История Смотрителя Маяка и одного мира

Малум слушал внимательно и почтительно – но по его лицу было ясно, что он считает, что правитель просто переутомился.

– Ну взять хоть тот случай с твоим несчастным лейтенантом – не могла ведь эта девчонка, действительно, с ним справиться?

На это начальник Птицеловов поморщился и сказал:

– Если Мэйлори позволит, я мог бы высказать своё мнение: я думаю, что этот лейтенант совершил какую-то ошибку, а теперь дурачит нас. Но, конечно, это лишь моё предположение – и мне не хотелось бы признавать, что кто-то из моих людей не справился со своей задачей.

– То есть ты считаешь, что любому происшествию можно найти разумное объяснение? – уточнил Оланзо.

– Конечно, – кивнул Малум. – Если не сейчас, то в будущем. Даже умники из Университета так считают. К тому же я склонен видеть причину много в самом человеке – точнее, в его слабостях и пороках.

Король с улыбкой откинулся на спинку кресла:

– Удивительно, насколько ты, дорогой Малум, подходишь для своей должности.

Капитан птичников слегка улыбнулся этой похвале и отпил вина, разлитого слугой в высокие бокалы из тончайшего горного хрусталя.

– Кстати, как дела с розыском той поэтессы? – спросил Оланзо.

Малум едва заметно нахмурился.

– У неё, видимо, немало друзей в городе и за его пределами – моих людей направили по ложному следу. Пришлось даже проникнуть на один отплывающий фрегат: была информация, что она там. В городе вроде бы тоже был один след – но он неожиданно оборвался. Впору поверить в вашу, Мэйлори, магическую теорию.

Оланзо улыбнулся:

– Нет-нет, пожалуйста, только не ты. Ведь как раз для того, чтобы получить советы от здравомыслящего человека, я и позвал тебя. Так что прошу выслушать меня, мои опасения, и выбрать способы действия на свой вкус – в этом я доверяю тебе.

Птицелов кивнул, но не смог удержаться, чтобы не спросить:

– А как же ваш Первый советник, Мэйлори?

Оланзо прикрыл глаза, как человек очень уставший, и тихо произнёс:

– Он – одно из моих опасений. Но тебе пока не стоит с ним ссориться.

Малум снова кивнул. Ему понравилось это слово «пока» – такое многообещающее. Наблюдая придворные интриги уже давно, Птицелов понимал, что Первый советник справится с собственным устранением лучше всех Птицеловов вместе взятых – такой уж тип людей. Учёный сноб, возомнивший себя способным изменить мир, калека, ковыляющий на костылях своих книжных принципов.

– Так вот, раз уж мы заговорили о бедняге Голари, то меня больше беспокоят те умники из Университета. Мне кажется, они обманывают меня – так, что я не могу этого понять, поскольку они прикрываются этими устаревшими правилами. Они имеют огромное влияние на Совет – а без этого сборища сумасшедших я не могу и шага ступить, как ты знаешь. Но игнорировать их я тоже не могу: приходится сражаться их оружием. Но у меня, как ты понимаешь, здесь очень мало шансов.

Король замолчал. Малум тоже ничего не говорил, разглядывая свой бокал. Но король знал, что все его слова, даже самые неопределённые, упадут на плодотворную почву.

– Ну, тут я понимаю, что даже тебе не под силу что-то сделать – но пока это не самое важное. Есть враги и вполне нам по зубам. Мне не нравится, что горожане ведут себя так распущенно в столице: эти клубы по интересам, изучение книг и законов, песенки про короля, Стена Правды, наконец. Получается, что если дать им свободу и более или менее сносную жизнь – то вот, одни претензии и никакого уважения. Попробовал бы кто-нибудь из синтийцев сочинить куплеты про своего правителя – думаю, этого смельчака не нашли бы потом даже собственные родственники. Разумеется, я не говорю, что это правильно, – тут же добавил король. – Да, и кстати, про синтийцев: мне кажется, что они собираются напасть на нас.

– Напасть, Мэйлори? – удивлённо спросил Малум. «Если бы это было так, я давно бы уже предупредил вас об этом», – правильно понял его король.

– Ну, или соберутся в будущем, – сказал Оланзо. – В любом случае нам лучше к этому подготовиться. Подготовить людей.

Малум медленно и неуверенно кивнул.

– Даже в столице достаточно синтийцев, чтобы можно было тихо и постепенно показать горожанам, что не стоит так доверчиво относиться к людям из другого государства. С другими представлениями.

