Нулевой экземпляр. Часть 1. Пепел

– Дашка! С ней… ну в общем… истерика у неё. Всё бы ничего, но она тебя зовёт, говорит плохо тебе! Мы её сейчас еле успокоили, пришлось вколоть ей… ну… лекарство. Сильное. Ты ещё у своего друга? Как ты?

– Маргарита Осиповна, послушайте, с моей сестрой сейчас всё в порядке?

– Да. Сейчас то она спит, но что было… Держалась за живот, кричала, что там торчит что-то… Просила достать из живота нож, или… я ничего не поняла…

– Маргарита Осиповна… нож? Маргарита Осиповна, скажите, она сейчас одна в палате?

– Так она успокоилась, с ней Ольга сидела, но она уже ушла.

– У меня к вам будет серьёзное дело, послушайте внимательно. В общем… пусть с ней останется кто-нибудь. Желательно, из санитаров. Попросите Гришу посидеть, пусть за ней присмотрит. И не спрашивайте пока, почему, просто… просто так надо.

– Вадим? У тебя всё хорошо? – спокойно спросила женщина.

– Ну я бы сказал, что не плохо пока, хотя помощь мне сейчас не помешает, – сдавленным голосом сказал Верстаков.

– Вадим? Ты же поехал к другу, в деревню? Мишу просил отвезти утром. Ты что, куда-то в другое место поехал? Опять?

– Нет, Маргарита Осиповна, я вам потом всё объясню, честно. Просто… мне сейчас нужна помощь… и… а вы можете дядю Мишу попросить приехать за мной? Очень надо.

– Вадимка, он уже спит, он ведь ну только недавно вернулся. Вадим… а ты не ранен?

– Ну, может только немного.

– Немного? В каком это смысле, немного?

– Слегка зацепило.

– В живот?

– Да.

– Я так и знала. Я так и думала… Слушай, я Мишке сейчас позвоню, разбужу, он быстро приедет. В скорую не звони, они только к утру доберутся, не раньше…

– Хорошо. Пусть он только…

– Я ему скажу, чтоб тебя набрал, скажешь адрес, потом мне позвонишь. Всё… и чистое что-нибудь приложи к ране, примотай там чем-нибудь, верёвкой или шарфом…

– Да я уже…

Связь оборвалась, в динамике стало тихо. Вадим сидел и разглядывал настенный ковёр. Такое обилие мыслей он не испытывал, пожалуй, с момента последней сдачи экзаменов. Ко всему прочему добавилась ещё и Даша.

«Как она… в смысле, что с ней такое? Как она поняла, что я ранен? Что за истерика случилась? Она ведь была всегда само спокойствие. Она пытается достать… нож?».

За размышлениями прошло минут десять. Зазвонил телефон. Это был ещё сонный Михаил Сергеевич. Вадим подробно объяснил ему как доехать до Скобрино, а именно, по какой трассе ехать, где повернуть, где находится дом Фёдора. После общения с ним, Верстаков, как и было договорено, позвонил его жене. С ней он говорил недолго, лишь узнал состояние сестры и кто за ней сейчас присматривает.

Машину можно было ждать не раньше, чем через час. В тумбе с зеркалом, которая стояла в углу, Вадим нашёл шерстяной шарф. Им он плотно примотал платок к ране. Боли, что удивительно, он почти не испытывал.

Сидя на кровати, Вадим перебирал возможные варианты действий. Ему точно придётся ехать в больницу, совершенно точно придётся писать заявление о пропаже Фёдора и абсолютно точно придётся ехать сюда ещё раз. Ещё было бы неплохо наведаться в больницу к сестре и узнать побольше о произошедшем. Как всё это сложить вместе? И куда деть медальон с дневником? В опасности ли те, кто хранит этот медальон? В опасности ли он сам? Приходил ли этот человек за медальоном? Может за дневником? Может и за тем и за другим? Вернётся ли Фёдор Антонович? Знал ли человек Фёдора? И… пепел. Пепел в Старолесске вперемешку с одеждой? Что это? Холодное сожжение? Ну, допустим. Тогда… может ли это означать, что это и есть люди? И Фёдор? А что если это он и лежал в том знаке, на полу? Тогда что это за исчадие ада на него напало?

