Друзья и недруги. Том 1

– Тех, что есть, мало, а Клэр и Тиль должны заниматься. Я дам тебе список книг, которые мне нужны, и ты закажешь их у переписчиков в Ярроу. Еще мне нужно кое-что для приготовления лекарств, но тут уж я все объясню Эллен, а она поможет тебе сделать покупки. Больше ничего, мой добрый Эдрик!

– Больше ничего! – фыркнул Эдрик, провожая Робина любящим отеческим взглядом. – Об одежде и обуви даже не вспомнил, ветрогон!

Понимая, что друзьями начнется, но не закончится, Эдрик заранее отсчитал монеты, чтобы их хватило оплатить оружие для всех парней селения, которые непременно подтянутся, едва начнутся ратные уроки. Так оно и вышло. Эрик, отец Джона, выковал мечи, и Эдрик каждый день вручал оружие еще одному, а то и двум-трем новым ученикам. Забот у ратного наставника братьев Рочестеров заметно прибавилось, но Эдрик не жаловался. Не давая спуску себе, он не давал его и ученикам, словно вернулся в те времена, когда командовал ратниками Веардруна при графе Альрике. Робин предложил ему помощь – свою и Вилла, но Эдрик лишь огрызнулся.

– Вам с лордом Виллом самим есть чему поучиться. Недоучившийся учитель испортит руку ученику. Поэтому предоставьте мне заниматься своим делом, а сами занимайтесь своим. И прилежнее, лорд Робин!

Если в первые дни пребывания в Локсли Робин не знал, куда себя деть, то теперь у него не оставалось ни минуты для безделья. Полевые работы, ратные занятия, верховая езда, уход за лошадьми, уроки с Клэренс и Тиль, походы с Эллен в лес за целебными травами – дни Робина оказались заполненными до поздней ночи. Эллен, не знавшая грамоты, тоже старалась быстрее закончить домашние дела, чтобы пристроиться рядом с девочками, обучаясь читать и писать. Потихоньку к ней присоединилась Элизабет, потом Джон, следом за ним другие – не только молодежь, но и взрослые жители селения. Робин никому не отказывал и учил всех, щедро передавая собственные знания и в грамоте, и в истории, и в географии. Незаметно для жителей Локсли их понимание мира начало изменяться. Селение больше не казалось им глухим и затерянным в лесах, когда они сначала смутно, а потом все четче и четче представляли себе мир, раскинувшийся за пределами не только Локсли, но и всех Средних земель, больше узнавали об иных странах и народах, населявших эти страны, об истории и обычаях не только Запада, но и Востока.

Эллен, постигая науки вместе со всеми, втайне гордилась тем, что у нее есть свои, отдельные от остальных уроки, которые давал ей Робин, когда они собирали травы и готовили лекарства. Она и знать не знала о многих растениях, мимо которых раньше проходила, считая их бесполезными. Робин останавливал Эллен на каждом шагу, то срывая стебель, то выкапывая корешок и попутно объясняя их свойства: в каких случаях они целебны, а когда ядовиты.

Занимаясь приготовлением лекарств – настоев, мазей, просто травяных смесей, из которых можно будет сделать тот или иной отвар, Робин посвящал Эллен в секреты, которые становились для нее настоящим откровением, хотя она мнила себя искушенной целительницей.

– Откуда ты столько знаешь?! – не переставала она удивляться. – Ведь ты еще так молод! Даже не молод, а юн.

– А ты? – улыбался Робин. – Ты младше меня, но тоже знаешь немало.

– Ну, меня-то мать учила сызмальства, сколько я себя помню. А ты ведь не мог тратить на науку врачевания все свое время!

– Все время, конечно, не мог, но я не так уж мало учился, и очень прилежно, – ответил Робин.

Эллен подумала, что прилежание было не единственным источником его медицинских навыков. Он был изначально талантлив во всем, что относилось к врачеванию. Впрочем, не только в этом. Живя с Робином в одном доме и имея возможность наблюдать за ним, Эллен пришла к глубокому убеждению, что у него много разных способностей, слишком много для обычного человека.

