– Ну как… тихо было, темно…
– Это ты говорил. А ещё? Запах там какой-нибудь?
– Запах? Ну пахло чем-то, не особо приятно.
– Пахло… ты вообще, когда шёл, под ноги смотрел?
– Смотрел. У меня ведь фонарик был.
Следователь не выдержал:
– Парень! Вся дорога телами усыпана была! По краям лежали! Люди, собаки, куры, свиньи… все, кто был в этих домах, мимо которых ты проходил. Ты что, вообще по сторонам не смотрел, когда шёл?
Вадим побледнел, посмотрел на следователя, водя по его лицу стеклянным взглядом.
– Да не было там никого, я вам говорю. Я же не слепой… это же… бред какой-то… ничего не понимаю…
– Да мы, собственно, тоже.
– А от чего? От чего они все умерли? То есть их не порезали?
– Остановка сердца, – спокойно произнесла Катерина.
– Сердца? – удивился Вадим. – Вот так просто? Остановка сердца? У всех разом?
– Вот так просто, – подчеркнул Лаврин, – У всех разом. Судя по всему… лежали пару дней, а то и дольше. Нас вот один вопрос беспокоит – как Никитин там жил, не выходя на улицу. Не подозревая, что все его соседи вдоль дороги разбросаны. Бездыханными.
– То есть никакого скобринского маньяка нет? Зачем же вы мне сказали, что всех вырезали?
– Тебе не понять. Методы у меня такие. Я хотел, чтоб ты сам мне всё рассказал. Теперь я вижу, ты и правда не знал, что вас всего двое живых в тот вечер… осталось.
– Так, погодите, вы же сказали, что рядом с ними числа написаны были?
– Так ведь не рядом с этими. С другими. Этих никто никак не помечал. И я такого не говорил.
– А каких тогда помечал?
– А других. Знаешь, Никитин же не первой жертвой стал, чьи останки можно было в кастрюльку сложить. Я же говорю, всех, кто тогда уволился, в далёком восемьдесят втором, всех в виде пепла находили. Началось всё с числа «42» и «41». Давно ещё, в нулевых. Это была пожилая пара. Муж в молодости был санитаром в той больнице. Работал там ещё с пятидесятых годов, а уволился сразу, как пропал Бризич. За ним ещё несколько человек потянулись на выход. Благо, детей у них не было. В отличие от его бывшего напарника, которого вместе со всей семьёй этот ублюдок вырезал. Лет… десять назад. Шестеро человек. Всех можно было на совок веником замести. А на стенах числа нацарапаны: «40», «39», «38», «37» …ну ты понял.
– Он отсчёт ведёт, – холодно произнёс Верстаков.
– Мы это уже поняли. Вопрос только… откуда известно такое точное количество жертв? Учитывая периодичность. А если дети родятся? Двадцать пять жертв за почти двадцать лет. И кто из них…
– Последний? – перебил Вадим.
– Последний? Да… И кто следующий, я хотел сказать. Мы должны проследить закономерность и предотвратить следующее убийство. А в идеале, схватить эту мразь. А лучше… завалить. К чертям. И тогда будет не важно, кто в списке следующий, а кто последний.
– Так может надо просто найти всех, кто уволился тогда?
– Думаешь это так просто, парень? Никаких документов в больнице тогда не нашли, а по одному пеплу, понимаешь ли, сложно определить, кто перед тобой лежит. Нельзя ведь просто взять и подать в газету объявление: «Всех, кто работал в психушке, просьба собраться на площади такого-то числа в пять вечера».
– Как вы потом узнавали, где работали люди? Ну этих… которых… того.
– Того… в основном по фотографиям в семейных альбомах. Одна или две фотографии с места работы. У одного был совместный снимок, на котором, как минимум четверых удалось опознать. Сделан он был незадолго до исчезновения доктора. Потом не сложно провести пару параллелей. Не вдавайся в подробности, рабочие тонкости.
– Если есть общее фото, найдите остальных с него. Которые ещё живы.
– Да всё, не осталось там никого. Никитин последний выживший был. Хотя был ещё один парень, который давно пропал, сын одного из «пронумерованных». Ростислав Калинин, кажется, его звали. Но на данный момент Никитин был последний.
– Почему вы его не спасли тогда?
– То, что Никитин тоже работал в больнице, мы узнали совершено случайно. Он всем подряд рассказывал эту историю про больницу, так же, как и тебе. Навели справки, пообщались с его бывшим работодателем. Так и узнали. На фотографии они же все молодые, относительно, а сейчас…
– Но он там был?
– На фото? Да, был. Удалось опознать по некоторым приметам.
– Откуда знаете, что все с этой фотографии мертвы?
– Так одежда же осталась. Там фамилии на нагрудных карманах. На фотографии их хорошо видно.
– А у Никитина что, не было на кармане фамилии?
– Совершенно верно! – улыбнулся следователь, посмотрев на Вадима, – Мы и понятия не имели, кто это такой, пока не прибыли в Скобрино неделю назад. Тут то всё и встало на свои места.
– То есть получается, что вы с начала двухтысячных начали расследовать эту череду странных смертей, с присвоением жертвам номеров в убывающем порядке, не зная, что все они работали в больнице? А в ходе расследования, когда находили очередную горстку пепла, простите, всегда находились фотографии со старого места работы?
– Да, – кивнул Лаврин.
– А потом вы нашли общую фотографию, с которой не осталось никого в живых, кроме одного неизвестного персонажа, коим оказался убитый неделю назад Фёдор Антонович Никитин?
– Верно. В его доме ведь остались документы, квитанции об оплате… Мы не знали точно, что это тот, единственный оставшийся. А когда, в ходе расследования выяснилось, что он тоже работал в дурке, всё сошлось.
– А как нашли Никитина и всех остальных? Кто нашёл?
– Внучка одной пожилой пары решила сделать сюрприз бабушке с дедушкой. Сюрприза, как ты понимаешь, не вышло.
– Теперь понятно. Только это всё не отменяет того факта, что ещё 16 человек в опасности.
– Мы работаем, как можем. Видишь ведь, не сидим на месте так просто, сложа руки.
– Я-то, выходит, в этот список не входил?
– Выходит, что нет. Ты просто не удачно попавшийся под руку свидетель.
– Везучий свидетель.
– Да уж. Не без этого… Знаешь что, Вадим, мы с тобой обязательно всё это обсудим, но только как-нибудь потом. Мне надо сейчас подумать немного, перед тем как составить отчёт.