Друзья и недруги. Том 1

– А оставшиеся ратники? – спросил Робин, внимательно глядя на Кэтрин, и сказал вместо нее то, что она не нашла сил произнести: – Продолжили насиловать тебя?

Лицо Кэтрин исказилось, и она разрыдалась, уткнувшись Робину в грудь. Вилл, изменившись в лице, ласково погладил ее по плечу, от чего Кэтрин еще больше сжалась и зарыдала сильнее.

– Тихо, дружок мой, тихо, – шептал Робин, целуя ее в макушку и отводя мокрые от слез пряди волос от такого же мокрого лица. – Ты осталась жива, и это главное. Ведь они могли потом убить тебя.

– Лучше бы они меня убили! – прорыдала Кэтрин, вцепившись дрожащими пальцами в обнимавшие ее руки Робина.

– Джон знает? – спросил Вилл.

Имя мужа оборвало рыдания Кэтрин, она порывисто обернулась к Виллу, и он увидел ужас в ее огромных сейчас агатовых глазах. Она потрясла головой:

– Нет! И я заклинаю вас: не говорите ему ни слова!

– И Вилл, и я обещаем молчать, – заверил ее Робин. – Но не лучше ли тебе сказать Джону правду? Ведь в беде, которая с тобой случилась, твоей вины нет.

Закусив губу, Кэтрин кивнула и горько улыбнулась:

– Помнишь, ты дал мне сбор из трав и научил, как его заваривать и пить? Так вот, он подействовал, я жду ребенка. Но Джону я не успела сказать, хотела окончательно увериться. Если сейчас я признаюсь, что меня изнасиловали ратники шерифа, о чем он станет думать, глядя на мой растущий живот?

– Джон любит тебя и не усомнится ни в одном твоем слове, – попытался разубедить ее Робин.

Кэтрин печально усмехнулась.

– Да, Джон, любит меня, – подтвердила она, – и если не поверит, то не покажет виду, но всю жизнь будет сомневаться, что он отец этого ребенка. Нет, Робин, я не желаю подвергнуть Джона подобной пытке.

Они недолго посидели в молчании, потом Кэтрин, успокоившись, вытерла ладонями лицо и высвободилась из рук Робина.

– Мне надо вернуться к стирке, – сказала она уже своим обычным звонким голосом и даже рассмеялась, – пока вода не стащила с берега и не унесла по течению чью-нибудь рубашку или платье.

Из рассказа Кэтрин Вилл узнал все, что хотел узнать, и теперь ему оставалось сделать последнее. Джон объяснил дорогу, и Вилл приехал в прозрачную березовую рощу. Привязав коня к одной из берез, Вилл быстро отыскал среди высокой травы две могилы. В изголовье одной стоял светло-серый надгробный камень, на котором были высечены имена Элизабет и Эйслинн. Вторая пока никак не была отмечена – Джон позаботился только о жене и дочери друга. Опустившись на траву возле могилы Элизабет, Вилл положил на нее руку и, откинув голову на прохладный белый ствол, закрыл глаза.

Он вспоминал, перебирал день за днем, и ему виделись темные, почти черные глаза Элизабет, всегда полные неизбывной любви к нему. Он слышал ее голос, вспоминал, как она произносила его имя, вкладывая в него все, что хотела сказать, на что другим понадобилось бы много слов. Ей же было довольно только его имени. Больше в этом мире никто и никогда не сумеет произнести его так, как умела Элизабет.

Не открывая глаз, он услышал шелест травы. На плечо легла ладонь, и рядом на траву опустился Робин.

– Знаешь, – одними губами сказал Вилл, – я любил ее. Всегда думал, что женился из-за ребенка, хотя говорил и ей, и матери, что никогда не отдам Элизабет другому мужчине. Мать однажды в лицо сказала мне, что я люблю Элизабет, а я негодовал и отпирался. Когда мы с Элизабет прощались в Локсли, она была так прекрасна, так держалась, провожая меня в сражение, что я гордился ею, о чем и сказал. Пока она ехала к лесу, я смотрел ей вслед и ловил себя на мысли, что чего-то недоговорил. Сейчас понимаю, что именно я не сказал. Ни тогда, ни раньше я ни разу не признался Элизабет, что люблю ее.

