Друзья и недруги. Том 1

Ее глаза затуманились печалью, и она не заметила цепкого взгляда, которым ее быстро окинул Эдрик. Ему редко доводилось видеть Барбару. В последний раз, год назад, она выглядела много моложе. В густых пепельно-русых волосах засеребрились седые нити. Эдрик догадывался, что стало причиной и седины, и появившейся сеточки морщин возле глаз, но не подал виду.

– У тебя славная дочка, – сказала Барбара, чтобы что-то сказать. – Есть и другие дети, старше нее?

– Нет, Тиль – единственный мой ребенок, – ответил Эдрик. – Я не слишком торопился с женитьбой.

Барбара не стала спрашивать его о причинах, и Эдрик сказал сам:

– Все ждал, что ты образумишься, устанешь жить одна.

Он вперил в нее тяжелый настойчивый взгляд, но она лишь повела плечами и ничего не сказала в ответ.

– Жизнь свела нас в этом селении, где живешь ты и стану жить я, – продолжал гнуть свое Эдрик. – Я вдовец, граф Альрик погиб. Почему бы тебе не выйти за меня?

Барбара удивленно приподняла бровь и посмотрела на него долгим взглядом. Эдрик умел владеть собой. По его спокойному лицу нельзя было угадать, с каким тайным напряжением он ждал ответа. Барбара покачала головой, и вот тут уже Эдрик не выдержал и вспылил.

– Почему опять «нет»? Что во мне так отталкивает тебя, что ты снова отказываешь?!

– Не отталкивает, Эдрик, – устало ответила Барбара. – Не влечет, так правильнее. Смерть Альрика для меня ничего не меняет. Так уж я устроена. А еще у меня есть сын, которому ты попортил немало крови, цепляясь к нему на каждом шагу. Не знаю, что у него вышло с отцом, но уверена, что без твоего вмешательства не обошлось, и теперь Вилл места себе не находит.

Эдрик всерьез разозлился. Его уже попрекали вмешательством в разговор Вилла с отцом и сам граф Альрик, и Робин – а теперь еще и она! Эдрик не считал себя виноватым, он всего лишь указал Виллу на его обязанности перед отцом и братом. То, что парень не умеет держать себя в руках, не его, Эдрика, вина как наставника.

– Твой мальчишка, Бэб, очень упрямый и чрезмерно гордый! В этом все дело, а не во мне.

– А почему он должен прятать глаза? Чего ему следует стыдиться? Чем он заслужил у тебя такую стойкую нелюбовь? – повысила голос Барбара, защищая сына.

Чем! Эдрик и сам не мог ответить, откуда исходит его неприязнь к Виллу. Просто в сердце Эдрика хватало места только для графа Альрика и его законного сына. Виллу, о существовании которого Эдрик узнал много позднее, уголка в его сердце не нашлось.

– Бэб, как бы я ни относился к лорду Виллу, он уже взрослый, – примирительно сказал Эдрик. – Не думаю, что он не примет твоего решения выйти за меня замуж.

– Прежде всего, Эдрик, такого решения не приму я, – оборвала его Барбара, подводя черту под затянувшимся и бесполезным, по ее мнению, разговором.

Эдрик не был злым или мстительным. Но сейчас, когда он, рассчитывая на успех, снова и теперь уже окончательно потерпел неудачу, ему захотелось причинить Барбаре такую же боль, какую в эту минуту испытывал он.

– Говоришь, его смерть для тебя ничего не меняет? – сказал Эдрик, поднимаясь из-за стола, и посмотрел Барбаре в глаза. – Это верно! Он и будучи жив не вспоминал о тебе, едва ты покинула Веардрун, и не вспомнил бы, если бы случайно не столкнулся здесь с твоим сыном. Графиня Луиза была ему доброй супругой, но и не будь ее он все равно никогда не помыслил бы о ни о браке, ни о новой связи с тобой. Не позвал же он тебя, когда овдовел. А все потому, что ты ничего – слышишь? – ничего не значила для него! Так, одна из любовниц, что были и до, и после тебя. Только благодаря лорду Уильяму он помнил о твоем существовании. Да и то, родив ему бастарда, вряд ли ты и в этом была исключением. Просто твоему сыну повезло, а о прочих граф Альрик не знал. Не думал, что ты настолько глупа, раз возомнила о себе невесть что.

В глазах Барбары проступили тяжелые слезы, и Эдрик пожалел о своей жестокости, но просить прощения не стал. Да она и не простила бы ему этих слов. Наверное, в душе надеялась, что граф Альрик хотя бы давно, но любил ее.

– Уходи, Эдрик, – одними губами сказала Барбара. – У тебя славная дочь, я всегда привечу ее в этом доме, но не тебя.

В трапезную вошла Элизабет, и никогда еще Барбара не была так ей рада: при ней Эдрику ничего не оставалось, как уйти.

Вернувшись домой, он столкнулся с Виллом и недовольно нахмурился. Тиль, напротив, просияла и бросилась к Виллу, показывая ему лошадку.

– Смотри! Ее подарила мне твоя матушка. Она рассказала, что ты сам играл с этой лошадкой!

