История Смотрителя Маяка и одного мира

– Да, что-то вроде того.

В то же мгновение в ушах Унимо застучало – ему показалось, что буря разыгралась с новой силой. Было сложно дышать, как будто кто-то с каждым вздохом всё больше вдавливал рёбра в податливые лёгкие, глаза слепило, хотя яркого света не было.

Тяжело дыша, Нимо в панике огляделся: ничего не поменялось, он по-прежнему был на маяке. Но его охватил безумный, непонятный всепоглощающий страх. Отчего-то он вспомнил один вечер в детстве, когда отец рассказывал ему о бесконечности Вселенной. И тогда маленький Нимо спросил: «Но ведь всё когда-то кончается, верно? Тогда как Вселенная может быть бесконечной? Если люди есть и на других звёздах, как ты говоришь, они все тоже умрут, рано или поздно. И что тогда?» Отец стал говорить о том, что бесконечность есть в каждом мгновении и это можно сравнить с тем, что было до нашего рождения и будет после нашей смерти, – всё то, что можно сказать на это не по годам развитому, но всё-таки ребёнку. Унимо впервые тогда почувствовал, что отец чего-то и сам не знает. И боится, но гонит этот страх от себя, как и каждый, кто когда-то родился. «Ты понял?» – спросил тогда отец, и Нимо кивнул, хотя он прослушал половину того, что ему говорили, представляя, как люди на разных звёздах – такие, как подданные Шестистороннего, или совсем другие, рождаются и умирают, рождаются и умирают, но рано или поздно заканчиваются – и наступает ничего. То, из чего ничего не появляется. Конец всему. Там, где заканчиваются мысли и мечты. Там, где нет ничего важного.

Той далёкой ночью Унимо не смог заснуть, но не стал, как обычно, звать маму. Он просто лежал и наблюдал, как слёзы катятся по его щёкам, инородные и страшные на застывшем детском лице.

С удивлением Нимо заметил, что слёзы действительно катятся по его лицу – уже который раз за вечер. «Это просто детские страхи, – думал он. – Довольно глупо так вести себя, всё это не на самом деле!» Но мысли никак не хотели успокаиваться, тянули его в самые грустные воспоминания, как утопленника – сапоги. Его обычные, ничем не примечательные детские страхи были достаточно глубоки, чтобы утопить его. Не было сил выплывать, силы нужны были, чтобы дышать под водой…

– Вот это реальнейшее. Нравится? Я просто убрал из твоего мира своё желание того, чтобы ты успокоился, – раздался откуда-то сверху, – видимо, оттуда, где ходят корабли, не зная, что на дне лежат их погибшие собратья, – голос Смотрителя.

– Лучше уж так, – упрямо сказал Унимо, хотя его голос звучал на редкость жалко, а в груди по-прежнему всё болело. – Научите меня жить здесь. Пожалуйста.

Форин хмыкнул, вытащил мальчишку из какой-то тёмной мутной лужи, в которой тот решил себя утопить, и усадил на табурет.

– Сейчас ты не можешь нормально думать – ну, знаешь, взвешивать все за и против. Как это обычно делают. Так что давай поговорим завтра, когда ты отдохнёшь, – сказал Смотритель и добавил, экономно предупреждая попытку возражения: – Я хочу, чтобы ты выспался и подумал о своём решении, когда в голове у тебя прояснится.

Унимо кивнул. Слова возражения застряли у него в голове, губы не слушались. Он подумал, что, действительно, самое время поспать – тем более что за высокими окнами галереи уже занимался пурпурный морской рассвет – прекрасный, очищенный страданием перенесённой ночной бури.

Ум-Тенебри встал и осторожно, держась за скользкие от утренней росы камни стены, пошёл к выходу. Но у самой лестницы он обернулся и спросил:

– А это очень сложно, превращаться в такую птицу?

Смотритель покачал головой, но его бледные губы, напоминающие тонкую серую бумагу осиных гнёзд, с тихим шелестом растянулись в почти настоящую улыбку.

Унимо плохо помнил, как заснул – но проспал без снов до вечера следующего дня, а после пробуждения чувствовал себя ужасно. Хуже всего была голова, которая, казалось, от любого звука или движения кусалась, словно загнанная в нору лиса.

Нимо с трудом вышел из комнаты приготовить себе чай – надо ведь было с чего-то начинать жить. Трикс был в очередной «депрессии» и не отвечал ни на один жест, сидел неподвижно, мрачно уставившись на гаснущего в ладонях моря светлячка дня. Не имея никаких сил, чтобы пытаться разговорить мрачного немого (хотя обычно, когда это наконец удавалось, Трикс немного выныривал из той осязаемой темноты, в которую, казалось, был погружён в такие периоды), Унимо стал просто ждать Смотрителя, чтобы сказать ему о своём решении. То есть, конечно, не просто ждать, а очень волноваться.

