сюда уже съезжались все любители и профи горнолыжного спорта – на горнолыжных трассах можно было встретить и детей, что только научились нормально ходить, и стариков, которым перевалило за седьмой десяток. Вот и сейчас по мостику через речку ковыляли в тяжелых ботинках лыжники в пестрых куртках и уже более уверенным шагом шли бордисты (им позволяли ботинки), таща подмышками огромные новенькие доски. А мостик все так же немного покачивался – вверх, вниз.

Я проверил телефон. Мне никто не звонил.

Вокруг столиков по узким проходам сновала юная девчушка в платочке и убирала со столов. Она посмотрела на меня, и я улыбнулся ей, на что она смущенно отвела глаза.

И вот с опозданием уже в сорок минут, ворвавшись в двери громом средь ясного неба, на диван против меня рухнул молодой загорелый парень в красной лыжной куртке ростом чуть ниже среднего. Он оскалился мне во весь ряд своих ровных белых зубов и ловко задвинул под стол ноги в тяжелых лыжных ботинках, будто в них и родился, что, в общем-то, было недалеко от правды.

– Ты научишься когда-нибудь приходить вовремя?

– Ты что, не рад меня видеть? – прозвучало мне в ответ с легким кавказским акцентом.

Я внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. Его оскал стал шире.

– Кофе будешь?

– Да нет, спасибо.

Он привстал и развел руки в стороны, явно ожидая от меня того же. Я последовал его примеру, и после серии тяжелых дружеских хлопков по спине мы снова опустились на место.

– Как там твои картины? Продаются?

– Только недавно отправил одной тетеньке серию из трех разного формата.

– И что на них было?

– Горы, конечно. На бензин хватило. А дальше я рассчитывал быть полностью на твоем попечении.

Темные глаза сверкнули, и он рассмеялся.

– А я скучал по тебе, – я сам подивился этому своему откровению.

– Ты давно нас не навещал.

– Были дела, а денег не было. Такое бывает у художников, знаешь?

– Надолго в этот раз? – он снова улыбнулся.

– Пока не скажешь мне, что я обнаглел.

Он засмеялся еще больше, а я внимательно его изучал. Тима всегда был веселым оболтусом, любимцем всех девчонок в колледже и тем самым другом, который прыгнет за тобой в любую бурную горную реку, когда вокруг не за что уцепиться. Тимур, Тим, Тима… Я знал его с детства. Он был на год меня младше, но, даже в то время, когда это была огромная разница, мы быстро подружились. Его семья владела здесь небольшим прокатом горнолыжного оборудования, одной такой же небольшой гостиницей (номеров на пять всего) и трехкомнатной квартирой в одной из пятиэтажек.

Гостиница принадлежала дальним родственникам Тимы, но именно туда мы с родителями и приехали впервые много лет назад отдыхать. Там нам и посоветовали конкретный прокат, где пообещали хорошую скидку, если мы скажем, кто нас туда направил.

В том прокате я получил в руки мою первую доску с зелеными дракончиками – помню, как сейчас, – а также одного лучшего друга, которого мой инструктор Хаджи-Мурат не смог оставить в прокате со своим пожилым отцом, потому что справиться с целым прокатом – было одно, а справиться с занозой в некотором месте по имени Тим – совсем другое.

С тех пор мы с Тимом и были, что называется, не разлей вода. Постоянно наведывались друг к другу в гости (благо, родители с обоих сторон поддерживали нашу дружбу), поступили в один и тот же колледж – только я на специальность архитектора, а он был строителем. Но мы все равно ходили на одни и те же лекции, и одни и те же лекции прогуливали…

Квартира же принадлежала бабушке Тима по матери, которую его семья под старость лет забрала жить к себе в Теберду. Ни к чему старушке с такой большой семьей доживать век в одиночестве. Во всяком случае, у них здесь это считалось бы дикостью.

Квартиру обычно сдавали туристам за деньги, да и отнюдь не за маленькие, но, если уж и случалось такое, чтобы она пустовала, Тима обязательно находил кого пригласить в гости. Наши друзья со времен колледжа всегда охотно принимали его приглашения, как и я сам. Иногда он собирал нас всех вместе. Но, если случалось такое, что аренда была забита на весь сезон, то я был единственным, кого могли пригласить прямо в отчий дома Тима, находившийся в двадцати километрах отсюда – в Теберде. Но этот раз был не такой.

Как и все кавказцы, его семья очень любила гостей, а меня давно считала за своего. Я мог приезжать в любое время, когда мне заблагорассудится, и быть уверенным, что меня здесь примут со всем радушием. Тима был мне самым близким другом, и, разумеется, как только он позвонил и сказал, что кто-то из арендаторов сорвал бронь аж на целых две недели, я закинул вещи в багажник моего старенького серебристого «фольксвагена» и отправился в путь.

– Где припарковался?

– Возле твоего дома, конечно. На Пихтовом Мысе.

– Отлично. Но сначала мы с тобой пойдем в прокат, мне нужно кое-что там доделать.

– Ну, разумеется…

Внезапно с улицы раздался гулкий грохот, сопровождаемый громким шелестом большого количества сыплющегося снега, и пронзительный женский визг.

Глава 2.

У меня всегда была хорошая реакция, и я в пару прыжков преодолел расстояние до двери и выпрыгнул на улицу. Мельком оглядев площадку перед кофейней, к противоположной стороне которой примыкало сооружение, внутри которого находилась посадочная площадка новой канатной дороги, а слева в рядок расположились небольшие домики прокатов и кофеен на вынос, я быстро выявил неприятное происшествие и еще через пару секунд уже был рядом. Двускатная крыша и огромная гора снега под ее краем были мне ориентиром. Из-под горы аккуратно торчал сиреневый сноуборд. Другие люди все еще либо приходили в себя, либо спешили на помощь, но были гораздо медленнее меня, либо вообще ничего не заметили и искали глазами, куда же смотрят все остальные, откуда донесся этот чудовищный грохот. Нужно отметить, у меня было явное преимущество в скорости перед остальными собравшимися – в отличие от вообще всех, находившихся на площади, я был обут в легкие повседневные ботинки, и потому уже одним из первых разгребал сугроб, находясь в одном свитере в снегопад.

– Что случилось? – раздалось у меня над ухом.