Лорд и леди Шервуда. Том 1

Он снова привез ее в дом Эллен. На этот раз хозяйки вовсе не оказалось дома, но Робина это обстоятельство не смутило ни в малейшей степени. Расседлав вороного, он взял Марианну за руку и увлек ее внутрь.

– Хочешь первой в этом году земляники? – спросил он, разводя в очаге огонь.

Когда пламя осветило скромное убранство дома, Марианна увидела на столе большое блюдо с сочными красными ягодами, кувшин и два кубка. Робин усадил ее за стол, разлил по кубкам вино и сел напротив Марианны. Не зная, о чем заговорить, Марианна ела землянику, чувствуя на себе неотрывный взгляд Робина. Она подняла голову и встретилась с ним глазами. Он отставил едва пригубленный кубок и взял руку Марианны в свою. Не сводя с нее глаз, Робин перебирал ее пальцы и молчал, но молчал так красноречиво!

Высвободив руку, Марианна поднялась из-за стола и подошла к алькову. Она медленно сняла с кровати покрывало, аккуратно сложила его и поднесла руку к шнуровке платья. В следующее мгновение ее сковали руки Робина, и она оказалась накрепко прижатой спиной к его груди.

– Радость моя! – прошептал Робин, дотрагиваясь поцелуями до ее щеки, светлого завитка волос за ухом, а его руки властно и нежно заскользили вдоль тела Марианны.

Он повернул ее лицом к себе, прильнул к губам, и, захваченная поцелуем, Марианна не заметила, как он раздел ее и уложил на постель. Твердо решив быть на этот раз мужественной и смелой, она приготовилась перенести боль так, чтобы он ничего не заметил. Но никакой боли она не почувствовала, о чем и шепнула Робину. Он улыбнулся и ничего не сказал в ответ, лишь нежно поцеловал Марианну. Но после ее признания он дал себе волю, не проявляя больше такой сдержанности, как в первый раз. Он наслаждался ею, как путник, проделавший долгий путь по пустыне, наслаждался бы свежестью родниковой воды, как иззябший от стужи – теплом солнечных лучей: с неутолимой жаждой, без силы оторваться от источника жизни и благодатного тепла. А Марианна, покорно уступая ему, испытывала прежде неведомое ей счастье просто служить для любимого источником наслаждения. Ее до глубины души волновали приглушенные стоны, вырывавшиеся из его груди. С замиранием сердца она льнула к нему, скользила ладонями по его телу, обвивала руками плечи и не могла поверить, что этот единственный для нее и желанный мужчина отныне и навсегда связан с ней, принадлежит ей так же, как она принадлежит ему.

– Не могу перестать удивляться! – прошептала она, гладя кончиками пальцев его лицо, когда он лежал, придавив ее собой, отдыхая после близости.

– Чему? – не открывая глаз, прошептал он в ответ, ловя ее пальцы губами.

– Как тебе удалось бродить со мной по лесу столько ночей и просто держать меня за руку?

Он тихо рассмеялся, приоткрыл глаза и посмотрел на нее бесконечно любящим взглядом.

– Я постоянно твердил в уме: терпение – добродетель. Только тем и спасался.

Не размыкая объятий, они целовались, разговаривали, смеялись, потом опять начинали целоваться, и он вновь привлекал ее к себе. В этом блаженном слиянии душ и тел прошла их вторая совместная ночь.

– Сердце мое! – шептал он, когда они все-таки не смогли больше противиться усталости и сну. – Если бы ты знала, как я счастлив обнимать тебя, зная, что это действительно ты, а не очередной обман воображения!

Их разбудило негромкое деликатное покашливание. Открыв глаза, Марианна увидела Эллен, которая стояла возле кровати и смотрела на них. Залившись румянцем, она попыталась подняться, но не сумела высвободиться из объятий Робина, руки которого тут же налились стальной силой и сковали ее. Он тоже проснулся – по его ресницам пробежал трепет, открыв сонную синь глаз.

– Извини, что мы вновь вторглись без приглашения, – хрипловатым от сна голосом сказал Робин, одновременно успокаивая Марианну ласковым поглаживанием по плечу, – я самонадеянно решил, что ты не рассердишься.

– Я бы рассердилась, если бы ты подумал иначе, – вздохнула Эллен, сопроводив ответ неожиданно грустной улыбкой, и предупредила, бросив взгляд в окно: – Скоро рассвет.