Вилл улыбнулся и дернул Тиль за косичку.

– Это было давно, Тиль. Я рад, что теперь с ней будешь играть ты.

– Но недолго, – предупредила Тиль. – Я очень скоро вырасту. Правда-правда, Вилл!

Заметив, с каким обожанием Тиль смотрит на Вилла, и вспомнив, как плохо он простился с Барбарой, Эдрик с трудом сдержался, чтобы не выхватить у дочери игрушку и бросить в огонь. Но он живо представил, каким отчаянным ревом зальется Тиль, и лишь одарил Вилла недобрым взглядом, словно именно в нем была причина его неудачи с Барбарой. Вилл, в свою очередь, мгновенно догадался, зачем Эдрик навещал его мать, понял, что она опять ответила ему отказом, но из уважения к Эдрику постарался, чтобы тот ничего не прочел на его лице.

Робин выздоровел, но Эдрик, наблюдая за ним, оставался недоволен тем, как выглядит его лорд и воспитанник. То, что Робин похудел, Эдрика не волновало. Куда сильнее его беспокоило отсутствие обычной для Робина живой улыбчивости. Его лицо и глаза стали серьезными, сосредоточенными, словно Робин каждую минуту о чем-то напряженно раздумывал. Эдрик угадывал в нем душевный разлад, но не вмешивался, ни о чем не спрашивал, ждал, пока Робин сам к чему-нибудь придет в своих мыслях.

Робин действительно думал, был ли он прав в решении остаться в Средних землях. Оказавшись в Локсли, он поначалу испытал покой и удовлетворение от того, что у него появилась крыша над головой и больше не надо прислушиваться к каждому шороху, тревожиться за сестру, которой тяжело далось путешествие, не легкое и для взрослого. Но усталость прошла, силы стремительно возвращались, и Робину стало тесно и в стенах дома, и в самом селении. Жители Локсли, все до единого, выражали ему почтение, открыто радовались, что он избежал смерти, заверяли в преданности. Робин не сомневался в их словах и чувствах, но сам он ощущал себя чужаком в отличие от брата. Вилл родился и вырос здесь, знал всех, и все знали его. Локсли для Вилла такой же дом, как и Веардрун. А Робин, просыпаясь по утрам, ловил себя на мысли, что сейчас увидит высокие светлые своды своей спальни в Веардруне, услышит шум моря, доносящийся из окон. Он открывал глаза – и над ним простирался потолок с деревянными балками, напоминая о том, что его жизнь изменилась.

Вилл тоже подметил состояние Робина. Чтобы вывести брата из задумчивости, граничившей с оцепенением, он постоянно навещал его и к неудовольствию Эдрика приводил своих друзей – Джона, Алана, Мартина. Дом наполнялся громкими голосами и смехом, и Робин смеялся вместе со всеми, охотно поддерживал разговор, но Вилл подозревал, что брат ведет себя так из вежливости. Глаза Робина, даже когда он смеялся, оставались серьезными и неулыбчивыми. Вилл звал брата к себе в гости, и Робин никогда не отказывался, но и надолго не задерживался. Ему было тяжело ловить взгляды матери Вилла, которые она бросала на него исподволь, находя в нем сходство с отцом и представляя, что видит не Робина, а графа Альрика, только юного.

К исходу первого месяца пребывания в Локсли Робин не выдержал и рано утром ушел в лес. Зима окончательно отступила, на пригорках зазеленели первые редкие всходы травы. Бесцельно бродя по лесу, Робин вышел к озеру, увидел поваленное дерево и, расстелив на песке плащ, сел, прислонившись спиной к стволу. Закрыв глаза, он подставил лицо солнечным лучам и задумался.

Не погорячился ли он, отказавшись примкнуть к принцу Ричарду? Во Франции или в Аквитании, среди рыцарей, служивших наследному принцу, он оказался бы в куда более привычном окружении, чем в глухом селении, где не знал чем занять себя. Все равно Ричард однажды сменит на троне Генриха, так какой смысл ждать этого дня в стороне? Не лучше ли сейчас предложить принцу себя, свой ум, ратное умение? Если Ричард высоко оценит его службу, будет проще обратиться с прошением о восстановлении в правах наследника Рочестеров, когда Ричард станет королем.

А почему он так уверен в том, что Ричард им станет? Принц воюет с отцом, и Генрих уже не раз высказывал вслух намерение оставить корону младшему сыну Джону, а не Ричарду. К тому же Ричард смертен, как все люди. Старший сын Генриха умер от внезапной болезни, не так давно на турнире погиб и другой брат Ричарда. Война есть война, и Ричард тоже может погибнуть прежде, чем умрет Генрих, особенно если учесть бешеный и неукротимый дух короля, который с лихвой восполняет далеко не молодой возраст и телесные недуги.

Если сделать ставку на Ричарда, придется идти с ним до конца, куда бы он ни повел. Ради чего? Чтобы вернуть титул графа и владения? Робин не мог, да и не собирался отрицать, что хочет вернуть и то и другое. Но ему претила война, развязанная Ричардом против отца. Робин не мог даже вообразить, чтобы он выступил против собственного отца, чтобы между ними вообще случился разлад.

