Друзья и недруги. Том 1

– Конечно, отец, – чрезвычайно покладистым тоном ответила Кэтрин, – но если ты и впредь намерен хранить свои железяки в сундуке с одеждой, позволь дать тебе совет: переложи их в ларь с мукой. Там они будут уместнее.

Джон с неописуемым удовольствием наблюдал, как его маленькая жена дает отпор огромному Эрику, в гневе нависшему над Кэтрин исполинской глыбой. Подыскав язвительный ответ на предложение невестки, Эрик открыл было рот, в чем тут же раскаялся. Кэтрин подхватила с пола соломенную подстилку и встряхнула ее перед носом свекра. Дом заполнило густое облако пыли.

– И скоту место во дворе, а не в доме у очага, – продолжала она таким голосом, словно вразумляла малого ребенка.

– Я никогда и не держал в доме… – начал было Эрик, но, встретив веселый взгляд Кэтрин и услышав приглушенный смех сына, закрыл рот.

– Сходите-ка с Джоном на озеро, – миролюбиво предложила Кэтрин, не обращая ни малейшего внимания на побагровевшее от злости лицо Эрика, – наловите рыбки, пока я прибираюсь в этом хлеву, а когда вернетесь, я сварю вкусный суп.

– Не смей говорить со мной, как с младенцем! – рявкнул Эрик. – Не то сама не заметишь, как окажешься в своем супе вместе с рыбой!

Взяв Джона за шиворот, Эрик подтолкнул сына к двери. Увидев, что возле дома собралась половина селения и все как зачарованные слушают перепалку маленькой Кэтрин со свекром, Эрик окончательно рассвирепел.

– Здесь вам не ярмарочный балаган! – разогнал он непрошеных зрителей и укоризненно покачал головой, глядя на Джона: – Ну и женушку ты привел! Спасибо тебе, сынок. Это же настоящая оса! Так и вьется, так и жалит!

Из открытой двери вылетела гора мусора, и Эрик поспешил убраться с собственного двора, оставив поле боя за торжествующей невесткой.

Счастливая, влюбленная в мужа Кэтрин хотела, чтобы счастливыми были все, не только она. Поэтому ее волновало и печалило одиночество Робина, особенно когда она наблюдала за крепким семейным союзом Вилла и Элизабет.

– Почему у Робина нет если не жены, то хотя бы подруги? – спросила она у Элизабет. – Я ведь вижу, какими глазами на него смотрят едва ли не все девушки в Локсли! А он одинаково приветлив с каждой, и только. Неужели никто не сумел задеть его сердце?

– Подруг у него больше, чем следовало бы, – усмехнулась Элизабет. – Просто все они живут в других селениях, он же предпочитает сам навещать их, не приглашая в Локсли.

– Не хочет обременять себя обязательствами? – догадалась Кэтрин.

– Наверное. Кое-кому удалось задеть его сердце, причинив ощутимую боль.

– Так он испытал разочарование? – огорченно протянула Кэтрин.

– Скорее решил, что переболел тем, что сродни болезни, и стал не подвержен сердечным чувствам, – рассмеялась Элизабет.

Не одна она считала число подружек Робина чрезмерным. Эллен больше нее огорчалась из-за его отлучек в другие селения, особенно когда он возвращался домой не вечером, а к утру. Однажды она не выдержала и попеняла ему. В ответ Робин обжег ее быстрым и не слишком добрым взглядом.

– Я не обещал хранить тебе верность, – резко сказал он и, увидев, как Эллен расстроилась, смягчился: – Нелли, если тебя это утешит, то знай, что я никому не даю подобных клятв.

– Да, конечно, – вздохнула Эллен и понимающе кивнула головой, – на твою верность, как и на детей от тебя, получит право лишь та, что станет твоей женой.

– О чем ты? – пренебрежительно хмыкнул Робин. – Детей пусть рожает – это ее святая обязанность передо мной как супругом. А верность… На свете много красивых женщин. К чему ограничиваться объятиями одной, даже если она жена?

– Принося в церкви обеты при венчании, дают и обет верности, – напомнила Эллен.

Робин зевнул и с небрежением пожал плечами:

– А также быть вместе не только в радости, но и в горе, и прочие обещания. Но все ли их держат, Нелли?

