Трёхглазая рыба минога

– Ещё одна. Мне моя жизнь нравится.

– Так нравится, что мужу про себя всю правду не рассказываешь? Думаешь, что он тебя спас, а на самом деле сдалась ты, закрылась в клетке. И не рисуешь больше. Такой талант загубила.

– Талант? – тётя Инга гневно стукнула карандашом по столу, – От этих ваших талантов одно горе! Вся эта блестящая картинка, вся эта ваша банда, эти люди, не такие как все, творческие, «талантливые», а на самом деле пустые, ненастоящие, одна обложка, а внутри ничего! Жили каждый день, как последний, в долгах, в нищете, ни о ком не заботились, ни о себе, ни о близких.

– Зато жили по-настоящему. Не как ты сейчас.

– Да я бы сдохла через пару лет от такой жизни! Или закончила, как вы. Вы же сами ничего не создали, только охотились за такими как мы, притворялись хорошенькой, а что в итоге? Ани всех вас насквозь видела, это я дура повелась, она меня вытащить хотела, спасти. За это вы её наказали.

«Мам?» это Юрка проснулся в соседней комнате. Тётя Инга встрепенулась и зашипела:

– Уходите.

– Ухожу. Звони, как соскучишься. Мужу привет.

Тётя Инга дождалась, пока филинша выйдет из кухни и откинулась на спинку стула. Она больше не плакала, а только смотрела в противоположную стену, периодически резко вдыхая и выдыхая. Громко хлопнула входная дверь.

Рома краем уха слышал, как на кухню вошёл Юрка «Мам? Кто приходил? Ты чего, мам?»

Рома не слышал, что ответила тётя Инга, да его это и не интересовало. Дождь закончился, улица была пустынна и бездвижна, только слегка покачивались листья на черёмухе.

Рома обошёл жилой дом и из-за угла увидел, как филинша выходит из подъезда. Досчитав до десяти, он двинулся за ней следом, надеясь, что в серой ночи его будет не слишком заметно.

Как он и предполагал, меж домов женщина двигалась медленно, тяжело опираясь на палку, но как только она вышла на пустырь за гаражами, где никто не мог её видеть, выпрямилась и быстро зашагала куда-то к выезду из города.

Рома шёл за ней. Он понял, что в ней было не так: филинша не была старухой. То есть она явно была намного старше тёти Инги или его отца, но до немощной бабушки, типа тех, кто продаёт вязаные варежки и лесные грибы на рынке, ей было далеко. Рома вспомнил, как один раз тётя Инга делала спектакль в младших классах. И как восьмилетки изображали старика и старуху из сказки: кряхтели, ходили по сцене на согнутых коленях и хватались за поясницу. Вот и филинша как будто играла в театре, переодевшись в костюм старушки.

А ещё она была с той стороны.

6

Майя стояла в кабинете отца и не знала, куда деть глаза. В конце концов она упёрлась взглядом в большое тёмное пятно на полу. Так вот откуда тут плесень, которую мать не может вывести.

Кабинет отца был единственной во всём отеле комнатой без ковров, любой звук здесь отскакивал от паркетного пола и усиливался деревянными панелями. Потолок и вовсе был зеркальным. При этом вне комнаты не было слышно ничего, казалось, что отец, как паук, сидящий в центре кабинета за массивным столом, собирает и контролирует всё вокруг, не давая просочится ничему лишнему.

Позади отца стояли его братки. Майя даже не знала, кого она недолюбливала больше: Феликса с его шутками-самосмейками или болвана Сороку, который и двух слов не мог связать, и чаще всего просто мычал.

В кабинете не было окон, поэтому даже время, казалось, тут останавливалось.

«Вечер», напомнила себе Майя, «Сейчас поздний вечер, а он всё работает.» Она вдруг поняла, что уже давно не видела отца вне кабинета и отеля. Он вообще спит? А если спит, то в чём? Даже сложно представить его в чём-то другом, как не в тёмно-сером пиджаке и тонких очках в золотой оправе.

– Так. – Отец положил свои мягкие ухоженные руки поверх стола и поднял взгляд на Майю. Она готовилась к этому разговору полдня, но всё равно разволновалась и начала совсем не с того.

– Мама, – пискнула она. Отвратительно. Хотелось откашляться, но отец ещё подумает, что она его боится. Соберись, не нервничай.

– Опять тебя обманом к стоматологу затащила? – Лицо у отца было предельно серьёзное, за него хмыкнул Феликс. Майя сглотнула.

