История Смотрителя Маяка и одного мира

Унимо пробормотал что-то утвердительное. Он не очень любил случайные разговоры, общение с незнакомыми людьми было для него не таким простым делом. Но «сумасшедший моряк», как про себя прозвал незнакомца Ум-Тенебри, почему-то вызывал желание поддержать разговор. Впрочем, как часто бывает при разговоре трезвого с пьяным, говорить ничего особо не приходилось – в основном слушать.

«Моряк» удивлённо посмотрел на успевшее уже высоко подняться ясное весеннее солнце, ещё обрамлённое утренней морской дымкой, как будто, и правда, удивляясь тому, что наступил день, и сказал:

– Когда-то давно, в молодости, – при этих словах Унимо посмотрел на незнакомца, которому, несмотря на бороду, нельзя было дать больше тридцати лет, – я знал одного синтийца. Он приезжал к нам торговать парусиной. У него была своя мастерская в северной части города. Ну так вот, мы как-то случайно познакомились с ним. Не помню даже, как… ну, не важно, потом он стал рассказывать мне всякие странные вещи. Он учил меня своим синтийским премудростям. Но я тогда не совсем понимал, что это. Я думал, что старик синтиец просто чудак. Ну, так все думали. Так вот, он говорил, когда мы с ним, бывало, сидели и смотрели на закат или восход солнца. Говорил, что можно научиться дышать солнечным светом, вдыхать все эти золотистые частицы вечного сияния, которые струятся над морем, это тепло, эти сверкающие брызги, и что если этому однажды научиться, то потом солнечный свет всегда будет в тебе. Внутри то есть. Вот здесь, – он постучал по груди. – И этот старик, мне кажется, умел так делать. А у меня, сколько я ни пробовал – ничего не получалось. Ну, теперь уже и не нужно, – незнакомец вдруг скомкал свой рассказ и опустил голову.

Унимо слушал молча, смотря на незнакомца, и боковым зрением заметил, что над морем поднялись чайки, которые до этого мерно покачивались на волнах у берега.

– Видишь, – поднял голову мор-кахолец, – они часто кружат тут, потому что рыбаки вон там, на скалах, выбрасывают рыбьи головы и всё то, что попало в сети, но нельзя продать.

Как будто услышав эти слова, чайки стали издавать свои жалобные кошачьи вскрики.

– Вот так они всегда кричат, когда я прихожу. Мне кажется, что они всё хотят рассказать мне, как умер мой мальчик, – он снова посмотрел вниз, туда, где на камнях ещё оставался след от разлитого кофе.

Ум-Тенебри почувствовал, что сердце его сжалось, – видимо, именно это чувство испытали те, кто впервые произнёс слово «жалость», – и беспомощность: он ничем не мог помочь этому человеку, не знал даже, что ему сказать. Вспомнил Тэлли и подумал, что она точно знала бы, что делать. Но Тэлли рядом не было, поэтому он просто тихо сидел рядом с этим одетым горем человеком.

– А ты почему сидишь здесь один? – наконец сказал незнакомец.

– Я хотел попасть на «Люксию», – отозвался Унимо, неопределённо взмахнув рукой в сторону причала, где на палубе фрегата уже суетилось около десяти матросов.

– На «Люксию»? – удивлённо поднял брови «моряк». – Неужели у тебя всё так плохо? Даже я пока не решаюсь отправиться с Просперо к Окло-Ко.

Казалось, что незнакомец вдруг протрезвел и с ужасом смотрел на собеседника. Это было не очень-то приятно.

– Мне нужно попасть на один остров, – угрюмо сказал Унимо. – А что не так с «Люксией»? Это ведь хороший корабль?

– Да, отличный, – мрачно ответил «моряк», – только в команду капитан набирает исключительно тех, кто отчаялся и потерял всё на берегу. В прошлый заход я почти записался матросом, но в последний момент напился и опоздал к отплытию. Думаю, кто-то обо мне позаботился.

Серые с чёрными точками глаза смотрели изумлённо, а затем сузились, совсем как глаза Тэлли, когда она сердилась, и Ум-Тенебри сказал:

– Ну, тогда это мне подходит. Думаю, я вполне отчаялся.

Сказал – и сам удивился своей наглости. Как он может говорить об отчаянии человеку, потерявшему сына? Впрочем, его-то отец выкинул сына из жизни добровольно и вряд ли горевал об этом. Подумав эту очевидную злорадную ложь, Унимо снова удивился и ужаснулся самому себе. Он представил, как иногда делал в таких случаях, что резко и сильно ударяет себя по голове – и почти почувствовал боль.