Взять, например, необычайную выносливость: он был занят с утра до ночи, но никто и никогда не видел его утомленным. Всегда свеж, бодр, улыбчив, исключительно опрятен, и даже в полях его промокшая от пота рубашка не выглядела грязной. Как только утром он переступал порог своей комнаты – всегда был в движении, всегда на ногах.

– Милорд, вы себя загоните! – выговаривал ему Эдрик, но Робин лишь смеялся в ответ.

Все же половину дня отдыха он себе позволил в последний майский день, когда ему исполнилось семнадцать лет. К великой радости Клэренс и Тиль, Робин сообщил им, что ежевечерних занятий не будет, и они побежали на улицу играть с детворой. Робин поднялся к себе и сделал то, что давно собирался сделать, но не мог себя заставить. Он поставил на стол большой ларец, в который Эдрик сложил все документы, прихваченные из Веардруна. Едва Робин откинул крышку и посмотрел на пергаментные свитки, как на него повеяло солеными брызгами моря и ароматом цветущих лугов. Он с трудом справился с желанием закрыть глаза, зная, что, открыв их, увидит всю ту же комнату, а не пронизанные солнцем галереи и террасы Веардруна. Глубоко вздохнув, Робин расположился за столом и принялся не торопясь просматривать свиток за свитком.

Сначала шли составленные в разные годы и даже разные столетия документы, подтверждающие права Рочестеров на земли и замки в Англии, Нормандии, Аквитании. Пробегая глазами по строкам и оттискам печатей, Робин невесело усмехнулся. Если забыть о действительности и верить только тому, что говорили документы, каким же могущественным и богатым он был! И останется – Робин крепко стиснул зубы и пристукнул кулаком по столу. Не сегодня, не завтра, но когда-нибудь он все равно вернет себе то, чем владел по праву.

А вот договор о его обручении с дочерью леди Рианнон и барона Невилла. Перечитав документ несколько раз, Робин снова улыбнулся, но уже задумчиво и с легкой грустью. Припомнив рассказ брата о маленькой леди Марианне, он попытался представить ее, но облик получился очень расплывчатый. Вместе лица нареченной, которую он никогда не видел, перед ним явственно возник образ леди Рианнон. Он даже почувствовал ласковое прикосновение ее ладони, услышал нежный голос, как в тот день, когда отец, несмотря на все возражения Робина, подписал договор о помолвке наследника с леди Марианной.

****

– Перестань хмуриться! – смеясь, уговаривала леди Рианнон. – Ты так рассержен, словно твой отец совершил по отношению к тебе нечто недопустимое!

– При всем моем уважении к вам, поскольку она ваша дочь, леди Рианнон, я не понимаю, зачем отцу понадобилась эта помолвка, – сердито ответил Робин, не желая смиряться с потерей свободы. – Невесту я в глаза не видел! И мне еще только будет шестнадцать лет – не слишком ли рано для брака?

– А если я скажу тебе, что вы с ней изначально предназначены друг для друга? – с улыбкой сказала леди Рианнон, внимательно глядя на Робина, и, когда он бросил на нее недоверчивый и угрюмый взгляд, склонила голову: – Да-да, это именно так. Марианна будет тебе хорошей женой и преданной подругой. Я подсказала Альрику связать вас помолвкой уже сейчас, пока мой супруг не подыскал нашей дочери в мужья кого-то другого.

– Или я не нашел себе невесту, – хмыкнул Робин.

– Да, такую возможность я тоже приняла во внимание, – усмехнулась в ответ леди Рианнон. – Ты вступаешь в возраст, когда легко влюбляются и одновременно совершают ошибку. И чтобы ты не ошибся, своими руками разбив жизнь и себе, и моей дочери, я попросила Альрика поторопиться.

– Как мило с вашей стороны, леди Ри, так заботиться о моем счастье! Почему бы вам с отцом просто не связать меня по рукам и ногам? – продолжал ворчать Робин.