Мысль о том, чтобы отправиться к королю Генриху, предстать перед ним и потребовать честного суда, была Робину много ближе. Какой бы приговор не вынес суд, Робин все равно счел бы долг чести исполненным. Но думая так, он в то же время не желал приносить в дар королю собственную голову. Отдал ли Генрих недвусмысленный приказ убить графа Альрика или слова, брошенные в приступе буйного гнева, развязали руки убийцам, король все равно виновен в гибели его отца. Будь иначе, Генрих уже сам призвал бы сэра Рейнолда к ответу. Он ведь гордился своими законами, согласно которым преступление не должно оставаться безнаказанным, кто бы его ни совершил. Наслышанный о нраве короля, Робин понимал, что Генрих никогда не признает себя виноватым ни в чем, а переложит вину на кого угодно. Если не переложил на сэра Рейнолда, значит, переложит на Робина. Посовестится смертного приговора – заключит в какой-нибудь крепости неизвестно на сколько лет.

Нет, он не примкнет к Ричарду и у Генриха не станет искать справедливости. Отец говорил ему, что к нему перешел долг защитника Средних земель, но как этот долг исполнять? У отца были власть, войско, богатство – все, чего Робин оказался лишен. А долг остался, и Робин чувствовал на плечах его тяжесть, которую можно сбросить, но только с утратой самого себя.

Глубоко вздохнув, он открыл глаза и увидел, что солнце клонится к закату. Сам того не заметив, он провел в размышлениях много часов, изучил два возможных решения и отказался от них, но не пришел к такому, которое привело бы его душу в спокойствие, тем самым подтвердив свою правильность. Робин выпрямился, высоко поднял голову и воззвал к силам, дарованным древним божеством. Целительная прохладная волна омыла сердце и разум, вернула ясность рассудку, а сердцу – твердость стального клинка.

«Для всех однажды приходит час испытаний, пришел и для тебя. Защитник и Воин, познай жизнь тех, кого ты призван защищать, – их радости, беды, обыденные заботы. Ты всегда стремился быстро достигнуть цели – пришла пора учиться терпению. Томишься от бездействия? Найди себе дело, которое не просто займет тебя, но принесет пользу тебе и другим. Ты знаешь, как защищать с помощью оружия, теперь постигни науку защиты, используя не сталь, а силу собственного духа. Да, это сложная задача, но тебе придется ее разрешить. Никто не давал тебе обещаний, что твоя жизнь будет легкой и безоблачной. Вот и покажи, на что ты способен, а заодно и сам это узнай».

Долгое отсутствие Робина обеспокоило всех – Вилла, Эдрика, даже Эллен. Но когда он вернулся в сумерках, они увидели в его глазах уверенный блеск, прежнюю озорную улыбку, мгновенно появлявшуюся и исчезавшую в уголках рта, и не смогли устоять, не заулыбаться в ответ.

– Поговорим! – предложил Робин Виллу и, когда братья сели напротив друг друга, а Эллен принялась накрывать стол к ужину, сказал: – Не знаю, сколько лет мы проживем здесь, но давай обустраиваться. Эдрик умудрился вывезти из Веардруна все серебро из отцовской казны, но расходовать эти деньги на повседневные нужды я не хочу.

– Я бы вам и не позволил, – проворчал Эдрик, внимательно наблюдая за Робином.

Тот мельком улыбнулся наставнику и, обращаясь к брату, продолжил:

– Поэтому давай займемся хозяйством. Объединим пахотные земли и выпасы, если твоя мать согласится.

– Она согласится, – без тени сомнения ответил Вилл и, вспомнив слова Джона, с усмешкой спросил: – Но что ты смыслишь в сельских работах? Думаю, меньше, чем я, а мне особенными знаниями не похвалиться.

– Будем учиться, – спокойно ответил Робин. – Взамен знаний, которые переймем от жителей Локсли, поделимся с ними своими умениями.

– Вот, кстати, о ваших умениях, мои юные лорды, – снова подал голос Эдрик. – Если вы думаете, что за пахотой или сенокосом я разрешу вам забыть все, чему научил, то глубоко ошибаетесь. Как только я сочту, что плечо лорда Робина позволяет вернуться к ратным занятиям, вы к ним вернетесь.

– Я-то не ранен, да и ты здоров, – задорно откликнулся Вилл. – Почему бы тебе не заняться со мной прямо завтра?

– Не хочу портить себе руку, – буркнул Эдрик. – Лучше потратьте дни, что я вам даю, на то, чтобы как следует осмотреть и земли, и прочее хозяйство. Потом вам поблажек не будет: устали не устали, но тренироваться вы будете каждый день.

К удивлению Эдрика, братья не просто занялись хозяйством.

– Верно ли я понял, что вы оба вчера сами шли за плугом? – однажды спросил он, когда Робин и Вилл, вернувшись с полей, с завидным аппетитом хорошо потрудившихся людей поглощали обед, приготовленный Эллен.