Боль. Сборник рассказов

Я посмотрел на его круглое лукавое лицо. Широкая улыбка застыла на его физиономии. Абукчич – самый бледный из бледных индейцев, из-за чего его могли перепутать с бледнолицыми. Вождь говорил, что это его дар кожи. Поэтому племя высылало его в разведку: одевали его в бродягу, выпускали в селения бледнолицых, где он вынюхивал всёнеобходимое, как крыса. И никто не подозревал, что он – шпион. Ходили слухи, что предки Абукчича полукровки. Мол, его прапрадед спал с бледнолицей женщиной. А она родила от него сына – полубелого полуиндейца. В Абукчиче словно раскрылись материнские гены.

В толпе индейцев я всегда различал выделяющуюся из них бледную круглую рожу Абукчича.

Но в испытании кто-то его заметно потрепал. Ссадины кровавой розой цвел, и на груди, и на локтях, и на ногах. Его густые тёмные волосы превратились в безобразные клочья и торчали в стороны. В когда-то живом взгляде я прочитал усталость.

– Пошли отсюда.

Солнце стояло в зените. Мы преодолели некоторую часть леса, и мои ноги изнывали от усталости. Казалось, я прошёл сотни миль, готовый упасть на горячую землю и умереть. Мы шли через густые дебри, сквозь терновники и шиповники. Взбирались на возвышенности и спускались со склонов.

Абукчич рассказывал, что суть испытание заключается продержаться более двух недель в лесу и выжить в нём. Последний выживший становиться победителем и возвращается в племя по цветным верёвочкам, закреплённым на ветках. Те, кто возвращается раньше срока, истребляют. Собираются лучшие стрелки племени, связывают нарушителя и стреляют тупыми стрелами, пока жертва, истекая кровью, не выдохнет последний воздух. Тело сбрасывают со склона на поедание птиц и зверей.

Всё испытание – полная дикость. Но она выявляет сильных личностей, несмотря на свою ненадёжность.

Абукчич объяснил, что если придут сразу два человека в срок, между ними проводиться бой. Кто победит в сражении, остается мужчиной. Проигравший умирает. Битва не на жизнь, а на смерть.

У меня создавалось ощущение, что Абукчич что-то недоговаривает. Он старался не упоминать излишних деталей.

Когда он кончил рассказ, Абукчич спросил, а что же случилось со мной. Я поведал ему историю, как меня сбил олень. С оленя история и началось. Я плыл в реке, полумёртвый труп, истекающий кровью с ободранным животом. Рассказал о моих намерениях самоубийства, что задуманное ничем не кончилось, кроме дикой, яркой болью. Она заставила меня как-никогда почувствовать себя живым. Эти странные обстоятельства зацементировали во мне некий фундамент взглядов и мыслей. Я родился в такой среде, что вырос слабым хлюпиком… но случай… ужасный случай поменял в корне весь спектр мировоззрения. Я стал гусеницей, которая окуклилась и превратилась в бабочку. Чёртова реинкарнация, изменение внутреннего «я». Меня пугали перемены, но я не видел другого выхода.

– Шрамы, которые оставило мне это испытание, заживут, но будут вечно напоминать о себе. Я уже буду не тем, – сказал я ему.

Подходил вечер. Мы прошли приличную часть леса и встретили на пути несколько трупов наших соплеменников. Некоторые умерли от ненасильственных обстоятельств: голод, холод. Другие стали жертвой несчастного случая: укус змеи, нападение волков, булыжников, упавших им на головы. Остальную часть перебили, словно скот. И убили их не самым лучшим способом.

В земле торчал длинный острый кол. А на нём кто-то поставил отрубленную голову. В глазах мертвеца застыл ужас. А в зубах был нож. Неровные, зазубренные концы отрубленной головешки свидетельствовали о том, что убийца использовал топор. Кровь на лице убитого не успела засохнуть и осталась алой.

– Чёрт, возьми, – прошептал Абукчич. Его брови нахмурились, но не в гневе, а в отвращении и жалости. – Это же Виппоно. Эх, дружище… покойся с миром.

Абукчич закрыл глаза старому другу и отвернулся в сторону. Он переводил сложное дыхание.

– Кто из нас мог такое сделать?! Мы же совсем недавно были детьми… а сейчас… убиваем своих же… Кто из нас такой жестокий?!

– Не знаю, – ответил я. Если во мне проснулась способность к убийству, то жестокость у других должна появиться.

Мы продолжили идти и встретили больше тел. У одного трупа вычленили руки, ноги и голову от туловища и разбросали в стороны. Туловище поедала стая ворон. Она осела на мясо густой тёмной пеленой и копошилась в ней. Я заметил, как одна из ворон острым клювом вытащила кусок кишки и проглотила её. Абукчич пошатнулся.

– А НУ КЫШ! – крикнул я и топнул ногой.

Стая ворон взлетела к небу и каркнула. От туловища осталось ужасное розовое месиво.

Дальше – хуже. Убийца выпорол живот бедному добряку Луни и повесил на дерево его же кишками. Я бы не пожелал такой смерти даже врагу. За поворотом увидели Нэпэйшни. Его голову раздробили на две дольки, а посередине виднелся глубокий широкий разрез мозга. Он сидел, уперев на дерево. Подбородок уткнулся в грудь, а глаза закатились, язык высунулся. Такого нелепого Нэпэйшни я никогда не видел. Но самое отвратное – мы могли видеть с такого положение весь мозг, кровоточащий из размозжённой головы.