– Значит, мне пора возвращаться! – окончательно проснувшись, сказала Марианна, не заметив, как при этих словах обнимавшая ее рука Робина вздрогнула.

Эллен удивленно приподняла брови и многозначительно посмотрела на Робина. Он ответил ей мимолетным раздраженным движением брови и, поцеловав Марианну в лоб, стал одеваться, не смущаясь присутствием Эллен.

– Вилл искал тебя, – заметила Эллен, уйдя на другую половину дома и гремя посудой. – Он сетовал, что ты слишком увлекся в ущерб собственным обязанностям. Кажется, у него к тебе какое-то срочное дело, и…

– Хорошо! – не дослушал ее Робин и насмешливо фыркнул: – Остальное можешь не передавать – он сам мне все выскажет. Ты готова?

Его последний вопрос был обращен к Марианне, которая в ответ молча склонила голову. Она вдруг почувствовала ревность, едва Эллен заговорила о делах лорда Шервуда. Эта часть жизни Робина оставалась для Марианны неведомой в отличие от Эллен, которая, как уже поняла Марианна, давно знала Робина и, конечно, была хорошо осведомлена об укладе жизни Шервуда.

Когда они возвращались во Фледстан, Марианна вспомнила, что отец собирался сегодня уехать по делам на два дня. С замиранием сердца она рассказала Робину о предстоящем отъезде отца и пригласила провести эти дни вместе с ней во Фледстане. Марианна смертельно боялась услышать отказ, опасаясь, что ее предложение заденет гордость Робина. Но он неожиданно легко согласился.

Вернувшись в замок, она проводила отца и занялась приготовлениями к приему лорда Шервуда. Единственным человеком, посвященным в ее тайну, была Клэренс. Та, хоть и по-прежнему всем видом выказывала неодобрение отношений Робина и Марианны, обрадовалась внезапной возможности повидаться с братом.

Уже смеркалось, когда он появился в открывшейся двери потайного хода. Сложив с себя оружие, Робин прежде всего подошел к сестре и, поцеловав ее в лоб, попросил позаботиться об ужине для нее, Марианны и себя. Клэренс, в душе мучившаяся сомнениями в том, не станет ли она лишней для брата, который пришел во Фледстан не ради нее, радостно зарделась и побежала на кухню выбирать блюда для ужина.

Оставшись с Марианной наедине, Робин привлек ее к себе и долго целовал, пока губы Марианны не заныли сладкой болью.

– Вели приготовить ванну, – попросил он, пробежав быстрыми поцелуями по ее выбившимся из косы локонам.

Марианна улыбнулась про себя: она заранее угадала его господские привычки. Взяв Робина за руку, она привела его в купальню, примыкавшую к ее покоям. Та была совсем недавно устроена по подобию арабских купален, описание которых она прочла в одном из писем Реджинальда.

На низкой скамье были разложена одежда, позаимствованная Марианной из гардероба брата, и большое полотенце. Возле огромной ванны, утопленной в каменный пол, Марианна положила кусок мыла, приготовленного ее руками и источавшего запах лаванды.

Она деликатно собиралась оставить Робина одного, помня неловкость, которая возникла между ними во время его пребывания во Фледстане, когда он резко, почти оскорбительно отказался от ее помощи. Но в этот раз Робина лишь позабавила ее деликатность, которую он тут же пресек, ловко поймав Марианну за руку и притянув к краю ванны.

– Куда ты собралась? А как же обычаи гостеприимства? Изволь помочь мне вымыться! – посмеиваясь, потребовал он.

Ее помощь началась с того, что Робин затащил Марианну в ванну, едва она опустилась возле нее на колени и взяла в руки мыло. С возмущенным визгом она с головой окунулась в воду, а он немедленно выхватил ее, вынул заколки из кос и несколькими ловкими движениями освободил Марианну от промокшего и облепившего ее платья.

– Подожди! – воскликнула Марианна, пытаясь увернуться от его рук. – А как же правила?

– Какие? – спросил Робин, пресекая все ее попытки увильнуть к противоположному краю ванны.

– Те, согласно которым муж должен посещать жену в спальне в полной темноте, а жене полагается принимать мужа с приличествующей неподвижностью и безучастием, пока он не получит то, за чем пришел? Разве не таким образом церковь предписывает исполнять супружеские обязанности?