Незнакомец тем временем смотрел на него сочувственно и, кажется, даже отвлёкся от переживания своего горя. Он вдруг стал рыться в карманах огромной куртки (а, надо сказать, карманов у него было, как у какого-нибудь чёрного торговца из Тёмного города) и извлёк какой-то маленький предмет, весь в налипших на него крошках, опилках, нитках. Когда «моряк» протёр улов, тот оказался ручным компасом.

– Вот, – с крайне довольным видом произнёс он, протягивая находку Унимо, – так у тебя будет хотя бы верное направление.

Ум-Тенебри взял протянутый ему компас и почувствовал в руке холод металла. Во внутреннем круге были вырезаны румбы и буквы, соединённые линиями наподобие остроконечных украшений, которые дети мастерят на День Падающих Звёзд, а снаружи, на внешнем корпусе, пристроился треугольник солнечных часов, напоминающий плавник акулы.

Маленькая стрелка, поколебавшись немного от путешествия из рук в руки, уверенно замерла.

– Спасибо. Надеюсь, он показывает туда, куда мне нужно, – улыбнулся Унимо, вспомнив одну из легенд Морской стороны, – иначе напрасно дарить мне такой чудесный предмет: я ничего не смыслю в навигации.

Незнакомец только фыркнул:

– Ну, эти штучки оставь для этих чудаков из Морской стороны. Мы, мор-кахольцы, доверяем своим рукам и своим глазам.

Нимо невольно улыбнулся: у самого этого гордого мор-кахольца руки заметно дрожали.

– Так что стрелка, конечно, указывает на север. И где бы ты ни оказался, хоть в пещере самой Окло-Ко, она всегда будет указывать на север. И если я правильно понял, какой остров ты ищешь, то при таком ветре, – тут незнакомец повернул голову, как будто для того, чтобы лучше услышать ветер, – ровно через десять дней после отплытия тебе нужно будет взять шлюпку и грести на север до тех пор, пока не увидишь маяк. Если вдруг потеряешь компас, то при ясной погоде найди на небе ковш, вроде тех, которым молочницы разливают молоко по кувшинам, и от самого ковша, от отрезка его глубины в стороне от ручки, отмерь расстояние в пять раз большее, чем глубина ковша – увидишь Северную звезду, на которую тебе и нужно плыть.

И снова первому встречному оказался известен его замысел. Унимо подумал, что ему это совсем не нравится. Но он был рад, что теперь у него появился хоть какой-то план действий на корабле, – он ведь рассчитывал на помощь одноглазого матроса, – и шанс справиться без Силура.

– Хотя я не представляю, как тебе удастся уговорить капитана Просперо дать тебе шлюпку, – пробормотал «моряк». Который теперь отнюдь не казался Нимо сумасшедшим.

– Спасибо, – сказал Ум-Тенебри, сжимая в руке компас и добавил, поднимаясь со скамейки: – Мне, наверное, пора уже идти. Сегодня последний день.

– Боишься не успеть? – насмешливо поинтересовался незнакомец. Теперь он не казался Унимо даже немного пьяным, и на мгновение в его голове промелькнула тревожная мысль о том, что этот моряк заговорил с ним не случайно. – Если не успеешь, приходи в таверну «Морской ёж» и спроси старика Гривела – это я – можешь жить со мной, у меня двухэтажный пустой дом в центре, места хватит, да и мне будет не так тоскливо там.

Унимо только грустно улыбнулся и покачал головой, хотя жалость к этому молодому старику снова коснулась его сердца.

– Спасибо за компас! – ещё раз поблагодарил он на прощание.

– Компас, – грустно поправил его Гривел, оставаясь сидеть на скамейке в одиночестве.

Унимо улыбнулся в ответ и зашагал по крутой дороге вниз, к берегу, где на причале его ждала неизвестность. Оттого что он сжимал маленький латунный компас в руке, тот нагрелся и теперь, казалось, сам излучал тепло. «В любом случае я всегда буду знать, где север, – подумал Нимо, – и ещё буду знать, к кому нужно будет зайти, как только я когда-нибудь вернусь в Мор-Кахол».

«Если вернусь», – мрачно додумал он, когда «Люксия» уже возвышалась над ним всем великолепием точного переплетения своих снастей, аккуратно укатанных парусов и реющего на ветру тёмно-синего флага. На юте, как и полагалось, был вывешен пурпурно-травяной флаг Королевства – флаг, который должен был поднимать любой корабль, заходящий в порт Мор-Кахола, а вот тёмно-синее полотно не соответствовало ни одному государству и было выдумкой капитана Просперо. Говорили, что он отказался ходить под флагом Шестистороннего и каким-то невероятным образом выторговал себе право поднимать на грот-мачте свой собственный знак.