«Я подумал», – сказал Ум-Тенебри, как только Форин спустился с галереи маяка и зашёл в гостиную со своим обычным отсутствующим видом. Смотритель молча остановил взгляд на Унимо, словно едва узнавая его. «И я хочу стать вашим учеником в реальнейшем», – произнёс Нимо, стараясь, чтобы его голос звучал с той уверенностью, которую он, на самом деле, не испытывал. Форин только кивнул.

И уже вечером впервые отправился в реальнейшее вместе со своим учеником.

– Мне придётся рассказать тебе правила, – произнёс Смотритель, как всегда, с аккуратной точностью зажигая лампы на маяке, одну за одной, – соблюдение которых обеспечит тебе большую вероятность безопасности, чем несоблюдение.

Унимо серьёзно кивнул. Теперь, когда он стал настоящим учеником Форина, всё, что говорил Смотритель, приобретало особое значение.

– Прежде всего, в реальнейшем слова значат больше, чем в реальном. Так что не трать их без необходимости и тщательно подбирай. Слова могут изменить то, что вокруг. Хотя для этого нужна большая сила, которой у тебя пока нет. Совсем нельзя говорить неправду в реальнейшем. Хуже будет всем и всему, но, в первую очередь, тебе. И таким образом, который ты даже не сможешь представить. Если не уверен, лучше молчи. Впрочем, если не сомневаешься – тоже. Пока ты со мной, тебе ничего не угрожает. Если будешь один – делай так, как считаешь нужным, и всё время помни о том, кто ты и что для тебя важно, чтобы не потеряться. В остальном разберёшься сам. Да, реальнейшее непредсказуемо, поэтому я не могу гарантировать тебе, что ты вернёшься. Учти это, пока не поздно. Есть вопросы? – Смотритель говорил с трудом, как обычно, когда приходилось что-то объяснять и вообще много говорить. Так что Унимо хотел даже удержаться от вопросов – но не смог.

– Да! Как идёт время в реальнейшем? Все ли люди могут туда попасть? Можно превратиться в любое животное? Почему люди не живут всё время в реальнейшем? Можно ли там умереть?..

Форин недовольно нахмурился и запротестовал:

– Стоп-стоп, слишком много. Придётся решить так: каждый день ты можешь задать не больше трёх вопросов.

– Но почему… – начал было Нимо, и тут же прикусил язык.

– «Но почему» что? – вкрадчиво поинтересовался Смотритель.

– Ммм… ничего, учитель. Я подумаю над вопросами, – улыбнулся Нимо.

Форин кивнул, и Унимо взял Смотрителя за протянутую руку, уже зная, что последует: темнота, ощущение падения, несколько раз придётся открывать глаза, чтобы оказаться там, где ты ни в чём не уверен.

Вокруг была та же галерея маяка: мягко сияли лампы, воздух, наполненный морской влагой, нежно обнимал всех живых существ редким на море лёгким тёплым ветром, первые звёзды зажигались небесными смотрителями.

– Не обольщайся, это не твоё реальнейшее – это я хочу, чтобы ты немного привык, – послышался насмешливый голос Форина. Ничуть не изменившись внешне, в реальнейшем он выглядел совсем по-другому. Наверное, сила, которой Смотритель обладал здесь, отражалась в его глазах, движениях, в его словах и в его молчании – или в глазах того, кто на него смотрел.

Унимо притих и восхищённо оглядывался вокруг: впервые он находился в этом странном мире по собственной воле. Это было так волшебно, что дух захватывало.

– А мы не можем взять с собой Трикса? – вдруг спросил Нимо, не жалея, что потратил один из трёх драгоценных вопросов. Он подумал, что немой мог бы почувствовать себя лучше здесь. А может, он и не был бы немым в реальнейшем – кто знает?

Форин посмотрел на своего ученика внимательно и сказал:

– Трикс не может быть здесь, потому что он не настоящий, – и, не обращая внимания на округлившиеся от ужаса глаза своего ученика, продолжил: – Трикса выдумал мой учитель, чтобы объяснить мне, что чувствуют люди в тех или иных ситуациях. А потом, когда я научился, мне показалось удобным иметь возможность отделить самые отвлекающие состояния и передать их кому-то другому.

Признание Смотрителя мгновенно выбило Унимо из того состояния умиротворения, в котором он оказался не по своей воле. Вся история знакомства и – как ему казалось – дружбы со странным немым обитателем маяка пронеслась в голове Ум-Тенебри. Он не мог поверить, что Трикс был ненастоящим. Но то, что в реальнейшем нельзя говорить неправду, Нимо тоже запомнил очень хорошо. Да и зачем Смотрителю было выдумывать такое? Постепенно мелкие детали поведения Трикса, преподносимые памятью, складывались в картину – подтверждение слов Форина. Было так горько, как будто Унимо потерял близкого человека. Никак не удавалось принять в качестве действующего образа Трикса – вместилище человеческих чувств Смотрителя. Но, видимо, так оно и было.

