Нулевой экземпляр. Часть 1. Пепел

– В целом, он прав, состав его указывает на то, что это был именно человек, – ответила Катерина.

– Я-то знаю это. Я его проверял, – отреагировал следователь.

Все замолчали. Каждому было о чём подумать, но следователь на то и следователь, чтобы вести допрос. Лаврин снова не сдержался и спросил:

– Вадим Михайлович, а… какое оружие имел наш маньяк?

– В смысле, форму?

– Вообще. Охотничий нож или быть может кухонный? Не заметил?

– Заметил. Это был не нож. Это был… как знаете… полумесяцем такое… лезвие.

– Серп?

– Ну да. Как серп. Или как оружие кавалерии в Эфиопии. Шотель называется. Что-то между ними. Только ручка у него как у ножа выполнена. Я вам потом его нарисую.

– Ты знаешь, это немного меняет расклад. Если это сельскохозяйственный инвентарь, то круг подозреваемых может значительно сужаться.

– Я бы не сказал, что это был инвентарь. Это был закруглённый нож. Он выполнен как нож, а на лезвии имеется гравировка.

– Какая именно, не заметил? Нарисовать сможешь?

– В точности – нет. Извилистая линия, вроде.

– А бросил ты его где, говоришь?

– Там, рядом с домом.

– Странно. Мы там всё осмотрели, включая соседние дома, но такого ножа мы точно не видели. Среди улик его точно нет.

– Я оставил его у входа, – вздохнул Верстаков.

– Ладно. Я понимаю, что уже утомил тебя этой темой. Давай продолжим уже на месте.

– Хорошо, – согласился Вадим и уставился в боковое стекло.

Дорогу к самой деревне на этот раз показывать не пришлось. Лаврин уже недавно посещал это место, пока Вадим валялся в больнице. В самой деревне было так же пусто. Ничего не изменилось, за исключением перетянутых красно-белой лентой входных дверей в домах. В доме Фёдора Антоновича всё было по-прежнему. Некоторые предметы были переданы на экспертизу. В основном те, на которых были найдены отпечатки пальцев Вадима, либо хозяина дома. Лаврин отметил, что были и другие отпечатки и в данный момент устанавливаются личности их владельцев. Надо сказать, хозяин дома был человек гостеприимный, но всё это не имело смысла, так как существо носило чёрные перчатки и следов не оставляло. Нельзя было того же сказать об обуви. Наследило оно прилично. Одни отпечатки подошв на заднем дворе принадлежали Вадиму, вторые, скорее всего, убийце. Это были кроссовки небольшого размера. Как можно было решить, что маньяк – здоровый мужик, ростом под два метра, Вадим не понимал. Это наводило на мысль, что и в восемьдесят втором году отпечатки подошвы убийцы могли быть небольшого размера. В разговоре с Вадимом, касательно этого нюанса, Лаврин это подтвердил. Значит, должен бы понимать.

Спустя часа полтора подробный пересказ случившегося подошёл к концу. Вадим отчитался за все свои действия, выкинув из повествования наличие трёх предметов – камеры, книги и медальона. Если уж он не упомянул о них ранее, то и сейчас выдавать эту информацию не стоило. Когда он рассказал про Михаила Сергеевича, то оказалось, что того уже допросили несколько дней назад. Подозревать человека не станут, есть алиби. Самого же Вадима не покидало ощущение, что его словам не верят на все сто процентов. Он знал, что умалчивает некоторые подробности и чувствовал себя скверно. Как будто вышел из магазина без покупок и посмотрел в сторону охранника, который не спускает с него глаз до самого выхода. Вот так он себя чувствовал.

По дороге домой Лаврин больше спрашивал Вадима о семье, нежели о происшествии. Последний догадывался, что рассказывает уже известную для следователя информацию, но совершенно не предполагал, насколько. В подробности он не вдавался, того, чего говорить не стоит – не говорил, но под конец не выдержал и всё же спросил:

– Вы ведь всё это знали? Зачем спрашиваете, если уже в курсе?

– Почему ты решил, что я знаю о твоей семье? – наиграно удивился Лаврин.

– Догадался. Вы же следователь. Мне кажется вы много чего узнали обо мне ещё до того, как утром за мной приехали. По разговору понял.

– Ну, не столько уж и много. Так…

– Скажите только одно. Вы знаете, где они?

Павел Николаевич не отвечал. Вадим настойчиво повторил:

– Вы знаете, где мои родители?

– Нет! Не знаю! Никто не знает! Знал бы я – знал бы и ты! Не так разве?

Теперь не отвечал Вадим. Он думал о том, что Лаврин в чём-то прав. Этот ответ заставил его немного умерить пыл. Тогда он сказал:

– Что я только не пытался сделать, чтоб узнать… живы ли они, хотя бы. Так и не узнал.

– У тебя еще сестра осталась.

– Сестра… должно быть вы знаете, где она сейчас. Она в лечебнице. В психушке. Нет у меня никого. Один я.

– Не надо, парень. Катя вон… тоже без родителей росла. А к своим годам стала прекрасным специалистом.

– Да, я и не сомневаюсь нисколько. Только это ни о чём не говорит.

– Вот тут ты не прав, парень. Она смирилась с этим и двигается дальше…

– А с этим нельзя смирится. Никогда. Так думают лишь те, кто через это не проходил. И так получается со всем в мире. Мнение человека, который прошёл через потерю кого-либо или чего-либо, всегда рознится с мнением человека, который ничего не терял. Это можно пережить. В жизни есть моменты, с которыми ты просто ничего не можешь сделать. Их нужно просто пережить. Но смирится… смирится, пожалуй, не можешь.

– Весьма красноречиво. Это кто сказал?

– Это я вам сказал. То, что я думаю – насупился Вадим.

– Да, парень… ты оказался не таким глупым, как я о тебе сначала думал.

– Это потому, что первое мнение о человеке – не самое верное. Мнение – это фактор, который может меняться. Любое мнение можно изменить. Даже самое прочное. Только дурак в своей жизни не меняет мнения. Это ещё Конфуций говорил.

В салоне повисла гробовая тишина. Обернувшись назад, Вадим увидел выпученные глаза Васильченко. Лаврин, не отводя взгляд с дороги произнёс:

– Знаешь, Вадим, никто не вправе указывать тебе, как думать и как жить. И я не буду. Но ты точно не один. У тебя всё ещё есть твоя сестра. Я вот, например, в семье был единственным ребёнком. Зря ты думаешь, что я никого не терял. Жена умерла четыре года назад. Родителей нет в живых уже давно. Всё, что осталось – это моя работа и мои коллеги. А ты… ты выжил после ножевого ранения. Это стоит того, чтоб пересмотреть отношение к жизни, не так ли? Мог бы и не выжить. Двадцать шесть человек эта тварь завалила, глазом не моргнула. И тебя пыталась. Но ведь, не смогла.

– Да, кстати. А зачем он всю деревню то вырезал? И… почему Фёдор последним оказался? Его дом ведь не с краю находится.

– А потому что его целью и был Фёдор. Убийца сначала убрал всех, кто ему помешать мог, а потом и к Никитину пришёл.

– Как-то это всё не логично. Как они помогут? Чем?

– Пал Николаич, – послышался голос с заднего сидения, – ну видно ведь, что парень не при чём. Правду, вроде, говорит. Скажите вы ему.

Лаврин вздохнул, мельком глянул на Вадима и сказал:

– Ты вот шёл по дороге, говоришь, вечером. Вот, к Никитину, когда… ничего необычного не заметил?