– Чёрт, чёрт! – сказал Абукчич. – А вдруг он сейчас следит за нами?! Вдруг мы его новая жертва?!

– Хватит этих бабских воплей, – сказал я. Абукчич поднял брови в удивлении. Я и сам не ожидал, что произнесу эту фразу. – НЕ надо паники. Мы только хуже сделаем, если будем паниковать.

Я посмотрел на небо. Сквозь кроны деревьев пробивался тусклый багровый свет. Солнце склонилось за горизонтом.

– Скоро стемнеет. А в темноте мы будем ещё более уязвимы. Предлагаю найти какое-нибудь ущелье, залезть туда и устроить ночлег. Мы будем по очереди сторожить берлогу, а потом меняться. Согласен?

Абукчич, сглотнув, кивнул.

– Поскорее пошли. У тебя есть оружие?

– Нож только. Стрелы потерял.

Я хмыкнул и посмотрел на трупы.

– Возьми стрелы и лук у погибших. Похоже, они их почти не использовали.

– Ты издеваешься? Я не буду трогать мёртвых соплеменников!

Я схватил его за волосы и потряс, опустив к земле. Как же мне надоели его жалобы.

– Во-первых, ТЫ НЕ БУДЕШЬ ТРОГАТЬ ТРУПЫ! Ты просто соберёшь чертовы стрелы. Если ты будешь также продолжать, то нас настигнут. А мы будем безоружны, и прикончат и меня, и тебя с легкостью. Во-вторых, я тебе объяснил чётко: ХВАТИТ БЫТЬ ТАКИМ СУКОЙ! Не ной! Ты, наверное, не испытывал эти страдания, чтобы понять это. Если ты не приступишь, я покажу тебе, что Я ИСПЫТАЛ. КАКУЮ БОЛЬ ОЩУТИЛ! ЧЕРЕЗ ЧТО ПРОШЁЛ, ЧТОБЫ ОКАЗАТЬСЯ ЗДЕСЬ! ХОЧЕШЬ ЭТОГО?! ХОЧЕШЬ?!

– Не-е-ет…

– Молодец. Тем более, я спас твою жалкую жизнь, а мог лишь тупо не вмешиваться, и ты был бы среди этих трупов, сука! Будь ты на моём месте, ты бы так сделал. «Ох, это же всего лишь Джигаго. Слабый, сопливый Джигаго, который вечно на подсосе у своего отца. Избалованный тип. Пусть он лучше сдохнет», – передразнивал я Абукчича. – Так бы ты говорил. А теперь закрой хлебало и иди собирать стрелы, мать твою!

Я опустил его и толкнул. Абукчич прослезился, вытер сопли и глаза, выпрямился и с укором посмотрел на меня. Затем он отвернулся и начал собирать стрелы.

8

Дальше путь шёл через густые заросли высокогорного леса. Мы продвигались вверх по узкой тропе, поэтому уставали быстрее. Горный ветер продувал через деревья и ласкал кожу.

Наступила ночь, ясная и безоблачная. Мириады белёсых звезд сияли. Луна повисла на небе одиноким золотым кругляшом. Я смотрел на неё временами, когда, останавливаясь, переводил дыхание. Она казалась третьим спутником в нашем похождении, причём в прямом смысле слова.

Абукчич нёс стрелы и не разговаривал. В его уме не складывался образ, где я, держа за комья волос, учу его «уму-разуму». Какая-то невообразимая, абсурдная комедия. Ха-ха, посмотри, что за чудеса! Сам Джигаго, сопливый щенок вождя, утирает морду Абукчичу и заставляет его заткнуть пасть, повелев собрать стрелы. Интересная сказка.

Но сказкой происходящее не назовёшь. Это реальность, где мы после испытания поменялись ролями. Я и вообразить не мог, что судьба бросит на произвол одних, а других через страдания и боль сделает сильнее. А, может, не судьба?

Я поджал губы, вздохнул и развернулся, чтобы догнать Абукчича.

Что же до маньяка… Он меня не пугал. После всего пережитого, связанного с болью и отчаянием этот убийца кажется пустяком. Я не намереваюсь опустить руки и надуть в штаны из-за безумного ублюдка. Только не после всего пережитого.

– Когда мы доберёмся до этой пещеры? – спросил Абукчич.

– Совсем скоро. В этих местах наверняка есть пещера.

– Ты здесь был уже?

– Нет.

Разговор кончился. Абукчич уткнул подбородок в грудь, спасая шею от холодного ветра. Я же продолжал размышлять. И мои мысли привели к отцу. Вождь племени, сидящий в центре круга старост и обсуждающий повестку дня. Отец, скорбящий о давно потерянном сыне. Казалось, он потерял меня ещё тогда, когда избаловал и вырастил сопляком. Отец, отгородивший сына от жестокости сурового мира из-за того, что столкнулся в молодости с лицом войны. Он повидал трупов, крови и месива.

Стоп… А где?.. Где молодой отец?

– Слушай, Абукчич. – обратился я к нему.