История Смотрителя Маяка и одного мира

Ему нравилось идти вместе с попутчицей, но он был бы не против уже дойти до деревни и сердечно попрощаться с ней. Становилось немного скучно слушать её истории о жителях деревни, которых Унимо, возможно, никогда в жизни не увидит.

– Ну вот мы и пришли. Спасибо за помощь! – сказала она, внезапно остановившись посреди леса.

– Пришли? Ты живёшь в лесу? – удивился Нимо.

– Ну да, вон там наши дома, – сказала девочка, указывая куда-то наверх, в кроны деревьев.

Только тогда Унимо увидел, что на ветках деревьев крепились странные конструкции, напоминающие небольшие хижины на деревянных площадках. Вдоль стволов деревьев висели едва заметные лестницы из зеленоватых верёвок.

Не успел Унимо опустить голову, как вдруг на тропу прямо перед ним и девочкой из кустов выпрыгнул волк. Шерсть его была вздыблена, когти на лапах выпущены, в оскале можно было разглядеть все клыки до одного.

Девочка вскрикнула и прижалась к своему спутнику, дрожа. Унимо вышел вперёд и посмотрел в глаза волку. Он не знал, что делать, но нужно было во что бы то ни стало спасать девочку. Заглянув в глаза волку, Нимо вдруг почувствовал, что голова его кружится, а сознание слегка размывается. Затем он услышал хриплое дыхание и резкие слова, напоминающие собачий лай: «Волчата… охотники… вы хотите убить их… я не позволю… сначала… меня». Унимо с удивлением слышал в своей голове этот хриплый голос и, всё ещё неотрывно смотря в глаза волку (точнее, теперь он откуда-то знал, что это волчица), попытался успокоиться и мысленно произнёс: «Мы не тронем волчат. Мы не охотники, мы сами дети. Мы просто шли домой».

Неожиданно оскал на морде волчицы сменился испуганным выражением, и она стремительно исчезла в кустах.

Девочка бросилась обнимать Нимо.

– Ты настоящий герой, ты спас меня! Пойдём к нам, пойдём к отцу, он наградит тебя! – выкрикивала она.

Унимо с трудом выбрался из её объятий и пробормотал что-то вроде: «Ничего такого. Мне пора, я тороплюсь. Тороплюсь к морю».

Девочка немного успокоилась и кивнула с пониманием.

– Ну тогда возьми хотя бы это, – сказала она, протягивая ему огромный пирог.

Унимо взял подарок с благодарностью, тем более что таких вкусных пирогов он не ел с тех пор, как покинул дом Тэлли.

Несколько раз оглянувшись на странное поселение в кронах деревьев, он пошёл вперёд, совсем не представляя, куда заведёт его лесная тропа. Но то, что ветви подлеска вдруг расступились, а за ними оказалось настоящее синее море, было уже почти не удивительно. Мысли о том, откуда взялось море посреди леса, перестали занимать Унимо, как только, сбежав с пригорка прямо на песчаный берег, он увидел стоящий неподалёку фрегат со светло-синими парусами и чёрным флагом на главной мачте. Именно такой корабль снился Нимо в самых лучших снах, от которых просыпаешься с чувством неутолимого разочарования от того, что это был всего лишь сон. Впрочем, сны всегда давали Унимо надежду – ведь заранее не знаешь, что можешь увидеть в следующий раз. Именно поэтому он никогда не капризничал, как другие дети, отправляясь спать. Сны были желанной непредсказуемой игрой, в которой можно было вытянуть из шляпы драгоценный волшебный образ или пугающе реалистичный кошмар.

В мечтах Унимо корабль с синими парусами, не приписанный ни к какому порту, шёл попутным ветром исследовать границы океана. Бывало, что он попадал в шторм, но неизменно продолжал свой путь. И команда на паруснике подобралась необычная: никто не приказывал никому, каждый просто делал то, что нужно.

Выбежав на берег, к самой кромке воды, Унимо, конечно, увидел, что за ним уже спустили шлюпку с фрегата и кто-то приветливо машет ему рукой, а потом садится на вёсла и гребёт в сторону суши.

Приветливый моряк возраста чуть старше Нимо, с выгоревшими на солнце волосами и лучистым взглядом, обнял его, как старого друга. А потом их уже качало в шлюпке на волнах, щедро раскрашенных серебристыми бликами.