Робин выслушал ее так, словно вопрос Марианны явился для него полным откровением, а потом долго хохотал.

– Выброси из головы эту чушь! – отсмеявшись, потребовал он и, обхватив ладонями ее стан, приподнял над собой. – Те, кто рассказывал тебе о подобном исполнении супружеских обязанностей, – глубоко несчастные люди.

Блестящие капельки воды скатывались по ее смуглому телу. Смеясь в ответ, она пыталась ухватиться за его мокрые гладкие плечи, опасаясь, что он уронит ее или она сама случайно выскользнет из его рук. И вновь она увидела, как улыбка еще дрожала в уголках его рта, а в его глазах уже сгущалась темная пелена желания. Подобный взгляд всегда проводил между ними резкую грань, и за этой гранью в Робине оставался только мужчина, а в Марианне – женщина, которую он желал.

– Я буду любить тебя так, как хочу, и мне все равно, что церковь меня не одобрила бы. Она и так от меня не в восторге, – хрипло пробормотал он, собирая губами на ее животе и груди капельки воды и медленно опуская ее на себя. – Ты, кажется, собиралась помочь мне вымыться? Почему же медлишь?

– Мыть тебя, в то время как ты… – она не сдержала прерывистого вздоха.

– А ты попытайся! Просто не обращай внимания! – шепнул он.

Она терла намыленной губкой его плечи и грудь и всеми силами старалась не отвлекаться, но губка почти выпадала из ее пальцев, стоило ей взглянуть на отрешенное лицо Робина. Он же следил за Марианной из-под ресниц и испытывал непередаваемое словами удовольствие наблюдать борьбу между чинностью, которую Марианна пыталась соблюсти, и чувственностью, которую он в ней настойчиво пробуждал.

Пребывая в этой борьбе, Марианна смыла с плеч Робина душистую мыльную пену и пыталась сообразить, как ей добраться до его спины. Так и не придумав другого способа, она обескураженно попросила Робина отпустить ее и повернуться спиной. В ответ по его губам пробежала улыбка, и он, не открывая глаз, обнял Марианну, прижал грудью к своей груди и положил ее руки себе на плечи. Угадав его безмолвную подсказку, Марианна ответно обняла Робина и принялась тереть губкой его спину. Это было не так просто – держать губку, оставаясь в объятиях Робина, слыша его учащающееся дыхание. Губка все же выскользнула из ее ослабевшей руки, когда над ухом Марианны раздался тихий возглас Робина, и его руки с силой сдавили ее стан, а лоб прижался к ее плечу.

– Девочка моя! – прошептал он, вскинув слипшиеся от воды ресницы, и посмотрел на Марианну взглядом, в котором были и благодарность, и понимание собственной власти над возлюбленной.

– Помнишь, я предложила тебе помочь в купании, а ты выставил меня вон? – спросила Марианна, когда они уже выбрались из ванны и одевались.

Услышав ее вопрос, Робин весело хмыкнул и посмотрел на Марианну, ожидая продолжения. Она потупила глаза, старательно разглаживая на себе платье, за которым ей пришлось сбегать в гардеробную.

– Ты, наверное, думал о том, что я могла бы помогать тебе так, как сегодня?

– Именно! – рассмеялся Робин и заключил Марианну в объятия. – Я боялся, что если ты не уйдешь, мне не удастся предотвратить такую помощь, поскольку не был уверен ни в своих силах, ни в твоем сопротивлении!

Они вышли к ужину, когда Клэренс устала их ждать и, пригорюнившись, сидела за столом, на котором стояли блюда с остывшей едой и кубки с вином, утратившим прохладу. Но они пришли такие счастливые, не сводящие друг с друга влюбленных глаз, что она тут же позабыла об упреках.

Они долго втроем сидели за столом. За ужином разговор вели Робин и Клэренс, а Марианна молчала, незаметно разглядывая Робина из-под ресниц так, чтобы не тревожить его пристальным взглядом.

Пусть о нем говорят все что угодно! Пусть он сам не спешил рассказать о себе, но от взгляда Марианны не ускользнули его естественность и непринужденность среди богатого убранства ее комнат. Эта гордая посадка головы, манера держаться очень прямо, не сутуля плечи подобно простолюдинам… И белоснежные кружева рубашки изящно оттеняли его красивые смуглые руки – руки воина, а не землепашца.