Леди Рианнон от души рассмеялась, обняла его и поцеловала в лоб.

– Думаешь, тебе подрезали крылья? Нет, мой мальчик, тебе их расправили и дали еще пару крыльев в придачу. Подожди! Марианна подрастет, ты встретишься с ней и влюбишься с первого взгляда! Она уже сейчас хороша как ангел, а когда вступит в пору юности, от нее никто не сможет отвести взгляд, и вот тогда ты не однажды поблагодаришь и отца, и меня за проявленную нами поспешность.

Не в силах противиться ее любящему взгляду, Робин покусал губы, но не выдержал и улыбнулся в ответ.

– Ладно, леди Ри! Если ваша дочь вырастет хотя бы вполовину такой красивой, как вы, я сочту, что не остался внакладе.

****

Звонкий серебряный смех леди Рианнон пролетел эхом, растаял, и Робин очнулся от воспоминаний. Полтора года прошло с того дня, и как же все изменилось! Отец погиб, леди Рианнон умерла, его самого тоже считают погибшим. Но пока он жив, договор об обручении сохраняет силу. Реджинальд просил Вилла дать знать, как сложится судьба Робина. Но ради безопасности брата Вилл решил не извещать Реджинальда даже о себе самом: так, словно оба брата Рочестеры внезапно исчезли. Значит, и маленькая леди Марианна считает своего нареченного умершим. Конечно, при условии, что она знает о помолвке, не забыла о ней по малолетству и хотя бы однажды думала о том, за кого ей предстояло выйти замуж.

Сколько ей сейчас? Ему семнадцать, он старше нее на неполные восемь лет. Выходит, в феврале ей минуло девять. Еще три года, и, останься все по-прежнему, они могли быть обвенчаны. Изначально отец так и задумывал: венчание, когда ей исполнится двенадцать, консумация брака[3 - От лат. сonsummatio (довершение) – первое осуществление брачных отношений между супругами.], когда Марианна достигнет четырнадцати лет. Но, выведенный из себя протестами Робина против обручения, граф Альрик в сердцах изменил условия, отложив венчание до того дня, когда Марианне минет шестнадцать.

– Ты еще станешь просить меня, чтобы я приблизил день свадьбы на два года, – пообещал он Робину. – Но за твое упрямство я накажу тебя ожиданием.

Робин тогда удержался от смеха только из почтительности к отцу, который и без того был сердит на сына.

А все же – почему сложилось так, что он ни разу не видел ее? Ведь он дважды приезжал во Фледстан, но в тот год она была вдали от дома, в гостях у деда – правителя Уэльса. Когда же он сам жил в Уэльсе, она, наоборот, жила во Фледстане. Ее никогда не привозили в Веардрун, хотя Реджинальд был у Рочестеров частым гостем. Судьбой предназначенная, утаиваемая стечением обстоятельств, его незнакомая маленькая нареченная. Почему она сегодня вдруг заняла его мысли? Вот уже час он держит в руках договор о помолвке, не зная ее, ничего не чувствуя к ней. Впрочем, нет. Одно чувство было: сострадание к маленькой девочке, рано оставшейся без матери. И ничего, кроме этого.

Робин свернул пергамент, убрал обратно в ларец и достал последний свиток. Развернув его, он бросил взгляд на печать и удивленно поднял брови. Это была печать короля Генриха. Быстро пробежав глазами текст, Робин протяжно присвистнул.

– Вот это да! – выдохнул он, перечитав его еще раз.

Альрик Рочестер, граф Хантингтон признавал за сыном Уильямом, рожденным вне брака от Барбары Скарлет, права на родовое имя и ношение герба Рочестеров, на что король Генрих давал свое высочайшее позволение.

Робин хотел немедленно броситься к Виллу, как вдруг тяжелая ладонь надавила ему на плечо. Обернувшись, он увидел Эдрика. Встретившись глазами с Робином, тот отрицательно покачал головой.

– Не спешите, лорд Робин!