Малум кивнул уже более уверенно.

– Ещё меня беспокоят служители Защитника – но об этом мы уже говорили. Надеюсь, когда мы получим более полную информацию, то поймём, что с ними делать, – продолжал свои рассуждения вслух король. – Хотя тут тоже мы связаны Конкордатом, Окло-Ко его забери, не могу ведь я просто объявить его недействительным. Так что нужно будет найти их слабое место.

Капитан птичников кивнул.

– У нас в столице меня беспокоит врачеватель Грави Эгрото.

Малум кивнул и произнёс:

– Да, я тоже к нему присматриваюсь.

– И его Дом Радости не мешало бы проверить. Под благовидным предлогом, разумеется.

Капитан птичников в очередной раз кивнул.

Оланзо отпил вина и прикрыл глаза: высказав свои страхи, он почувствовал себя в безопасности, и за это чувство, пусть и краткое, он всегда был безмерно благодарен начальнику Королевских Птицеловов.

Поэтому, когда в кабинет вошёл офицер охраны королевского дворца и, переминаясь с ноги на ногу, сообщил, что Сэйлорис Таэлир опять сбежал, Оланзо только пожал плечами. В ответ на невысказанный вопрос Малума король сказал, едва офицер исчез за дверью:

– Нечего тратить на него людей, есть дела и поважнее.

Первый советник Голари Претос обладал замечательной внешностью: он мог легко затеряться в толпе. Покончив с государственными делами, он вышел из ратуши через чёрный ход на площадь Всех Дорог и отправился прогуляться по вечернему Тар-Кахолу. Дома, в его родовом шейлирском особняке, его ждали только старый слуга и кот. Оба, впрочем, прекрасно могли обойтись и без внимания второго лица государства.

Голари надел шляпу с широкими чёрными полями: во-первых, чтобы не выделяться среди тар-кахольских модников, наполняющих улицы города по вечерам, во-вторых, чтобы скрываться в её тени от яркого света фонарей.

Недолгая служба Первым советником уже приучила его к той форме осторожности, которая так легко переходила в мнительность и манию преследования: гораздо чаще, чем нужно, Голари оборачивался или пропускал вперёд прохожего, если ему вдруг начинало казаться, что тот следит за ним. В такие моменты он невольно проникался сочувствием к королю, которому приходилось жить так всё время.

Голари любил размышлять на ходу: несмотря на беспокойство, ему почти всегда удавалось погружаться в свои размышления, настраивая их в ритме шагов. Вывески, витрины магазинов, лица, экипажи – всё проносилось мимо мягким размытым фоном, а мысли скользили легко и непринуждённо, как огромные рыбы в прозрачной воде. Именно во время прогулок Голари приходили самые свежие идеи по теории языкознания, по структуре статей и книг. Он надеялся, что и государственные дела окажутся не сложнее. Стоило только представить всё это в качестве научной задачи: правильно ввести константы и переменные, правильно поставить вопросы, выделить тезисы – и вот оно, готовое решение. Но за то немногое время, которое Голари провёл в Королевском дворце, он уже знал, что стройные теории могут разрушиться от одного только плохого настроения или глупости правителя – и его это безмерно раздражало, как любая несообразность.

Первый советник прошёл мимо центрального храма Защитника, лаконичные и в то же время величественные стены и башни которого всегда нравились ему своей сдержанной, упорядоченной красотой. Да и к самим служителям Защитника он испытывал глубокое уважение – и с тревогой думал о том, что король в приступе своей мнительности может сделать их жизнь в Шестистороннем невыносимой.

Выйдя на шумную улицу Весенних Ветров, Голари направился в сторону площади Рыцарей Защитника и шёл уже без разбора по запутанным переулкам и коварным неприметным, но длинным улицам, которые могли привести ничего не подозревающего прохожего прямиком в Тёмный город. Но Голари хорошо знал этот район, неподалёку от холма с шейлирскими особняками, где стоял и его собственный пустующий большую часть времени дом.