– Но это ужасно, – сказал Унимо.

– Почему? – без любопытства поинтересовался Форин, как обычно, усевшись на окно галереи, так что его силуэт казался гравюрой в старой чёрно-белой книге.

– Может быть, Трикс уже не только наглядное пособие. Может, он и сам научился чувствовать, но скрывает это от вас.

Нимо сам понимал, как по-детски звучат его слова, но ему было горько терять друга. Потому что теперь он не сможет относиться к немому как прежде – даже если ничего не поменяется в поведении Трикса. Как просто оказалось лишить человека личности, просто лишив его своей веры в то, что он настоящий.

– Не исключено, – с пугающим равнодушием пожал плечами Форин. – У меня никогда не возникало желания оживить его – возможно, у тебя получится. Если для тебя это действительно важно, а не просто заученное многими людьми желание в любой ситуации казаться хорошим.

Два оставшихся вопроса Унимо потратил на то, чтобы узнать, что выбраться из реальнейшего сам он не сможет до тех пор, пока будет хотеть выбраться, а время – такое же измерение несуществующего, придуманное для удобства, как и в реальном.

А потом он оказался в лесу.

Точнее, в предгорьях Лесной стороны: Унимо узнал их по папоротниково-зелёному, наполненному светом подлеску и ярким сочным каплям горных цветов, спрятанным под раскидистыми нижними ветвями деревьев. Возможно, это было то самое место, где он жил с родителями несколько лет.

Нимо огляделся и пошёл по едва заметной в траве лесной тропе. Солнце – то, что пробивалось сквозь зелёное стекло буков и ясеней, – светило как раз так, как нужно, чтобы не замечать, какая погода: не было ни холодно, ни жарко, ни сумрачно, ни слишком ярко. Унимо просто шёл по лесу и, если бы не назойливые мысли о том, что всё слишком уж спокойно, мог бы просто наслаждаться прогулкой. Но он шёл и шёл, и тенистая лесная тропа была всё так же безоблачна.

Несмотря на то, что было не очень жарко, вскоре Унимо почувствовал жажду. И только он успел подумать, что хорошо было бы найти воду, как дорогу ему перегородил прозрачный ручей, весело сверкавший по гладким разноцветным камням. Нимо наклонился, чтобы зачерпнуть воды, и застыл, уставившись на своё отражение. Ему никогда особенно не нравилось то, как он выглядел: тонкие невыразительные черты лица, острый подбородок, немаленький вздёрнутый нос – и жалкое, беспомощное выражение непропорционально больших глаз. Разумеется, Нимо старался скрывать от самого себя своё недостойное недовольство и, тем более, ни за что никому бы не признался в этом, но иногда, тоскливо зависнув взглядом в зеркале, он ловил себя на невесёлых мыслях и тут же сердился на собственную глупость. Однако теперь, увидев в ручье своё отражение, Унимо поразился тому, что человек, выглядывающий из воды, вызывает в нём симпатию. «Видно, что это смелый, решительный, неглупый и в меру упрямый юноша», – услышал Нимо чей-то чужой голос у себя в голове. Произошедшее так поразило его, что он не сразу вспомнил, зачем наклонялся к ручью. Вспомнив, напился воды, которая оказалась чистой и свежей, как роса в начале лета, и сел отдохнуть под деревом – высоким раскидистым буком.

Отдохнув, Унимо почувствовал, как желудок у него сводит от лёгкого голода. Он не успел даже подумать о том, что делать и куда направиться дальше, как вдруг на тропе, с которой только что сошёл, увидел девочку лет тринадцати, с большой корзиной в руках. Заметив Унимо, она, ничуть не смутившись, подошла к нему и, поставив свою ношу на камень, сказала:

– Привет! Ты ведь идёшь вперёд, через лес, так?

Ум-Тенебри кивнул, от неожиданности не сообразив, что ответить.

– Вот и отлично! Тогда ты поможешь мне донести эту корзину, а я дам тебе большой пирог с ягодами. Идёт? – продолжала бойкая незнакомка.

Унимо снова кивнул, и тут же у него в руке оказался большой кусок пирога, восхитительно пахнущего подрумяненным тестом и кисловатыми лесными ягодами. Поблагодарив, Нимо съел пирог, разделив его пополам с девочкой, а потом они напились воды из ручья, умылись и продолжили путь вместе. Унимо нёс корзину, которая оказалась совсем не тяжёлой, по дороге они весело болтали. Шли довольно долго, но лес вокруг только сгущался.

– А где деревня, в которую ты идёшь? – спросил Унимо.