– Кто как умеет, – ответила Эллен, неодобрительно поджав губы. – Знаешь, Робин, мне сейчас стало жаль девушку, которую ты возьмешь в жены, пусть я не знаю даже ее имени, не то что ее саму!

– Ну почему же не знаешь имени? – усмехнулся Робин. – Я тебе его называл: леди Марианна. Когда я добьюсь, чтобы меня восстановили в правах, то напомню ее отцу о помолвке и предъявлю права на свою невесту.

– А если к тому времени сэр Гилберт Невилл, считая тебя погибшим, выдаст дочь замуж за другого?

– Значит, мне придется раньше открыть ему, что я жив, – хладнокровно ответил Робин. – Пока договор о нашем обручении в силе, леди Марианна не может выйти замуж ни за кого, кроме меня, равно как и я не могу жениться на другой.

– Но если ты еще не будешь восстановлен в правах, не потребует ли от тебя барон Невилл расторжения этого договора, чтобы освободить дочь от прежних обязательств?

– Потребовать он может, но я не соглашусь. По всем статьям леди Марианна меня полностью устраивает в качестве супруги, а искать другую невесту у меня не будет времени.

– Робин, ты словно кобылу на ярмарке выбираешь! – в сердцах заметила Эллен.

Он рассмеялся, обнял ее и поцеловал.

– Уже выбрал, Нелли. Вернее, за меня выбрали. Так тому и быть.

– Но почему ты считаешь, что не обретешь в браке любовь? – упорствовала она.

– Обрету или не обрету, брак все равно остается браком, – сказал Робин и рассердился: – Прекрати этот разговор, Нел! О ком мы говорим? О девочке, которой не исполнилось и тринадцати лет? Которая сейчас занимается вышиванием очередного покрова для обители, куда отец отослал ее на воспитание? Представляю, чему ее научат монахини! Смиренно молиться во время исполнения супружеских обязанностей и сносить их с подобающим знатной даме терпением.

Не желая сердить его еще больше, Эллен унялась и посочувствовала в душе незнакомой ей леди Марианне, о которой будущий супруг говорил с таким снисходительным небрежением и равнодушием. Вилл не желал признавать, что питает любовь к Элизабет, но Робин в отрицании сердечных чувств зашел много дальше брата. Вилл любил, как бы ни отпирался, – Робин не любил и не желал любви. Слова, которыми он завершил разговор, служили тому подтверждением.

– В сущности, Нелли, все очень просто: проявляй внимание, не открывая душу, не прилагай чрезмерных усилий, чтобы заполучить девушку, и сам не заметишь, как она станет твоей. С той же легкостью умей вовремя расстаться: утешь подарком и ласковым словом, выкажи благодарность и уходи не оглядываясь.

Поставив тем самым точку в разговоре, который был неприятен как для Эллен, так и для него самого, в глубине души огорченного ее всплеском ревности и упреками, Робин подхватил мечи и отправился на тренировку с Виллом. Эллен, оставшись одна, принялась готовить обед. Перебирая в уме каждое слово, сказанное Робином, она не могла не признать, что говорил он резко, но доверительно и со всей откровенностью. А значит, его душа, как бы он ни утверждал обратное, для нее оставалась открытой, хоть и не распахнутой настежь. Впредь надо держать себя в руках, подавляя ревность в зародыше, если она не хочет утратить его доверие, которым дорожит больше всего на свете. Как ни странно, поддавшись ревности и получив от Робина жесткий отпор, Эллен сумела найти утешение в том, что он сказал. От других Робин уходит, а к ней неизменно возвращается. Понимание, что его возвращения обусловлены прежде всего тем, что они живут под одним кровом, ее не смутило. Ведь он, ночуя дома, не пренебрегал Эллен, и ей этого было достаточно, чтобы считать себя ближе Робину, чем его неизвестные ей подружки.

