Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга третья

одинаково погрузившись в воду сначала по колени,

с тою же, но теперь более полной мстительной радостью увидев, как от кустов сорвался голубь и по пологой дуге прочертил воздух к нему

потом по чресла,

и отпрянул к отливающей солнцем голове, и подлетел снова, и снова отпрянул

потом по пояс, и вновь затем

и завис, трепеща, над ними обоими.

согласно и неотвратимо вырастая, все ближе, все ближе и ближе.

Толпа подалась и ахнула.

Ха-мабтил смотрел, не сводя глаз, смотрел на это красивое, точеное лицо с мягкой, слегка заостренной бородкой, со смутно узнаваемой линией рта, капризной линией рта, напоминающей о том времени, когда Ха-мабтил не был Ха-мабтилом, а был просто Иоханнаном, о мальчишеских драках и мертвых голубях,

Или горлицах?

не принесенных в жертву,

Нет, голубях.

а мертвых, мертвых,

Или горлицах?

капризной линией рта в бурых ржавых пятнах, и он, не Ха-мабтил, а он, Иоханнан, – он съежился по-детски, тоскуя под грузом опрокинутой на него собственной жизни, когда рядом с красивым и точеным и порочным осознанием своей красоты надменным лицом появилось второе, сводящее с ума безнадежностью своей половины, нет, даже не безнадежностью своей половины сводящее с ума, а взглядом – внимательного, строгого, пытливого, не от этой земли, не от этой воды и не от этого неба вскормленного глаза второй половины лица.

И они согласно склонили выи перед ним, и ладони рук его одновременно вылили на их темена воду из реки, и, пока он пребывал в смятении, уста складно огласили привычные слова. И затем они оба вышли из воды – встречь толпе, а Иоханнан, Иоханнан-Ха-мабтил, остался, задумчиво рассматривая свои ладони, с которых продолжала каплями стекать вода крещения.

Итак, они вышли, оглядываемые десятками глаз в упор, встык, на излом, и доброхот из эллинов уже объяснял новообращенным, что теперь им обязательно – так полагается – надо пройти пост,

– Пост? – сказал Ииссах и облизал соленые губы. – Какой пост?

пост, четыре десятка восходов и закатов воздержания плоти и испытания ее искушающим постом,

– Да будет так, – сказал незнакомец и прошел сквозь толпу прочь от реки, туда, где за прибрежными камнями бурела выжженная солнцем земля и высились колючие травы, обозначая начало пустыни и конец могуществу человека.

ибо омытой от грехов душе надо дать окрепнуть без воздействия земной скверны.

– Пост? – снова спросил Ииссах.

– Мы все объясним, – говорили ему.

– Расскажем.

– Оставайся с нами.

– Красавчик! – кричали ему.

Ииссах глянул поверх голов. Чужак уже скрылся – будто и не было его вовсе.

– Чудо, чудо!

– Пост, – повторил Ииссах.

Ноздри его затрепетали, глаза сузились.

Как он сказал?

– Да будет так, – сказал Ииссах и пошел туда же – в пустыню.

– Чудо, чудо! – восклицали вслед.

– Вы видели? Все видели?

– Дух Божий.

– Знак.

– Знамение! Знамение!

– Истинно, – подтвердил статный эллин, в подтверждение своих слов кивая крупной долгогривой головой, – истинно, то было небесное знамение, и я видел его собственными глазами.

– Слушайте, слушайте!

– Но я видел знамение над двумя, – продолжал эллин, – а мы все ждем прихода Одного.

– Вот он и был Им!

– Кто?

– Как кто? Ты разве не видел? Статный, смуглый, красивый…

– Слушай, Израиль! Да, да!

– Нет, светлый[3 - См. об этом у Оригена, а также в недавно найденном Коптском Евангелии.].

– Что? Урод!

– Сам ты урод! Рыжий.

– Слушайте, просто светлый!

– Темный.

– Светлый.