Пока Вадим перебирал вопросы в голове, в пальцах он одновременно крутил злосчастный медальон. Он был выполнен очень качественно, снаружи гладкий и блестящий, внутри же шершавый и чёрный. Тут Верстаков вспомнил про дневник, в котором на лицевой стороне находилось углубление, очень подходящее под медальон. Интересно одно, предназначалось ли углубление для этого, или просто странное совпадение?

Вадим открыл книгу и впал в ступор. Среди безобразных рисунков появился текст, написанный чернилами. Он мог поклясться, что ещё недавно его там не было. Вадим сначала пролистал весь дневник, а потом вернулся в самое начало и принялся читать рукописный текст. Дневник был написан от лица врача, который пытался открыть вход в потусторонний мир, основываясь на старинных книгах. В процессе изучения книг и этого странного символа, он натыкается на некую чёрную жидкость, которую брал из колодца возле сгоревшего дома где-то в лесу. История, которую он описывает, очень занятная. Дед, живший в этом доме, сжёг себя вместе со своим жилищем. На его пепелище молодой парень, прогуливаясь по лесу, нашёл часы, некогда принадлежавшие деду. А потом стал мучиться видениями и попал в психушку, главным врачом которой и был автор дневника. Видимо дед очень хотел вернуть свои часы.

Тут Вадим внезапно выпучил глаза и, оцепеневши от своих мыслей, сказал: «Часы… Верни часы, гнида». Он вспомнил, как сестра, хромая по дороге, говорила что-то подобное. На ней были волдыри, как от ожогов. Он подумал, что Дашка, каким-то образом, может связываться с умершими людьми и на время становиться подвластной их поступкам и мыслям. И этой ночью она связалась с ним, с Вадимом, и, по всей видимости, испытала ту боль, которая должна была достаться ему. Она разделила боль с ним. На двоих. Поверить в такое – это значило поставить крест на присущем ему скептицизме. Верстаков понимал, что такое он мог лишь читать только в романах Стивена Кинга, и никак не думал, что подобное может случиться с ним самим. Но всё указывает именно на это. Ему вновь захотелось увидеть сестру. Теперь он ещё сильнее чувствовал её присутствие в своей жизни. Хотя до сегодняшнего дня ничего подобного не было. Что же поменялось?

Спустя некоторое время раздался звонок. Это был Михаил Сергеевич. Вадиму пришлось снова объяснять, как проехать к дому после того, как свернул с трассы. Далее он сложил всё в рюкзак, выключил во всём доме свет и пошатываясь вышел на улицу. Захлопнув дверь, Вадим медленно сел на знакомую уже лавку под окном. На ней он недавно вытащил из своего брюха огромный нож, который странным образом исчез, что вызвало у Вадима сильно удивление. Он не мог осознать того, что предмет, совсем недавно лежавший на земле, каким-то чудесным образом пропал. Пребывая в лёгком ступоре Вадим заметил оставленную на скамье камеру, про которую он совершенно забыл и которая всё ещё что-то записывала. Заряда осталось всего пять процентов, карта памяти почти закончилась. Он взял её, кряхтя нацепил на руку, выключил запись и принялся просматривать записанное. Когда в маленьком окошке экрана Вадим увидел брошенный им же клинок, он перестал отматывать ролик назад и включил воспроизведение. То, что произошло дальше, Вадим так и не смог осмыслить. Лезвие ножа сделалось бледно-красным, словно наконечник кипятильника для воды, после чего от него пошёл чёрный густой дым, а затем весь нож, включая рукоять, медленно испарился, оставляя в воздухе маленькие облака тёмного дыма. Так за несколько секунд единственная улика полностью растворилась в воздухе.

Вадиму стало совсем не по себе, так как существо всё ещё могло быть поблизости, но звук быстро приближающейся машины заставил немного расслабиться. Это был Михаил Сергеевич. Вадим взял рюкзак и, озираясь по сторонам, вышел к дороге для того, чтобы его спаситель не пропустил нужный дом.

Позже, по дороге в город, Михаил Сергеевич настойчиво расспрашивал о случившемся, но получал лишь уклончивые фразы. Об этом говорить было рано, да и не особо хотелось на самом деле. Вадим и сам не знал что там было. Хозяин дома пропал, а какой-то хулиган ударил ножом и скрылся, вот и вся история. Но на всякий случай, карту памяти Вадим вытащил из камеры и сунул в небольшой кармашек в своём кошельке. Рюкзак вместе с камерой и дневником отправятся в квартиру, тогда как их владелец прямиком в больницу.