– Риту уволила.

– Рита это кто? – Отец даже головы не повернул, только скосил глаза на Феликса. Тот закатил глаза и присвистнул. Отец снова перевёл взгляд на Майю, – Это её персонал, делает, что хочет.

– Это-то да, – Майя повела плечами и спрятала руки за спину. Она пару раз постучала пальцем по выступающей косточке на запястье. Тихий звук, который она могла слышать, а отец – нет, немного её успокоил, – Только теперь на мне три этажа, я не успеваю.

– Почему бы тебе не поговорить сначала с матерью? Причём здесь я? – Отец посмотрел в потолок, видимо пытаясь увидеть, что делала Майя руками за спиной. Феликс облокотился спиной на стену, достал из кармана штанов пластиковую карточку и начал ковыряться ею в ногтях. Отвратительный звук.

– Пока мы найдём новую горничную, я могу взять три этажа, просто это займёт много времени, – вот оно. Давай, скажи это, он всё-таки твой отец, ничего страшного не произойдет, надо всего лишь попросить, – Я хочу, чтобы ты мне платил.

Феликс перестал щёлкать карточкой и уставился сначала на отца, а потом на Сороку, как будто ища поддержки в своём недоумении. Последний стоял навытяжку и похоже вообще не моргал.

Отец тяжело вздохнул. Ну начинается.

– Деньги значит нужны. Деньги. А на что, можно спросить? Тебе чего-то не достаёт? Мало еды, или она недостаточно разнообразная? Что тебе нужно купить, ещё один плеер? Ещё одну собаку? Одежду? Женские штучки?

Вот опять. Как можно сказать «женские штучки» настолько ровно, что это кажется насмешкой?

Отец продолжал:

– Мне в пятнадцать лет зарплату выдавали талонами на еду и мотками шерсти.

Ага, да. Сейчас ещё расскажет, как он в школу ходил по снегу босиком, сто километров через лес и от волков портфелем отбивался.

– При этом в школу мне приходилось ходить через лес…

Майе очень хотелось закатить глаза, но это было бы слишком заметно, поэтому она просто посмотрела в сторону. Погодите, что это? Сорока стоял и улыбался краем рта. Это было удивительно, потому что обычно эмоций у него было не больше, чем у тумбочки, но, видимо, историю про школу он тоже слышал не в первый раз.

Отец моргнул и вернулся в сытое безопасное настоящее. Без волков и талонов.

– И как видишь, вырос большим человеком. И мы с мамой много работаем, чтобы дать тебе всё самое лучшее. Хотела похудеть? Пожалуйста, вот гимнастика тебе. Карьера модели? Да не вопрос, даже в столицу тебя возили, мать ночами не спала, платья тебе шила. К репетитору ходишь, много твоих одноклассников себе могут это позволить? Собаку завели, как ты просила. И где благодарность?

Майя стояла неподвижно, постукивая пальцем по косточке. Не вздыхать. Не говорить. Отец уже повернул всё так, как будто она виновата, что бы она сейчас ни сказала, будет только хуже. Каждый раз в разговоре с отцом Майя чувствовала, что где-то её обманывают, но не понимала, как это происходит. Это было нечестно и очень бесило.

За неё вздохнул Феликс.

– Вот поколение пошло, а? – всё-таки какой он мерзкий. Судя по негустой бородке, лет ему было ненамного больше, чем Майе, а ведёт себя так, как будто они с отцом чуть ли не в одной песочнице куличики лепили. – Но в чём-то она права, шеф.

Майя ошалело посмотрела на Феликса. Отец повернул голову в его сторону, и даже Сорока нервно сглотнул. Феликс растопырил пальцы, посмотрел на свои ногти, а потом обвёл всех невинным взглядом.

– А что? Жанна Андреевна всех молодых да красивых девок увольняет, будто вы не знаете. Риту уволила, до неё эта была, как её там, блондинка такая. Сорока, ты знаешь.

Сорока равнодушно пожал плечами.

– Она бы и Майку уволила, да не может, – Феликс подмигнул Майе, та закатила глаза, – Найдите старушек каких-нибудь, она и успокоится.

– Ага, и сломаются надвое твои старушки, когда кровати из номера в номер таскать будут, – получилось злее, чем Майя ожидала. Феликс хмыкнул.

– Ну наймите молодых, но страшненьких, я не знаю.

– Ага, и кто их выбирать-искать будет, ты что ли?