История Смотрителя Маяка и одного мира

Конечно, в одно из путешествий в прошлое Унимо оказался в своём детстве, когда он всегда прятался от гостей отца в своей комнате и осторожно выбирался, только заслышав желанную тишину после щелчка входной двери. Потом он научился, конечно, но самое надёжное всё равно всегда было – спрятаться.

Унимо осуждающе посмотрел на Форина, но отправился вниз, на берег Исчезающего острова, потому что без помощи на скалах эту шлюпку с «Люксии» ждала такая же судьба, как и ту, которую капитан в своё время выдал незадачливому матросу Ум-Тенебри.

В шлюпке были двое: сам Просперо, бледный и измученный, и юнга – разглядев его, Унимо узнал своего приятеля Кинли, тоже изрядно потрёпанного морем.

Когда шлюпка подплыла довольно близко, Унимо деловито указал на небольшой грот, где можно было относительно безопасно пришвартоваться, и, не смотря на капитана, сосредоточился на том, что обтягивал тонкие швартовые, пытался удержаться на скользких камнях и поднимал повыше прихваченную с маяка лампу, чтобы гости острова могли подняться по коварным камням.

Форин неслышно спустился с маяка и теперь стоял у подножия башни, скрестив руки, как статуя адмирала Нетте в Тар-Кахоле. За исключением того, что адмирал не мог изобразить такую многозначительную усмешку. Унимо даже подумал было, что это Трикс с его гениальной мимикой – но нет, в отличие от той ночи, когда он сам прибыл на Исчезающий остров, Смотритель лично спустился поприветствовать своих гостей.

Заметив, что моряки вымокли до нитки, Форин, не говоря ни слова, повёл их в башню. Как заботливый хозяин, он указал им на самые близкие к огню очага места, положил рядом сухие тёплые одеяла, а сам отправился готовить свой лучший согревающий чай.

Унимо тоже помогал, как мог, и только Трикс, явившийся посмотреть на гостей, устроился на подоконнике с негостеприимным видом вежливого недоумения.

Притащив из кладовой ольховых дров и немного можжевельника, Унимо стал аккуратно подкладывать их в очаг, пока огонь благодарно не заурчал и не запахло горьковатым осенним лесом. Сосредоточившись на этом деле, Нимо старался не обращать внимания на то, что и Просперо, и Кинли изучают его во все глаза.

– Значит, Смотритель всё-таки принял тебя, фальшивый матрос Ум-Тенебри? – задумчиво и чуть-чуть насмешливо произнёс капитан.

– Матрос остался там же, где и твоё неуклюжее проклятие, Просперо. И сейчас при вашей встрече в реальнейшем я бы полкоролевства поставил на Унимо. По крайней мере на суше точно, – на пороге появился Форин с дымящимся чайником.

Судя по запаху, согревающий чай с мятой, корицей и черешневым цветом был уже готов.

Нимо не верил тому, что слышал – он даже взглянул на учителя, чтобы понять, шутит тот или говорит серьёзно. Скорее, впрочем, и то и другое – это ведь было реальное, где слова весили не больше одуванчикового пуха в июле. Наверное, первый раз Смотритель похвалил его так открыто, да ещё и в присутствии других. «Только не думай об этом!» – приказал себе Унимо, потому что задумываться о том, какой ты сильный (хороший, умный, добрый), в реальном, как и в реальнейшем, грозило неминуемым жестоким доказательством обратного.

Капитан хмыкнул, не решаясь, видимо, спорить с Форином на его территории. Нимо также с удивлением отметил, что та странность, которая на корабле придавала Просперо Костину вид человека хотя и слегка не в себе, но вполне самоуверенного, на земле смотрелась не так эффектно. И незаметно усмехнулся.

Кинли вообще сидел ни жив ни мёртв: видно было, что ему здорово не по себе, хотя он всячески старался сохранить деловой невозмутимый вид. Нимо протянул юнге чашку чая с самой доброжелательной улыбкой, на которую только был способен. И Кинли верно оценил это вежливое напоминание о том, как нужно встречать гостей.