Фрегат был невозможно красив – так, что даже на фоне моря, этого эталона прекрасного, смотрелся великолепно. Не маленький и не большой, лёгкий и прочный на вид, с тремя устремлёнными к звёздам мачтами и ясно-синими, как небо июля, парусами.

Как только шлюпку подняли на борт, фрегат расправил паруса и пошёл фордевинд в открытое море. На палубе было человек двадцать, и все они работали слаженно, не было слышно даже обычных для парусных кораблей громких команд.

Унимо смотрел на моряков, и ему казалось, что он уже не раз видел их: хмурые, равнодушные и весёлые лица на корабле как будто были ему знакомы. Но он не мог сказать точно, где их встречал. Словно ему дали посмотреть чьё-то чужое детство, чьи-то чужие воспоминания.

– Мы рады, что ты с нами, – сказала девочка с оранжевыми волосами, напоминающими тигровую лилию, ловко закладывая гитовы грот-марселя.

– Конечно, так здорово, что нам по пути! – добавил тот моряк, который был в шлюпке.

Нимо как раз собирался спросить, куда они собираются идти, но вовремя прикусил язык. Сообразив, что это ведь неважно, когда вокруг вечно изменчивое море, ласковый ветер и паруса, и люди, кажется, не самые плохие.

Люди, действительно, подобрались замечательные: за несколько дней путешествия Унимо смог в полной мере оценить это. Они все были нездешние – как будто с какой-то далёкой звезды, – хотя внешне ничем не отличались от обычных юношей и девушек Шестистороннего. Наполненные какой-то солнечной энергией, даже когда они были в плохом настроении, что случалось часто. Среди них было спокойно и просто: если ты хотел побыть один, то все чувствовали это и не подходили с разговорами, но если тебе захотелось поговорить о том, в каком месяце самые красивые звёзды, бывают ли чёрные чайки или почему в самом начале лета иногда вдруг становится грустно – то тут же можно было оказаться в компании тех, кто тебя понимает.

Унимо всегда думал, что так не бывает. Что если ты хочешь быть частью компании – ты должен платить частью себя. Поэтому в детстве он мало играл со сверстниками, вызывая сочувствие мамы и равнодушное «не вижу в этом ничего страшного» отца. Лучше уж посидеть дома и помечтать или почитать книгу. Но всё-таки с некоторыми людьми Нимо проводил время по собственной воле: например, с Майти и его семьёй он общался постоянно, хотя и уставал от непрерывного движения, криков и суеты в их доме. Но друзья есть друзья.

И вот теперь Нимо наслаждался небывалым ощущением того, что с людьми может быть хорошо. Это было невероятно – настолько, что два дигета он даже не вспоминал о том, как всё начиналось. Примерно два дигета, потому что он не утруждал себя подсчётом времени. Просто любовался рассветами и закатами, звёздами, волнами, ветром.

Но постепенно приступы мучительной задумчивости стали нападать на него всё чаще, и в один из дней он попросил высадить его на ближайшем острове. Никто не стал возражать, никто даже не удивился, когда на горизонте появился одинокий остров, как будто специально вынырнувший из глубины: вокруг не было ни скал, ни островов поменьше, как обычно бывает.

Команда синепарусного фрегата молча высадила Унимо на острове и, помахав ему на прощанье, отправилась подальше от берега.

Оставшись один, Нимо сел на песок, рассматривая перламутровые раковины, кое-где покрытые чёрной облезающей плёнкой. Шум волн создавал особую тишину, которую не так легко было нарушить.

Унимо думал, наконец, о том, почему он здесь оказался, пытаясь пробиться сквозь неопровержимость реальности острова, моря, песка, раковин, припекающего солнца. «Я оказался здесь не просто так, а потому, что Форин решил мне что-то показать. Я должен что-то понять здесь, только вот что», – думал Нимо, наблюдая за маленьким прозрачным крабом, осторожно подбирающимся к странной живой скале. В задумчивость он протянул руку – захотелось, чтобы краб забрался по ней. И когда тот действительно, перебирая своими длинными розовыми ножками с налипшим песком, стал забираться выше по бледной руке с закатанным рукавом матросской рубашки, Нимо дёрнулся, едва не стряхнув перепуганное животное. «Вот оно что! Здесь всё происходит так, как я хочу. Мир словно подстраивается под меня. Но это ничего мне не даёт. Я ничем не отличаюсь от ребёнка, которому по первому требованию выдают конфету, а он и доволен, и думает, что так будет всегда».