Спустя несколько часов, Вадим уже был в больнице, а спустя ещё пару часов, он уже прооперированный и залатанный спал в палате. Врачи пообещали, когда он проснётся, у него обязательно будет возможность пообщаться с полицией и рассказать подробности произошедшего. Но это уже не сегодня.

Ближе к вечеру следующего дня в палате нарисовались два сержанта, которым Верстаков подробно рассказал всё, что мог вспомнить. Назвал и адрес Фёдора Антоновича, уточнив, что хозяина давно уже не видел, а лишь изредка созванивался с ним. Причину посещения выбрал самую простую – давно не виделись, решил проведать. Сообщение из телефона Фёдора он удалил, вопросов по этому поводу возникнуть не должно. Круг и число семнадцать рисовал не он, а свет горел уже до его прихода. Разумеется, ни единого слова про медальон, про дневник и про странное оружие, растворившееся в воздухе. Полицейские всё это записали и ушли, оставив Вадима в полном неведении ровно на одну неделю.

Было утро понедельника. Солнце так сильно освещало палату, что приводило Вадима в состояние сонливости. Его сосед по комнате пользовался этим промежутком времени между завтраком и процедурами и звериным рыком храпел, не давая заснуть. В дверь постучали, и после этого в помещение зашёл человек. Он был высокий, прямой и на вид чрезвычайно серьёзный. Руки человек держал в карманах серого длинного пальто. Аккуратно подстриженная седая борода компенсировала полное отсутствие волос на голове. На вид ему было лет под шестьдесят. За ним в палату зашла медсестра и показала на Верстакова пальцем. Человек подошёл к кровати, посмотрел на изумлённое лицо лежащего Вадима и произнёс: «Вадим Михайлович? Меня зовут Павел Николаевич Лаврин, я следователь при Нерском СК. Вам придётся проехать с нами на место происшествия. Сегодня вас выписывают. Бумаги вам отдадут в регистратуре. Мы будем ждать вас у входа». После этого следователь уверенно вышел из палаты, оставив лежать ошарашенного Вадима на койке. Такого он точно не ожидал, особенно в понедельник утром.

У входа в больницу стояла чёрная иномарка, возле которой курили два человека. Одним из них был уже знакомый ему следователь Лаврин, но вот лицо второго было ему пока не известно. Подойдя ближе выяснилось, что это напарник Павла Николаевича – майор юстиции Анатолий Васильченко. По распоряжению Лаврина он выкинул недокуренную сигарету и сел на заднее сидение, а Верстакова Павел Николаевич попросил сесть на переднее. Запихнув бумаги во внутренний карман куртки, Вадим залез в машину и, не сводя взгляд с Лаврина, пристегнул себя к креслу ремнём безопасности. Недолго думая, следователь завёл двигатель и направил автомобиль в сторону уже знакомой трассы.

Лаврину не терпелось расспросить Вадима обо всём случившемся:

– Вадим Михайлович, как так получилось-то? – поинтересовался следователь.

– Что получилось? – не понял Верстаков.

– Что ты оттуда живой вернулся, разумеется. Единственный, надо отметить.

– Так ведь… подождите, а там что, больше никого… хотите сказать…

Вадим не на шутку растерялся. Теперь он понимал, почему в деревне в тот вечер было так тихо и спокойно.

– Ты не знаешь ещё? Так ты что, не слышал про Скобринского маньяка?

– Нет пока. Телевизора в палате не было, а мой телефон сел на второй день. Маньяк? Что за маньяк?

– Парень, ты что… Там всю деревню убили в тот вечер. Двадцать шесть человек. А ты не просто остался в живых, но и отделался лёгким ранением. И если бы не одно «но», ты бы уже давно был под следствием.

– Одно «но»? А они что, тоже все… сгорели?

– Ты откуда про это знаешь? – резко посмотрел на Вадима Лаврин.

– Я… просто прикинул, – соврал Верстаков.

– Просто прикинул? Это как?

– Просто предположил. Там, в доме Никитина, лежала одежда, вперемешку с пеплом. Я решил, что это похоже на один давнишний случай…

– Это ты сейчас о чём говоришь? – давил следователь.