Когда моряки отогрелись чаем, можно было по всем правилам переходить к делу. Но Просперо явно медлил, рассказывая о том, как «Люксия» пробиралась через Чёрные скалы и где бы оказался корабль, если бы не спасительный свет маяка.

Наконец капитан, нервно отогревая руки о третью чашку чая, сказал:

– Смотритель, Шестистороннему грозит опасность.

Просперо начал неловко, но Форин изобразил светский интерес.

Сбиваясь, капитан рассказал, как помог Флейтисту добраться до Синта, а тот решил развязать войну между Республикой и Королевством. «Но я не знал, что именно он предпримет, – оправдывался Просперо. – Я не думал, что всё так обернётся!»

Трикс громко хмыкнул, выражая крайнюю степень сомнения в словах хитрого моряка. Унимо слушал, затаив дыхание, а Кинли явно предпочёл бы не присутствовать при этом разговоре.

– Интересно, что же Мастер Эо пообещал тебе… или чем пригрозил? – задумчиво произнёс Форин и тут же добавил: – Впрочем, конечно, это не важно, – заметив, что капитан собрался оправдываться.

– Я правда не знал, клянусь! Хочешь, отправимся в реальнейшее, и я скажу тебе там, – в волнении предложил капитан.

Форин поднял руку – в каком-то странном движении, сродни жестам Трикса, так что даже непосвящённым было понятно, что это означает: «Не нужно, я и так тебе верю. Точнее, это не так важно, чтобы решать, правда это или нет».

– И чего ты хочешь от меня, капитан? – спросил Смотритель спокойно, не сводя взгляда с бледного лица Просперо.

За окном ночь едва заметно сдавала позиции, уступая силам весенего утра: прямоугольники окон теперь уже не казались вырезанными из чёрного бархата, а блестели тёмно-серым атласом.

На «Люксии» Просперо Костин давно бы уже вышел из себя от этого разговора, но на берегу он не мог себе такого позволить. На берегу были свои, неприятные, правила.

– Конечно, чтобы ты не допустил войны. Сохранил Шестистороннее и Синт. Ты ведь можешь это сделать, – опустив взгляд, сказал капитан.

Форин отчего-то вспомнил, как в детстве его вели по улицам Тар-Кахола. Солнце казалось слишком ярким, неприятно слепило глаза, но как только он опускал взгляд, то тут же натыкался на неровные, неаккуратно выложенные камни мостовой, которые его ужасно раздражали. Земля словно уходила из-под ног, но кто-то настойчиво вёл его за собой, изредка вспоминая, что его ведомый не может идти так быстро. Город казался враждебным, полным суеты и беспорядка. Всё в нём было устроено так, чтобы сводить с ума, чтобы крошить мысли, как песочное печенье. И эти люди ещё удивлялись и злились, когда маленький Форин вдруг падал на мостовую и громко кричал, молотя руками и ногами по пыльным камням…

– То есть ты хочешь, чтобы я спасал мир, который вы с Флейтистом не прочь разрушить? Это не очень логично, – заметил Смотритель, и в его взгляде скользнуло что-то острое – что-то из реальнейшего, так что Унимо, с недавних пор чувствительный к таким вещам, невольно вздрогнул.

Капитан тоже всё прекрасно понял: он поставил чашку, в волнении сжимая и разжимая руки. Он не обладал способностями убеждать людей на суше, и отчаяние положения отразилось на его лице. Кинли смотрел исключительно в зеленоватую темноту чая, как будто занимался детским «гаданием на чаинках».

Следовало расплатиться откровенностью. И Просперо сказал:

– Он обещал мне, что оставит море. Сказал, что новый король пытается управлять реальнейшим, и, конечно, рано или поздно ему понадобится «Люксия». И я… я не мог допустить, чтобы мой корабль оказался в его власти…

Форин молчал. Крики чаек резали тишину, ночь уверенно дрейфовала в сторону рассвета.

– Пожалуйста, Смотритель. Я не прощу себе, если из-за меня начнётся война. Но я ничего не смыслю в сухопутных делах, – голос капитана почти дрожал.

– Ты, кажется, перепутал меня с тари Тэлли, если думаешь, что из-за этого я брошусь помогать тебе, – усмехнулся Форин, и Нимо с удивлением посмотрел на своего учителя.

Сложно было понять, зачем он мучает несчастного капитана – сам Унимо уже почти забыл про то, как с ним обошлись на «Люксии», и, если бы мог, предложил бы свою помощь. Тем более, Королевство было в опасности: готовилась война, хотя эти новости еще не добрались до рыбацкого посёлка. Неужели король действительно задумал воевать с Синтом? Унимо с нарастающим беспокойством думал о том, что происходит в столице. Неизбежно пришли воспоминания о доме, связанные с Тар-Кахолом прочной нитью. Теперь пульсирующее чёрное пятно в груди Унимо уже не причиняло боль каждый раз, когда он думал об отце. Теперь он научился думать об отце с благодарностью и теплотой, которые прибавляли немало сил. «Зачем нести то, что тебе точно никогда не пригодится», – обронил как-то Форин, подслушав своего ученика, раз за разом беззвучно перечитывающего сожжённое письмо. Унимо сделал вид, что не понимает, о чём речь, но не мог не признать, что Смотритель прав.

– К тому же мне не на кого оставить маяк – его нужно зажигать каждую ночь, как ты сам знаешь, – сказал Форин, пожимая плечами, – и я не хочу в Тар-Кахол.

Унимо уже был знаком этот приём, и если Смотритель начинал говорить о маяке, то это означало, что он даже в реальности может найти дело важнее вашего, поэтому следовало действовать решительно.

На лице капитана отразилась ожесточённая борьба, но она оказалась короткой, и он ответил глухим голосом:

– Я могу остаться на маяке.

Форин улыбнулся:

– А как же «Люксия»?

– «Люксия» – прекрасный корабль, она доставит вас в Мор-Кахол, как на крыльях, – с горечью проговорил капитан. Он прикрыл глаза и замер, прислушиваясь: – Тем более что ветер попутный, и завтра ещё усилится.

Унимо подумал о том, что для Просперо Костина его корабль наверняка был ближе и дороже любого человека. Ещё когда он был матросом на фрегате, он слышал немало баек о том, что капитан никогда не сходит на берег, предпочитая тиковую землю любой другой. Некоторые сообщали, что у капитана на берегу сразу начинается «земная болезнь». После этого обычно следовал добродушный смех в моряцкую бороду, но, судя по виду Просперо, даже на сомнительной земле острова ему действительно было нехорошо.

Наверное, надо было предложить свою помощь. Сказать, что готов остаться на маяке. Но, во-первых, Унимо терзало беспокойство за Тар-Кахол, и он хотел оказаться там, вместе с Форином, а во-вторых, он понимал, что всё происходит по плану Смотрителя. Разлучить Просперо с кораблём – довольно жестокий ход, но, видимо, для чего-то необходимый. Учёба у Смотрителя давала свои плоды: Ум-Тенебри почти не испытывал угрызений совести, хотя раньше в похожей ситуации измучил бы себя бесцельными блужданиями в стенах выученной правильности.

– Ты сможешь обойтись без моря и без «Люксии»? – недоверчиво спросил Форин.

– Если бы здесь была Тэлли, – вскинул злой взгляд капитан, – я бы рассказал ей, что чувствует рыба, брошенная на острый песок предательски убегающими волнами отлива, но ты, Смотритель, можешь не беспокоиться: Маяк будет в полном порядке. А вам лучше поспешить в шлюпку, пока ночной прилив у вас в союзниках.

Форин кивнул, а Кинли, не проронивший до этого ни слова, вскочил и совсем по-детски воскликнул:

– Айл-капитан, нет, «Люксия» не сможет без вас! Давайте я останусь здесь, если нужно. Но только не вы!

Смотритель и капитан удивлённо уставились на юнгу – и тот, видимо, пожалел о своей выходке, хотя и решительно нахмурился, не собираясь отказываться от своих слов.