Пробродив по улицам около двух часов, Голари почувствовал, что совсем не прочь выпить чашку кофе, и стал присматриваться к многочисленным кофейням и булочным, которые каждый дигет, казалось, меняли свои вывески – в зависимости от настроения горожан. Первый советник уже заметил несколько «Поэтиксов» и один «Приют Поэтессы» – видимо, в связи с последними безумным решением короля объявить в розыск всеобщую любимицу Кору Лапис. Но выбор его остановился на менее подверженной современным веяниям старой доброй «Кофейной соне». Мягко звякнул колокольчик над головой – и вот Первый советник уже оказался в море ароматов кофе, апельсиновой цедры, корицы и миндаля. Каждый раз здесь пахло по-своему, и хотя это было связано исключительно с тем, какие напитки заказали искушённые посетители в этот вечер, но всё равно придавало заведению очарование новизны. Голари слышал, что бывают такие люди, которые ощущают запахи так, как другие видят записанные на бумаге буквы, ноты или цвета – и они, несомненно, в «Кофейной соне» могли бы черпать бесконечное вдохновение.

Первый советник заказал себя кофе по-синтийски (крепкий, с ароматной пенкой) и оставил деньги на пару чашек кофе для любого из гостей на усмотрение хозяйки: он знал, что в «Кофейную соню» часто захаживали студенты, прогуливая занятия в Университете, которые могли сидеть с одной чашкой кофе весь день, представляя себя очень взрослыми и очень самостоятельными. На вторую чашку кофе – которую, как Голари прекрасно знал, очень хочется выпить где-то через час после первой, – у них почти никогда не было денег.

Первый советник искренне надеялся, что никто его не узнает. Впрочем, если бы и узнали, то вида не подали бы: публика «Кофейной сони» в этом смысле была безупречна. Поэтому когда он устроился в самом дальнем от широких окон кресле, то даже рискнул снять шляпу. После Голари не мог точно вспомнить, что произошло затем, когда он выпил примерно полчашки вкуснейшего кофе: он обычно говорил себе, что задремал после тяжёлого дня, – но это было не очень правдоподобно, поскольку после синтийского кофе, да ещё и в кафе, каким бы усталым ни был Первый советник, он не мог настолько потерять бдительность. Но, так или иначе, в какой-то момент Голари обнаружил на своём столе записку, аккуратно пристроенную под блюдцем. Профессор покрутил головой, но увидел только тех посетителей, которые были в кафе и раньше – и все они были заняты своими делами: кто-то читал вечернюю газету, кто-то книгу, кто-то смотрел в огромные окна и улыбался прохожим. Ещё раз оглянувшись, словно мальчик-воришка в саду соседа, Голари аккуратно достал записку и развернул её. Он понимал, что записка может быть отравлена – но тогда эта опасность затерялась на фоне самого неожиданного появления этого послания. «Может, ничего важного», – малодушно понадеялся Первый советник – но нет, ещё и не прочитав записки, он знал, что неплохой вечер будет безнадёжно испорчен.

«Будь как дерево: даже возносимое милостивой судьбой высоко, подобно соснам Горной стороны, оно всегда корнями в земле, в её чёрной тяжёлой полноте жизни, его породившей». Дорогой друг, мы соскучились по вашим глубоким познаниям древнекахольского и неожиданным трактовкам! Будьте так любезны – посетите нас сегодня вечером. Наш кофе ничем не хуже местного. Р.Ф.»

Не допив прекрасный синтийский кофе, Голари встал и побрёл к выходу, надвигая шляпу как можно ниже на глаза, чтобы не было видно, как он побледнел. На улице Первый советник изо всех сил старался идти ровно и не оглядываться – как будто продолжая прерванную прогулку. Но он-то знал, что теперь его прогулка превратилась в последнее шествие осуждённого: из каждого окна ему виделся соглядатай или тюремщик.

Первый советник вернулся на улицу Весенних Ветров и пошёл по Верхней дороге в сторону Университета – туда, где в огромном студенческом городке было так легко затеряться и можно было без всяких подозрений проводить собрания учёных обществ – особенно такого представительного, как «Клуб любителей древнекахольской поэзии». В этот клуб принимали только самых искушённых – тех, кто мог, не задумываясь, переложить на древнекахольский любую современную поэму и наоборот – того, кто мог прочитать любое древнекахольское произведение так, чтобы оно звучало понятно даже для первокурсников. А ещё требовалось знание математики, позволяющее переводить каждую строчку в цифры, а затем – в другую строчку…

Голари Претос, на ходу здороваясь со студентам, пересёк двор университетского городка и вошёл в огромное здание библиотеки Университета. В этот час многие студенты уже спешили провести вечер в весёлой компании, но самые упорные зажигали лампы и сидели в читальных залах – так, что в высоких окнах библиотеки, как маяки в море, горели яркие фонари. Голари на мгновение остановился, залюбовавшись.