История Смотрителя Маяка и одного мира

– «Синтийский студент, которого Королевские Птицеловы обвиняют в шпионаже, скрылся», «Король глубоко обеспокоен агрессивным поведением Синта», – монотонно читала Кора, – «Между Шестисторонним Королевством и Синтийской Республикой всегда существовало историческое взаимоуважение. Несмотря на действия Непременного Консула, Сэйлори искренне надеется, что сложившуюся ситуацию удастся разрешить мирным путём».

Верлин присвистнул и покачал головой.

– Чем больше они говорят о мире, тем скорее нужно ждать войну.

– Войну? – вздрогнули Сорел и Тэлли.

Мастер Слов прищурился и посмотрел так, как смотрят на тех, кто притворяется слишком небрежно.

Долора протянула к газете свои мертвенно-бледные руки и улыбнулась.

– Хорошая сегодня погода, – произнёс Верлин, – предлагаю вечером пойти к озеру на пикник. Как в новые добрые времена.

Действительно, солнечные лучи уверенно пробивались сквозь тонкую ткань занавесок, лёгкий ветер словно немного приподнимал тёплый день над землёй.

– Я могу рассказать о том, как говорить с животными, если кому-то интересно, – сказал вдруг Морео хриплым голосом, тут же в смущении отхлебнул слишком большой глоток кофе и закашлялся.

Верлин кивнул, как будто того и ждал.

– Отлично, я повешу объявление в библиотеке, – сказал он.

Допив кофе, Морео встал и, резко кивнув остальным, вышел из столовой. Он шёл по яркой, залитой солнцем тропинке к озеру. И думал, как лучше рассказать о том, что значит быть Кошачьим Богом. Здесь, в Доме Радости, тоже жили кошки, но они пока не хотели признавать его. Ничего, это вопрос времени.

Шаги Морео были по-кошачьему бесшумны. Он пробирался к озеру, осторожно ступая по сочной весенней траве. Солнце ослепляло, болела голова. Уйти, спрятаться в кустах. Из Дома Радости не попасть в городскую канализацию, увы.

Морео остановился, пытаясь справиться со внезапно накатившей паникой. Казалось, что его горло стягивает узкий воротничок, наподобие тех, что носят служители ратуши – тех, которые он всегда терпеть не мог. Кошачий Бог остановился, прислонился к темнеющему на фоне молодой листвы дубов и буков старому тису, надеясь защититься от безжалостной прямоты солнца в густой хвойной тени.

«Разговаривать с животными. С кошками, например. Очень просто. Для этого нужно…» – бормотал он. И воспоминание того дня, когда… того самого дня, как иглой, пронзило его беззащитное сознание.

Ночь в городском саду. Только вместо тёплого солнца холодный, равнодушный свет луны, как подсветка театральных декораций. Но тогда этот свет казался прекрасным, волшебным, вином лесных фей, разлитым по бокалам мшистых полян.

Городской сад. Они идут, держась за руки. Только изредка расцепляя, как будто вспоминая что-то, и затем снова, повинуясь безотчётному притяжению, сплетая холодные и тёплые пальцы, как свет луны и свет солнца.

Морео не помнил, о чём они говорили – и это было не важно. Он помнил, что огромное, безмерное счастье нависло над ним, и все птицы смолкли, свет луны внезапно исчез – и он почувствовал, что падает в пустоту, и старался только не отпустить холодные пальцы своей луны, думая умиротворённо, что если так приходит смерть, то нет ничего лучше.

«Где мы?» – спросила она. И он засмеялся: ничего не изменилось, они по-прежнему гуляли в саду. Придумал какую-то невнятную пошлость о том, что это у них головы кружатся от счастья. Она подняла плечи, будто от холода, в тревоге оглядываясь. О, зачем он был так самоуверен тогда! «Я хочу, чтобы ты всегда была со мной», – прошептал он то, что шептали миллионы до него и будут шептать миллионы после. Несчастные, чья жизнь подобна дню мотылька – ворочают тяжёлые камни слов, не зная, как легко могут вызвать обвал.

Скала сорвалась и накрыла их обоих с головой, засыпала тяжёлыми обломками; на мгновение закрыв глаза, Морео увидел рядом с собой маленькую серую кошечку с белым пятном на груди, которая доверчиво тёрлась о его ноги. И тогда он впервые заговорил с кошкой, и она отвечала ему. А потом исчезла, как тень на лесной поляне от набежавших на луну облаков.

Уже потом были крики в опустевшем саду, ожидания у её заколоченного дома, дни и месяцы в лихорадке, череда грозных видений и тонкая, временами исчезающая нить, не позволяющая сорваться в бездну – призрачная надежда найти её и вернуть всё, как было.

Когда Кошачий Бог открыл глаза, то он нашёл себя лежащим под тисом в любимой кошачьей позе. Солнце уже клонилось к закатной стороне Кахольского озера, тени деревьев удлинились, холодный воздух карабкался всё выше по склону сада.

Морео встал, чувствуя боль во всём теле, и пошёл искать Верлина, чтобы сказать ему, что он не сможет рассказать ничего о том, как разговаривать с животными.