– Знаю, Вилли, и всегда знал, – тихо ответил Робин, глядя на неподвижное лицо брата. – Все знали, как сильно ты ее любишь. И Элизабет, конечно, знала.

Вилл открыл глаза и печально улыбнулся:

– Не знала тогда – знает сейчас. Я сказал ей об этом, когда она приходила ко мне во сне. Заокраинные земли даже смилостивились ненадолго и позволили нам проститься.

Робин переменился в лице, впившись в глаза Вилла неотрывным взглядом, и тот склонил голову, подтверждая догадку брата:

– Да, Робин, она оказалась моей Девой. Мог ли я подумать? Дочь йомена! Но кто знает, в чьих жилах течет кровь королей? Элизабет, моя Элизабет. Я Воин, потерявший свою Деву, узнавший ее, когда потерял. Одно радует: наступит час, и мы встретимся вновь, чтобы уже никогда не расставаться. Я всегда с пренебрежением относился к тому, что рассказывала о Девах леди Маред, и только сейчас в полной мере осознал истинность того, о чем она говорила.

Робин молчал. Он хорошо помнил рассказы матери леди Рианнон, так как слушал их более внимательно, чем Вилл. Воин, потерявший свою Деву, обречен на вечную тоску по ней. Он может быть с другими женщинами, даже вступить в новый брак, но для него ничего не изменится. Никто не заставит его забыть свою Деву, никто не избавит от тоски и нескончаемой боли утраты. Дева, потеряв Воина, может избежать боли, приняв решение уйти вслед за ним, – это ее привилегия. У Воина такого права нет. Он обязан остаться, продолжать исполнять свой долг, даже в мыслях не смея торопить час своего ухода. В противном случае последует кара: презревший свой долг Воин лишится права ступить на Заокраинные земли, где его ждет ушедшая Дева.

Следующие слова Вилла показали, что он слушал рассказы леди Маред с большим вниманием, чем сам об этом только что упомянул:

– Старая леди Уэльса говорила, что Воин защищает Деву, а та оберегает его. Защищать женщину – это было понятно для меня, но как женщина может оберегать мужчину? Подобное утверждение казалось мне несуразицей, если не откровенной глупостью. Но сейчас я все понял. Элизабет была садом покоя моей души, райским садом, и больше ей ничего не надо было делать. Именно так Дева оберегает Воина – становится его отрадой и своей любовью ограждает от зла и жестокости этого мира. Вот, собственно, и все. Не правда ли, слишком просто, чтобы сразу увидеть то, что всегда находилось прямо перед глазами?

Робин слушал его и не хотел верить, что Вилл, которого он любил всем сердцем как самого родного человека, оказался обреченным на боль и тоску. Если бы в его силах было вернуть день нападения Гая на Локсли, он покинул бы селение без боя, лишь бы брат избежал этой участи и Элизабет осталась с ним.

– Ты бы не смог, – услышал Робин голос Вилла, словно брат прочитал его мысли. – Я бы навсегда лишился твоей любви и твоего уважения. Я и так их едва не утратил, когда ты увидел, что я собрался бежать вместе со всеми: твой взгляд выразил это красноречивее любых слов, которые ты мог бы сказать, но не стал.

– Нет! Я никогда не возлагал и не возложу на тебя ответственность за решение, которое принял сам, – ответил Робин. – Наверное, я презирал бы себя, оставив Локсли Гаю на растерзание, но ты был бы ни при чем, Вилл.

Вилл усмехнулся:

– Это именно то, о чем я сейчас сказал. Я навсегда остался бы для тебя ни при чем, а я не хочу этого, Робин. Мы с тобой братья не только по крови, но и по духу. Потерять тебя было бы для меня огромной утратой. В том, что случилось с Лиззи, не виноваты ни ты, ни я. Роковое стечение обстоятельств. Правда, мне от этого не легче: невыносимо знать, что в этом мире ее никогда рядом со мной не будет.