Нимо ещё долго сидел на острове один, долго-долго, пока мир вокруг не стал распадаться. Когда исчез остров, Унимо упал в воду и, почти не сопротивляясь, пошёл ко дну, точно зная, что ни один корабль здесь не пройдёт и спасения ему ждать неоткуда, поэтому держаться на поверхности было бесполезно.

Спасение оказалось не очень приятным: Нимо лежал на твёрдом каменном полу и чувствовал ужасную боль в груди при каждом вздохе. Убедившись, что зрачки утопленника сузились, а кожа из зеленовато-белой превратилась в просто белую, Форин сел рядом, опираясь на стену. Несмотря на боль, Унимо улыбался, изучая уже привычный потолок галереи.

– Я угадал, правда? – спросил он.

– Ты уже потратил все свои вопросы, – раздражённо отозвался Смотритель, протягивая ему тёплый сладкий чай, полагающийся спасённому.

Нимо подумал, что на этот раз, хоть он едва не утонул, у него всё получилось.

7.2.2 Manae ifinitae sunt species[48 - «Разновидности безумия бесконечны» (лат.) (Авиценна).]

Как только Тэлли осталась одна и шаги её проводника Верлина стихли в коридоре ночного Дома Радости, она почувствовала непреодолимое желание выйти в сад подышать тёмным весенним воздухом в одиночестве. Точнее, конечно, не в одиночестве: Тэлли почти не удивилась, когда, пройдя по тропинке на залитую лунным светом поляну с деревянными скамейками, увидела Грави Эгрото. С обречённым вздохом она подошла и села рядом.

– Вы добились-таки своего, – проворчала она с несвойственной резкостью, – я пришла снова.

Врачеватель невозмутимо кивнул.

– Тут отличное место, чтобы встречать рассвет: можно заметить, как первый розовый луч скользит по чёрному озеру. Я тут часто сижу, когда не спится.

Тэлли огляделась: действительно, огромное зеркало Кахольского озера хорошо просматривалось даже сквозь ветви цветущих вишен, запах которых наполнял темноту сада кисло-сладкими свежими красками.

– Раньше ты приходила сюда с другим настроением, – сказал Грави.

– Раньше мне нужна была помощь, – пробормотала Тэлли, чувствуя, как воспоминания лишают её наспех наброшенной решительности.

– А теперь не нужна? – улыбнулся Великий Врачеватель, повернув голову и смотря на Тэлли глазами-скальпелями, лишь немного притуплёнными мягкой улыбкой.

Тэлифо отлично помнила, как её впервые привели в Дом Радости служительницы городского приюта, обеспокоенные замкнутостью и постоянными слезами своей воспитанницы. «Она нездорова, Айл-врачеватель, не знаем, что и делать с ней, как выпускать в люди – скоро и семнадцать лет исполнится, а ведёт себя, что дитя малое». Грави тогда попросил служительниц подождать, вышел с юной Тэлли в сад и проговорил с ней час, прохаживаясь под теми же вишнёвыми деревьями. А потом заверил всех, что с девушкой всё в полном порядке. Служительницы не поверили своим ушам, но сомневаться в словах самого известного врачевателя Шестистороннего не решились. Так Тэлли удалось выпуститься из приюта с положенной сиротам от города суммой золотых на руках и начать самостоятельную жизнь, а не переходить из больницы в больницу под присмотром служительниц, как было бы, если бы Грави счёл её состояние опасным или не подходящим для взрослой жизни.

Тэлифо хорошо запомнила тот их первый разговор, а потом ещё не раз приходила к Айл-врачевателю, когда становилось особенно тяжело, – и он всегда с радостью принимал её, слушал про то, что её все ненавидят, что жители города смотрят на неё свысока, что служительницы приюта обвиняют её в том, чего она не делала, а как-то раз даже ударили её, заставляя признаться, что она украла с кухни зеленичный сироп, который она ни разу даже не видела («Честное слово! Я никогда бы, никогда…»).

– Да, я неблагодарная, – тихо сказала Тэлли, рассматривая носки своих туфель.

Айл-врачеватель покачал головой:

– Дело не в этом. Точнее, и в этом тоже, но это частность. Дело в том, что в реальнейшем то, что было проблемой, может стать огромной силой. Но от этого не перестанет мучить тебя.