На крутой тропе вверх, к столовой и домам, Кошачий Бог увидел Тэлли, которая, казалось, поджидала его. Эта женщина будила в нём какие-то невозможные тёплые воспоминания о том далёком времени, когда мир был на расстоянии вытянутой руки.

– Я искал Верлина, – смущённо сказал он, хотя смущаться следовало той, которая так бесцеремонно поймала его, загнала в ловушку своим всёпонимающим взглядом.

– Не буду притворяться, что я здесь случайно. Я ждала вас.

Это было правдой. После завтрака Тэлли решила прогуляться в одиночестве, что, конечно, не вышло, поскольку ей случайно встретился Мастер Слов. Они говорили о погоде, а потом Верлин неожиданно сказал, что Морео нужна помощь. Тэлли криво улыбнулась: если и была надежда скрыться в местном реальнейшем, то она испарилась. «Это просто невероятная история, достойная баллады Котрила Лийора!» – с неожиданной восторженностью сказал Мастер Слов, и Тэлли вздохнула, понимая, что эта редкая для циничного Верлина восторженность, выдающая не менее редкое серьёзное беспокойство, не оставляет ей никакого выбора.

– Ждали меня? – неуклюже переспросил Морео.

– Да, чтобы предложить помощь. Я могу найти вашу возлюбленную, – продолжила Тэлли.

Морео отступил назад, снова ощутив прикосновение холодной смертельной тоски, как тогда, когда Грави отправил его в прошлое. Почему им всем так нравится причинять боль? Неужели нельзя просто оставить его в покое?

– Боль – первый признак выздоровления, как говорит Грави, – ласково сказала Тэлли, чувствуя, что всё выше и выше растёт, словно побеги синтийского плюща, желание во что бы то ни стало помочь этому Кошачьему Богу со смертью в глазах.

– К Окло-Ко Грави! – обессиленно пробормотал Морео.

– Если кому-то нужна помощь, то я могу почти всё. Я могу протянуть нить к вашей пропавшей возлюбленной, где бы она ни была.

Морео взглянул в лицо Тэлли, в её спокойные зелёные глаза, и шагнул навстречу.

– Я хочу, чтобы вы помогли мне, – сказал он, впервые за многие годы.

– Хорошо, – кивнув, ответила Тэлли, старательно не замечая, как тысячи маленьких человечков у неё в груди по такому случаю вздумали запустить фейерверки. – И давай тогда уж на «ты».

Не теряя времени, Тэлифо и Морео в тот же вечер ускользнули из Дома Радости. Тэлли очень помогло знание привычек сторожа, а для Кошачьего Бога, который почувствовал, что силы вернулись к нему, это и вовсе было простым делом. Поэтому поздним вечером они уже шли по Тар-Кахолу, вдыхая запах пыльных мостовых, изысканных блюд из дорогих кафе, запах нагретых за день крыш, слушая обрывки разговоров людей, встречающих ночь в мансардах, сидящих на скамейках у фонтанов, с неспешностью конца дигета проходящих по церемонным центральным улицам. Тэлли крутила головой, как будто оказалась в своём родном городе первый раз. Детали – вроде распускающихся листьев каштана на перекрёстке или звука выливаемой в канаву воды – вторгались в её реальнейшее с неожиданной резкостью, но в то же время всё вокруг приобретало черты незримой общности, связи каждого элемента, каждого человека, каждого шороха платья – и она впервые почувствовала, как город встаёт перед ней всей своей необъятностью и просит о помощи.

Чувствуя, что ноги с трудом держат её, Тэлли попросила Морео свернуть в тихий переулок и опустилась на мостовую под тревожным взглядом Кошачьего Бога.

– Прости… тут… кое-кто ещё просит о помощи, – с трудом проговорила она, – и я не могу отказать. Мы знакомы всю жизнь. Но после, я обещаю, я сразу же помогу тебе.

Морео нахмурился, но тут же, снова чувствуя небывалый прилив сил, сказал:

– Давай поможем ему вместе. Так будет быстрее.

Тэлли кивнула с благодарностью – сейчас ей действительно не помешала бы помощь.

Они молча сидели на остывшей уже мостовой, под увитой молодым плющом стеной, собирая тщательно замаскированные удивлённые взгляды редких прохожих.

– А кто он? – спросил Морео, нарушая ночную тишину, обрамлённую далёким стуком подков резвых шейлирских лошадей где-то в районе Трактирной стороны.

– Тар-Кахол, – с улыбкой ответила Тэлли, всматриваясь в тёмные окна на противоположной стороне переулка, – и мы как можно скорее отправляемся в Дальнюю строну.

Тем же вечером из Дома Радости сбежала ещё одна сумасшедшая: Долора отправилась бродить по улицам столицы. «Не к добру это», – покачал головой расстроенный Грави. Но искать тех, кто убежал в реальнейшем, – он знал – было бесполезно. Потому что никто не мог никуда убежать.

Глава 8

8.1 Realibus

8.1.1 Circulus vitiosus[49 - «Порочный круг», «безвыходное положение» (лат.) лог.]

– Мне надо… прогуляться, – сказал принц, с трудом поднимаясь на ноги на крутом берегу Кахольского озера.