Я подошел к стойке, заказал у бариста горный чай девушке и еще один американо себе. Мне пообещали принести заказ к столику, и я вернулся, чтобы сесть напротив белой курточки, которая уже была расстегнута. Шапка с помпоном лежала на столе возле моих перчаток.
– Извините, у меня все еще кружится голова, – смущенно сказала девушка, потирая лоб. – Я даже с трудом соображаю, что произошло.
– Вам не за что извиняться. Такое здесь с каждым могло случиться. Хотя я посоветовал бы вам впредь сторониться крыш. Как вас зовут?
– Настя, – улыбнулась она.
– Я Паша.
– Очень приятно, – она внимательно и смущенно посмотрела на меня своими большими голубыми глазами. В них просочилась первая за все время осознанная эмоция – любопытство. – Вы сказали той женщине, что на меня упал сугроб с крыши. Сама я не поняла, что произошло, но, видимо, так и было… Это же вы вытащили меня из снега, да?
– Вас откапывало много людей.
– Но, я помню, что первое увиденное мной лицо было вашим.
– Да, я был ближе всех.
Она улыбнулась. У нее была нежная и искренняя улыбка, совсем не похожая на не менее искренний счастливый оскал моего предыдущего соседа по столу. Две косички почти оттаяли за время, проведенное девушкой в медпункте, и теперь потемнели от талой воды. Я поймал себя на том, что разглядываю ее с гораздо большим удовольствием, чем это было вообще прилично.
Нам принесли заказ, и Настя обхватила чашку руками, пытаясь согреть покрасневшие от холода пальцы. Я с удовольствием вдохнул аромат своего кофе.
– Спасибо вам большое за все, – еще раз повторила она.
– Не стоит. Вам холодно?
– Я замерзла еще до того, как… это случилось, – она резко о чем-то вспомнила. – Ой, а где же мой сноуборд?
– Он в том же сугробе, его откопали и вставили сверху. Не волнуйтесь, с ним ничего не случится.
Она с сомнением посмотрела на меня, но спорить не стала.
– Давайте перейдем на «ты», – попросила она.
– Хорошо.
Она немного помолчала, смотря на бушующую далеко внизу Аманауз.
– На самом деле, у меня сегодня очень плохой день, – криво усмехнулась она. – И начался он задолго до этого сугроба. Так что я не удивлена, что это случилось именно сегодня и именно со мной.
– Чем же был плох ваш день?
– Твой, – она улыбнулась.
– Прости. Твой.
– Мы с друзьями здесь второй день. И за эти два дня отбила себе все, что можно было.
– Не умеешь кататься?
– Да, – она с сожалением поджала губы. – Меня обещал научить друг, но он плохой учитель. Сегодня… Было очень холодно и очень плохо видно. Вы были сегодня наверху?
– Ты, – поправил я ее, и она улыбнулась. – Нет, но я отлично представляю, какая там погода, учитывая, что даже здесь, внизу, видимость была так себе.
– Я замерзла и нападалась, поэтому собиралась уже сдавать доску назад в прокат. Остановилась почистить ее от снега. Даже не подумала, что там может быть опасно стоять.
– Ничего, теперь, к счастью или к сожалению, знаешь. А друг инструктор?
– Нет, но он очень хорошо катается.
Я своими глазами видел похожие парочки на склонах. Обычно больше одного раза они не приезжали. Хоть я и не хотел вмешиваться не в свое дело, я все же сказал:
– Тебе б квалифицированного инструктора.
– Я больше не хочу туда возвращаться, – в сердцах сказала Настя.
Я внимательно посмотрел на нее.
– А если я пообещаю, что после этого ты будешь получать удовольствие от катания?
– Это невозможно.
– Ошибаешься. Вы с друзьями на сколько сюда приехали?
– Мне кажется, на целую вечность… – Почти простонала она.
Я усмехнулся.
– Тебе обязательно нужно научиться кататься. Иначе что еще здесь делать столько времени?
– Любоваться видами, – она кивком указала на реку за окном. – Например, мне очень нравится здесь, в этой кофейне. Потрясающий вид. Спасибо, что привел меня сюда.
– Я рад, что тебе нравится.
– А ты умеешь кататься? – спросила она.
– Да, немного, – ответил я.
– А на чем?
– На доске, как и ты.
Она грустно вздохнула.
– Ощущение, будто кататься умеют все, кроме меня.
– Это не так. Все сначала учатся и набивают синяки. Главное – не сдаваться.
Мы еще немного поболтали, допивая свои напитки, потом оделись и вышли из кофейни. Походка моей спутницы стала гораздо увереннее, щеки налились здоровым румянцем, руки наконец согрелись.