Погрузившись с головой в документы, воспоминания и размышления, Робин не заметил, когда Эдрик появился у него за спиной. Но, наверное, достаточно давно, чтобы прочитать последний документ, который израненный Рэйф привез в Веардрун вместе с рыцарской цепью графа Альрика и известием о его гибели.

– Почему я должен медлить? – спросил Робин, в упор глядя на Эдрика. – Ты все еще подозреваешь Вилла в соперничестве? Разве ты не понимаешь, чем для него будет официальное признание отца?

– Как раз это я понимаю лучше вас, – спокойно ответил Эдрик, не приняв вызова, явственно читавшегося в глазах Робина. – Вилл глубоко страдает, оттого что не успел помириться с графом Альриком, пока тот был жив. Узнав, что отец, несмотря на ссору, признал его своим сыном, ваш брат не обрадуется, как вы думаете. Он будет раздавлен великодушием графа Альрика, и его страдания усугубятся во сто крат. Ваш брат – человек сильных чувств, пусть он и пытается их скрывать под маской надменности. Он поклялся помочь вам во всем, чтобы вернуть Рочестерам прежнее могущество. Вот и сделайте это, лорд Робин, – вместе с братом вернитесь в Веардрун победителями и уже тогда показывайте Виллу этот пергамент. Оказав вам поддержку и помощь в восстановлении всех прав, Вилл будет гордиться тем, что отец признал его Рочестером. Сейчас это знание только причинит ему боль.

Слушая Эдрика, Робин постепенно понимал его правоту. А еще он удивился, что Эдрик так чувствует Вилла, которого всегда едва терпел.

– Оказывается, в глубине души ты все-таки любишь Вилла и заботишься о нем, – сказал Робин, не спуская с Эдрика внимательного взгляда.

– Не о нем, – отрезал Эдрик. – О его матери. Ей хватило горя, чтобы она еще больше расстроилась из-за терзаний сына. А к вашему брату я отношусь так, как отношусь, – как он того заслуживает.

Минуло лето, за ним осень, и Робин встретил свою первую зиму в Локсли. Прошло девять месяцев с тех дней, когда погиб граф Альрик и пал Веардрун – ровно столько, сколько нужно ребенку, чтобы пройти путь от зачатия до рождения, и Робин действительно словно заново родился. Он полностью освоился с жизнью в селении, друзья Вилла стали его друзьями. Молодежь – и парни, и девушки – давно звали его просто по имени. Примеру молодых последовали и взрослые, хотя иной раз все равно почтительно именовали Робина и графом, и лордом.

Все селение диву давалось, как быстро он перенял навыки тех, кто от рождения жил в деревне и занимался сельским трудом. Легко, едва ли не играючи, он научился пахать, сеять, жать, вязать снопы, обмолачивать, на покосах очень быстро перестал уступать самым умелым косарям, мог доить коров, словно занимался этим всю жизнь. Взяв несколько уроков у Эрика в кузнице, Робин вскоре сам ковал лошадей так, будто с малых лет рос возле наковальни и горна.

Виллу, который родился в Локсли и провел в нем свои первые восемь лет, сельский труд давался тяжелее. Но он не мог позволить себе отстать от младшего брата, в душе восхищаясь тем, как Робин идет по жизни: только вперед, не оглядываясь на прошлое и увлекая за собой старшего брата. Где бы он ни был – в полях, на покосах, на пастбище, – все, кто трудился с ним, забывали об усталости, начинали улыбаться его шуткам. Робина было легко отыскать по громкому общему смеху, работа в его обществе всегда заканчивалась неожиданно, когда сил еще оставалось достаточно, хотя утром казалось, что их едва хватит до вечера.

Эдрик продолжал ратные занятия с братьями и другими учениками каждый день, несмотря ни на погоду, ни на усталость тех, кто брал в руки мечи.

– Истинный воин не ведает усталости, – рычал он, если кто-то ронял меч. – Воин помнит, что если поддастся телесной немощи, то немедленно отдохнет, но уже не на этом свете, а на том!