Вблизи матросы уже не казались муравьями, но они так же деловито и ловко перемещались с берега на палубу и обратно по шатким сходням и крутому трапу, видимо, в последних приготовлениях к отплытию. Праздно любопытствующих на причале хватало, поэтому Унимо мог рассматривать команду «Люксии», не привлекая особого внимания. После слов Гривела он внимательно вглядывался в их лица и, действительно, замечал в них какую-то общую обречённость. Напрасно голос разума подсказывал, что это может быть всего лишь «эффект смотрящего»: когда человек видит то, что, как он думает, он должен увидеть.

Унимо стоял, не в силах хоть что-нибудь предпринять, и тихо поддавался панике. Ему всегда было трудно идти куда-то, где нужно разговаривать с людьми, что-то объяснять, а временами подобная перспектива вообще вводила его в ступор, как тогда на причале Мор-Кахола. Какие-то люди задевали его, стремительно проходя мимо, и от этого ощущение заброшенности и неуместности сделалось физически ощутимым.

По счастью, в это время коренастый мужчина в странном костюме, который представлял собой сочетание щегольского сюртука и матросских широких штанов, заправленных в грязные сапоги, спустился с трапа «Люксии» на берег, забрался на деревянный ящик и, перебирая в руках мятые бумаги, в которые он и не посмотрел ни разу, стал зычным голосом созывать желающих вступить в команду фрегата. «Лорни[36 - Множественное число от «лори» – «господа».] и тарни! – кричал он на радость портовым оборванцам. – У вас есть последний шанс записаться в команду на уникальный корабль, единственный и неповторимый фрегат Свободного флота, и отправиться в незабываемое путешествие за своей мечтой на край моря! Если ваша жизнь потеряла смысл, если ваши дни унылы и похожи один на другой, то путешествие с нами – как раз для вас! Не сомневайтесь в свои силах: мы всему научим. Главное и единственное – это ваше искреннее желание! Ну же, смелее!»

Тут Унимо резко шагнул вперёд, как будто его кто-то подтолкнул, и оказался прямо перед глазами зазывалы.

– Желание… у меня есть желание, – произнёс он, задирая голову.

Моряк смотрел на него сверху вниз во всех возможных смыслах – изучал, как какое-нибудь насекомое, и вся эта сценка немало забавляла портовую толпу. Наконец зазывала скривил рот в приветственной усмешке и произнёс:

– Это прекрасно, молодой тар! Или, может быть, лори? – вкрадчиво переспросил он, на что Унимо слишком поспешно замотал головой. – В любом случае там, – мужчина указал рукой за спину, – это не будет иметь никакого значения. Ещё одна формальность: есть ли у вас родственники, которые могли бы предъявить претензии относительно вашей судьбы?

Нимо снова помотал головой, чувствуя, что начинать что бы то ни было с обмана – всегда плохой знак. А тем более думать о чём-то, как о дурном знаке, но ничего не мог с собой поделать.

– Отлично, тогда заполните это, – сказал моряк, протянув Унимо смятый лист бумаги, а затем принял даже какой-то торжественный вид и произнёс: – И, наконец, последняя формальность. Пока вы ещё на берегу. Кстати, скажите, молодой тар – как ваше имя?

Ум-Тенебри хотел придумать себе другое имя (и даже какое-то придумал), но под взглядом этого человека смог произнести только своё настоящее имя.

– Тар Унимо, так вот, я хочу узнать у вас, пока вы ещё пребываете на берегу душой и телом: является ли ваше желание путешествовать с нами свободным и искренним?

Почти без дрожи в голосе Нимо ответил: «Да», – и услышал над собой приветственное:

– В таком случае добро пожаловать на борт!

Моряк, который представился как «боцман Дажден», сам повёл Унимо на корабль, словно только его одного и ждал, выходя на берег и выкрикивая свои призывные речи. Он шёл так быстро, что Нимо с трудом поспевал за ним. А уж когда боцман ловко сбежал на палубу, то смог даже остановиться и полюбоваться, как новоприобретённый матрос неловко спускается по длинному и почти отвесному трапу.

– Итак, матрос Унимо, – начал Дажден, скрестив руки на своей широкой груди и уставившись на новичка, – теперь вы – часть нашей команды. Это большая честь для каждого, и я надеюсь, что вы будете ей соответствовать.