Друзья и недруги. Том 1

– Не больше кубка, вино должно быть некрепким и подогретым, без пряностей.

– Какого дьявола?! – взревел Генрих, услышав распоряжения Робина. – Я хочу сладкого анжуйского вина! Пусть эти монахи сами лакают кислый виноградный сок, к которому привыкли!

Робин обернулся с порога, устремил на короля неотрывный взгляд и, сковав его волю, произнес:

– Нельзя, государь, если не хотите, чтобы вам стало хуже.

Смиряясь под взглядом странного монаха, Генрих проворчал:

– Куда уж хуже? Ладно, пусть принесут такого вина, как он сказал. Только поторопитесь!

– Что с ним? – спросил аббат в аптечной комнате, где Робин выбирал нужные лекарства и складывал флаконы и пучки сушеных трав в корзину.

Они были вдвоем, дверь аббат предусмотрительно запер, но все равно понижал голос до шепота, говоря о короле. Робин не удосужился последовать его примеру и, не прерывая своего занятия, ответил обычным тоном:

– Воспаление в заднем проходе, причем довольно давнее. От скачки верхом обострилось, и, думаю, не сегодня, а несколько дней назад. Сегодня он просто свалился.

– И ты справишься с этим?

Робин пожал плечами:

– Я облегчу ему боль и сниму жар, но, чтобы излечиться полностью, он должен месяц, а то и два оставаться в постели, не пить крепких и сладких вин, к которым имеет пристрастие, судя по его лицу и фигуре, не есть пряной и жирной пищи.

– Король Генрих в постели целый месяц! – хмыкнул аббат.

– Вот и я о том же, – усмехнулся Робин. – Поэтому излечить его окончательно мне не удастся.

Вернувшись в покои аббата, он увидел, что король лежит в постели, переодетый в ночную рубашку, а возле него остался только сын-бастард.

– Я отправил Маршала спать, – буркнул король. – Иди и ты, Жоффруа.

Тот попытался возразить:

– Вдруг брату-травнику понадобится помощь?

Генрих в ответ яростно сверкнул глазами:

– Твоя помощь никому не понадобится! Перевернуться на бок или живот я еще в силах. Отправляйся в постель! Завтра отправимся в путь, как только отслужат утреннюю мессу.

– Отец! – воскликнул Жоффруа.

– Оставь меня! – прорычал Генрих.

Жоффруа ничего не оставалось делать, кроме как повиноваться. Все то время, которое понадобилось Генриху, чтобы выпроводить сына, Робин был занят приготовлением травяного отвара, сбивающего жар. Едва за Жоффруа закрылась дверь, как Генрих уперся тяжелым взглядом в Робина. Тот почувствовал взгляд короля, но продолжал молча заниматься своим делом.

– Сними капюшон! – вдруг потребовал Генрих.

Робин тряхнул головой, сбрасывая капюшон, повернулся к королю и посмотрел на него невозмутимыми глазами.

– Неудивительно, что я принял живого за призрак, – пробормотал король, разглядывая неподвижно застывшего перед ним Робина. – Ты даже смотришь так же, как он!

Взяв флакон с мазью и корпию, Робин подошел к кровати.

– Вы позволите помочь вам, государь? Мне нужно, чтобы вы легли спиной кверху.

– Спиной! – хмыкнул Генрих, переворачиваясь на живот. – Говори, как есть: задницей.

Кряхтя, король вытерпел не слишком приятную процедуру промывания и наложения компресса, но в конце так обессилил, что беспрекословно принял помощь Робина, когда тот осторожно уложил его на спину. Налив в кубок настоявшийся отвар, Робин поднес его к губам Генриха, но тот откинул голову и посмотрел на него с усмешкой.

– Я могу быть уверен, что ты не напоишь меня отравой?

Несмотря на то что перед ним был король, Робин позволил себе ответную усмешку:

– Если вы заподозрили во мне отравителя, то поздно спохватились, государь. Яд проникает в тело не только через рот, – и он выразительно приподнял бровь.

Издав сдавленный нечленораздельный рык, Генрих выхватил кубок из рук Робина и, выпив содержимое, швырнул его на пол. Тяжело дыша, король откинулся на подушки и едва ли не с ненавистью посмотрел на своего целителя.

– Государь, вам надо успокоиться, – сказал Робин, садясь рядом, и взял Генриха за запястье, проверяя биение пульса. – Волнение не пойдет на пользу лечению.

– Волнение? – усмехнулся Генрих. – Да я сейчас кликну стражу!

– Не стоит этого делать, – спокойно ответил Робин.

– Одолело малодушие? – язвительно спросил король, отнимая руку.

– Нет, – с прежним спокойствием сказал Робин. – Во-первых, я должен еще дважды за ночь напоить вас лекарством. Во-вторых, мне жаль ваших стражников – я пройду сквозь них, как нож проходит сквозь масло.

– Да? – протянул Генрих, прищурив глаза. – Мне рассказывали, как ты отстаивал свой замок и с каким неистовством рубился за каждую его пядь. Значит, ты, находясь возле короля, еще и вооружен? Такой же предатель, каким был твой отец!

Робин выпрямился, в его глазах, устремленных на короля, сверкнул едва приметный огонек гнева. Генрих не называл имен, но они и не требовались: Робин давно уже понял, что король догадался, кто перед ним.

– Ни мой отец, ни я не запятнали себя предательством. Только долг целителя, предписывающий не оставлять того, кто нуждается в помощи, не позволяет мне немедленно покинуть как эти покои, так и саму обитель.

Не возмутившись откровенной дерзостью, прозвучавшей в чеканном голосе Робина, Генрих негромко рассмеялся:

– Только долг целителя, говоришь? А в моем позволении, вижу, ты не нуждаешься?

Робин промолчал, так крепко сжав зубы, что на скулах заходили желваки. Глядя в его напряженное лицо, потемневшие неуступчивые глаза, Генрих неожиданно спокойно сказал:

– Ты не признаешь обвинений в измене и в нарушении твоим отцом вассальной присяги, равно как и в собственном пособничестве, если не в открытом предательстве своего короля. Какие же доказательства ты представишь в оправдание?

– Нуждается ли в оправдании то, что никогда не существовало на деле?

– То есть предлагаешь мне принять твои слова на веру, – усмехнулся Генрих, не спуская глаз с Робина. – Хорошо! Ты готов поклясться спасением души, прямо сейчас, вот хоть на этом распятии?

Генрих выпростал из-под ворота рубашки крест на длинной цепочке и, положив его на ладонь, протянул Робину. Тот накрыл крест и руку короля своей ладонью и отчетливо сказал:

– На этом кресте я клянусь спасением собственной души, что мой отец Альрик Рочестер, граф Хантингтон до последнего вздоха был верен вассальной присяге, которую принес законному королю Англии, то есть вам. Клянусь, что, не будучи связан с вами вассальной присягой, я, Роберт Рочестер, ни делом, ни словом ни разу не злоумышлял против вашей власти, государь.