Эллен не знала, что далеко не все отлучки Робина связаны с подругами в других селениях. Только Вилл был посвящен в то, что большую часть времени, проводимого за пределами Локсли, Робин уделяет посещению монастыря в Ярроу. Эдрик, который был единственной нитью, связывавшей Робина с внешним миром, не давал о себе знать, и Робин очень скоро после его отъезда в Маласэт начал задыхаться в добровольном заточении. Ему как воздух были нужны книги, знания о том, что происходит в Англии и за ее пределами. Тогда он вспомнил о дружбе отца с аббатом из Ярроу и рискнул наведаться в монастырь, открыться настоятелю и получить от него то, в чем нуждался. В свои намерения Робин посвятил Вилла – отчасти потому, что всегда поверял брату свои мысли и планы, отчасти чтобы Вилл не обеспокоился непривычно долгим отсутствием Робина. Вилл сначала усомнился в разумности замысла брата, но графа Альрика и аббата из Ярроу действительно связывала крепкая дружба, и сам Вилл испытывал такую же потребность в новостях и книгах, как и Робин. Он вызвался сопровождать брата, но тот отказался: отсутствие в Локсли их обоих вызовет ненужные толки. Книги же Робин привезет Виллу сам, если аббат не забыл о дружбе с графом Альриком.

– А если забыл и не просто так, а ради собственной безопасности? – спросил Вилл, испытующе глядя на брата. – Ты понимаешь, как рискуешь собой?

– Я справлюсь, – кратко ответил Робин, бросив выразительный взгляд на убранный в ножны Элбион.

Вилл, соглашаясь, молча кивнул. Братья тренировались в умении обращаться с оружием каждый день, и за годы, прожитые в Локсли, воинское искусство достигло совершенства. Любой из них мог легко справиться в одиночку с несколькими противниками, даже с десятком.

Опасения Вилла оказались напрасными: аббат ничего не забыл. Не будучи чересчур отважным, он был добрым человеком и чтил память погибшего друга. Когда Робин под видом паломника пришел в монастырь и после службы преклонил перед ним колени, как все, кто искал благословения, аббат едва не задохнулся от волнения, увидев знакомые черты, только в более молодом облике. Сделав Робину знак следовать за ним, аббат привел его в свои покои. Запрокинув голову – он был значительно ниже Робина, аббат с радостным изумлением вглядывался в неожиданного гостя.

– Граф Роберт! Значит, вам удалось уцелеть? Но с вашей стороны было крайне неосторожно вот так являться сюда. Вы стали очень похожи на отца, а он был здесь частым гостем и памятен многим моим собратьям, пусть даже история с разгромом вашего рода почти забылась.

Робин тоже стал частым гостем монастыря в Ярроу, хотя и не настолько, как граф Альрик. Аббат подробно рассказывал ему все новости, он распахнул перед Робином двери в книгохранилище, где тот проводил долгие часы. Он заказал копии книг, которые Робин хотел всегда иметь под рукой, и позволял гостю брать с собой любые другие книги с условием возврата в очередной приезд в монастырь. Благодаря аббату Робин и Вилл узнавали обо всем, что происходит в обширных владениях короля Генриха – как на острове, так и на континенте, и словно ощутили наконец приток свежего воздуха.

Аббат ни разу не спросил, где Робин нашел приют на годы, что прошли с гибели графа Альрика и падения Веардруна. Оберегая дорогого сердцу гостя от чужих любопытных глаз, он и себе не позволял любопытства. Он довольствовался тем, что нашел в Робине благодарного слушателя, жадно внимавшего каждому слову о событиях в королевстве, и равного собеседника в том, что касалось книжной премудрости, в которой аббат был одним из самых искушенных людей, с кем Робину доводилось встречаться. Только однажды он не удержался и завел разговор о дальнейшей судьбе Рочестеров.

– Тебе ведь минуло двадцать лет, сын мой. Самый возраст для славных дел и свершений! Как долго еще ты собираешься пребывать в безвестности?

Робин лишь усмехнулся в ответ и неопределенно пожал плечами.

– Ждешь воцарения на троне Англии нового короля? – догадался аббат. – Но что вселяет в тебя уверенность в милости того, кто наследует королю Генриху? К тому же Генрих постоянно меняет решение, кому он оставит корону.

– В такой ситуации, святой отец, единственно верный выход – открыться самому Генриху. Но именно к этому я не расположен, – твердо ответил Робин.

Аббат долго молчал, постукивая пальцами по краю стола, за которым расположился Робин с арабской книгой о медицине. Задумчиво глядя на Робина, он заговорил медленным, размеренным тоном: