В итоге они нашли третью школу, которая удовлетворяла обоих и была, разумеется, лучшей в Тар-Кахоле.
– Я не помню, с каких пор сошёл с ума, – сказал Верлин, увлечённо рассматривая блестящего жука, который сел на рукав его куртки, – это лучше знать моим родителям.
– Судя по твоим словам, ты действительно ещё не вышел из детского возраста, – проворчал Грави.
Верлин улыбнулся:
– Вот и славно. Защитник хранит детей и дураков, как известно. А если и то, и другое – вдвойне хорошо. Вот и старый стишок на эту тему:
Том, который построил дом,
в котором было тепло,
в котором было светло
всем, кроме него самого,
рассчитался на одного,
да и вышел вон.
Только ступил за порог -
оступился, расшиб лоб,
и с тех пор голова кругом,
в голове – звон,
бим-бом,
дин-дон.
– Ладно, ладно, вот отправлю тебя на все четыре стороны, рассказав всем о том, что ты никакой не сумасшедший – что ты будешь делать?
Верлин пожал плечами. Что-нибудь он придумает, хотя быть сумасшедшим поэтом лучше, чем просто поэтом. Хотя бы что-то оставлять людям на съедение. Пусть думают, что они здоровы, а этот – немного не в себе. Вот и стихи у него такие. Да и вообще – всё с ним ясно. Когда людям с тобой всё ясно, это освобождает. Можешь тогда напрямую говорить с миром, пока люди уверены, что говоришь с ними. А тут ещё доказывать придётся, чудачества выдумывать. Так что лучше уж так. Но Грави не всерьёз, конечно.
– Вот про луну уже никто не пишет прямо. Уже в прошлом веке сказали, что нужно найти деталь, достаточно отстоящую от предмета. Например, отражение отражения луны в зрачке вороны, сидящей на дереве над озером. Но сейчас и это уже устарело, – сообщил Мастер Слов.
– Вот как, – удивлённо отозвался Грави, – а как же принято сейчас?
– Написать так, чтобы никто не догадался, что это про луну, – ответил Верлин.
Грави Эгрото удивлённо поднял брови.
– Как в южно-синтийской кухне, где главное правило – чтобы нельзя было догадаться, из чего на самом деле сделано блюдо? – попытался понять Айл-врачеватель.
– Вроде того, – кивнул Мастер Слов.
– Но это всё-таки странно, – пробормотал Грави, – очень странно.
Верлин улыбнулся – его всегда подкупала способность главного врачевателя Дома Радости удивляться таким обычным вещам.
На одном из перекрёстков сада они, не говоря ни слова, пошли в разные стороны. Потому что Грави ждали новые случайные встречи, а Верлину не терпелось начать новое стихотворение про луну. «Когда всё это закончится?» – спрашивал Мастер Слов, когда становилось совсем тошно. «Когда ты напишешь своё лучшее стихотворение», – с улыбкой отвечал Грави. И Верлин пробовал снова и снова.
В комнате было душно, и Кора вышла в сад. Луна благоухала в короне из лиловых облаков, пели ночные птицы, а воздух был соткан из сияния цветущих вишен.
– Тари Кора, простите, если помешал вам, – произнёс Айл-врачеватель, увидев поэтессу, задумчиво стоящую возле одного дома.
– Ничего, всё в порядке, – сказала она, как будто совсем не удивившись ночной встрече.
– Вы хорошо устроились? – вежливо поинтересовался Грави.
– Да, благодарю, – так же ровно ответила Кора Лапис.
Они стояли рядом и любовались луной, как будто это было самым подходящим занятием для почтенного врачевателя и беглой поэтессы в саду сумасшедшего дома.
– Знаете этот стишок? – спросила Кора и, не ожидая ответа, произнесла:
– Один чудак
каждую ночь
продавал луну:
полную – золотой,
месяцем – четвертак,
а тем, у кого ничего –
за так.
Второй чудак
каждую ночь
покупал луну
и прятал её
на чердак.
Третий чудак
каждую ночь
наблюдал за луной