Устыдившись последних слов, Вилл усилием воли овладел собой, улыбнулся Робину почти прежней улыбкой и ободряюще похлопал брата по руке. Неожиданно они услышали колокольный звон. Он долетал с разных сторон, словно звонили все церкви не только поблизости от Шервуда, но и по всему графству, по всей Англии.

– Что значит этот перезвон? – встрепенулся Вилл.

Робин вслушался, сосчитал удары и медленно выпрямился.

– Это значит, Вилл, что умер король Генрих и на английский престол взошел Ричард или Иоанн. Но полагаю, все-таки Ричард. Едва ли он уступит младшему брату долгожданное наследство.

– И что теперь? – спросил Вилл, с тревогой глядя на брата.

– Теперь? – Робин улыбнулся и неожиданно предложил: – Давай-ка прогуляемся по Шервуду.

Сев на лошадей, они отправились по лесу, и Вилл, искоса поглядывая на брата, удивлялся уверенности, с которой Робин направлял коня по лесным тропинкам, так, словно точно знал, куда едет и зачем. А Робину казалось, что его жеребца держит под уздцы твердая рука и надо лишь не противиться ей. Древний дух Шервуда сам выведет туда, куда нужно. Знакомый напевный голос, неслышный Виллу, нашептывал и нашептывал Робину на ухо: «Вот видишь, мой мальчик? А ты говорил: не судьба. Именно судьба, мой лорд и страж, твоя судьба, а я стану твоим домом, твоей надежной крепостью. Я обещал тебе щедрые дары и держу слово. Все, чем я владею, все, что доступно твоим глазам, и все, что ты еще не видел, – все это твое, мой сын и мой лорд!»

Глава восемнадцатая

– Король Ричард еще до прибытия в Англию дал клятву участвовать в очередном походе в Святую землю. В Лондон он приехал только на коронацию, потом сразу вернется на континент – готовиться к крестовому походу. Тебе следует незамедлительно отправиться туда же, открыться ему и вступить в ряды крестоносцев, – говорил Эдрик Робину.

Тот слушал наставника, кивая в ответ, но Эдрику очень не нравилось отсутствующее выражение лица Робина, словно того и в малости не волновали ни новый король, ни крестовый поход. Дав Эдрику договорить, Робин с едва скрываемым нетерпением спросил:

– Ты привез мне то, о чем я просил?

Эдрик кивком указал на сумку, прикрепленную к седлу его коня.

– Конечно. Только я не понимаю, зачем тебе столько серебра? Его больше чем нужно, чтобы купить боевого коня, доспехи и нанять войско.

– Сейчас все узнаешь, – ответил Робин и подошел к костру.

Вокруг костра, разведенного несмотря на солнечный летний день, собрались все жители Локсли и люди Статли. Подойдя к огню и оказавшись в центре людского круга, Робин начал говорить громким отчетливым голосом, чтобы его слышал каждый:

– Друзья, когда-то ваше селение приютило меня и расплатилось за это погибелью. Вы остались без земли и домов, но мой ратный наставник привез достаточно серебра, чтобы каждый из вас смог купить себе новый дом и арендовать землю.

Жители Локсли ответили возбужденным нестройным гулом. Эдрик возмущенно всплеснул руками, но потом быстро подсчитал, сколько в седельной сумке серебра и сколько из него понадобится каждому из жителей селения, чтобы обзавестись новым домом со всем необходимым хозяйством, после чего успокоился. У Робина должна была остаться половина того серебра, что он попросил у Эдрика, что более чем достаточно для экипировки Робина и Вилла, необходимой для крестового похода. Но Джон задал Робину вопрос, ответ на который заставил Эдрика утратить спокойствие.

– Как быть тем, кто объявлен шерифом вне закона, Робин? Конечно, это не все, кто жил в Локсли, но таких немало. Едва ли им придется воспользоваться твоей щедростью. Поскольку мое имя оказалось среди тех, о ком наш шериф вспомнил, скажу за всех нас: мы останемся в Шервуде. Иного выхода все равно нет, – и Джон принужденно рассмеялся: – Ты уж не задерживайся долго в Святой земле! Помни о тех, кто будет ждать твоего возвращения.