«Перо зимородка» и прочие тайны

Отто положил газету на стол.

– Да. Хотя и непросто у нас все было…

– Знаю.

– И, ты понимаешь… даже попрощаться не успел, его сослуживцы провожали. Я тогда в отъезде был.

– А дело-то закрыли?

– Дело закрыли. Может, и хорошо, что так ушел – в этот раз тюрьмы бы точно не миновал. Ладно бы модных живописцев подделывал… – Бернстайн потер лоб. – До сих пор не пойму, как в нем все это сочеталось.

Грета наконец решила сменить тему:

– Так мы как – на выставку побрякушек-то едем?

– Побрякушек! – фыркнул Бернстайн. – Вы, между прочим, Грета, состоите камеристкой при известном ювелире, а такие высказывания позволяете! Побрякушек… Желаете – можем и съездить. Только отправляться надо в ближайшее время. Учитывая, что творится на дорогах, неизвестно, сколько и как мы будем добираться в столицу. Мои прекрасные дамы, а кофейник-то пуст, да простят мне этот тонкий намек…

Я усмехнулась и встала. Тогда и пледы захвачу, а то холодает.

– Банка на полке у двери, – предупредила Грета, собирая тарелки. – Не свалите и не взорвите там чего-нибудь.

– Постараюсь.

– Тяжело на службе приходится, госпожа Кунигунда? – с участием спросил Бернстайн, ковыряя кофейную гущу. – Хозяйка-то не сахар.

– Всяко бывает, – со вздохом подтвердила та. – Давно бы ушла, да совесть не дает – как мадам без меня-то будет…

– Управа благочиния собралась в полном составе, – ответила я, забирая поднос. – За костром последите, господа критиканы.

Войдя в дом, я постояла в передней, затем поднялась на второй этаж, на наш «пьяный» кривой балкон. На неделе мы убрали из передней ковер – почистить… И теперь отлично была видна наша мозаика на полу, изображавшая не то сову, не то лесной костер. С этого места все же больше похоже на сову, вон и желтые глаза смотрят прямо на меня. Лукаво смотрят, словно что-то знают.

Нестерпимо хотелось вытащить одну вещь и взглянуть на нее – проверить, все ли осталось по-прежнему. Целый месяц я о ней не вспоминала, а теперь так и тянуло. А если мои совы забрали тот подарок, решив, что хватит с меня чудес? От этой мысли стало не по себе.

Я быстро прошла в мастерскую и заперла за собой дверь. Как положено – на три оборота, чтоб уж наверняка. Взяла с полки два здоровенных фолианта и вдавила в стену резную дубовую панель шкафа. Она с легким скрежетом сдвинулась с места, открыв глубокую нишу. В ней на самом виду лежали поддельные документы – закладные и банковские векселя на предъявителя, дальше футляр со стразами, очень похожими на бриллианты. Для отвода глаз. А в глубине ниши лежала неприметная шкатулка из простого дерева. Сверху в ней дешевенький медальон и женский локон. У шкатулки было второе дно. И там, в темно-зеленом бархате, как в лесном мху, лежало кольцо. Наше родовое кольцо.

Кольцо Разбойника.

Я вытащила его из бархата и снова рассмотрела.

Широкий полновесный обод из чистого золота. На нижнем ребре – царапина. Полвека назад появилась, когда кольцо уронили под колеса кареты. На вставке из темно-красного агата вырезан рисунок костра, и не сказать, чтобы красиво вырезан. Каст грубоват, сейчас так уже не делают… Да и агаты в наших краях не редкость. Но ценность кольца определялась не камнем, не исполнением и даже не ободком, хоть золота в нем и хватало.

Я надела кольцо и целую минуту смотрела, как агат медленно наливается красным, как он разгорается, и как проступает на нем рисунок костра. Точно в камне была заключена искра настоящего пламени.

Осталось ли все, как прежде? Или… что-то изменилось?

Дверь была заперта, ключ лежал на столе. Сквозь приоткрытое окно слышно, как Грета и Бернстайн дурачились в саду, кидались мокрым бельем и смеялись. Вспоминали, как мы детьми прятались в сарае и играли в разбойников. Я тоже это отлично помню. И похоже, кое-кто в эту игру хорошо заигрался.

Я дрогнувшей рукой взялась за дверную ручку и нажала ее. Дверь открылась, тихонько скрипнув петлями. В голове мелькнула мысль смазать их получше… И сразу вслед за этим я поняла, что все осталось как прежде.

Будем надеяться, кольцо мне больше не понадобится. Хотя…

Кто знает, как там все повернется.

II

Линденштадт готовился к зимним праздникам.

Как помнится, настоящая городская жизнь тут начиналась где-то с середины ноября. Летом все были в загородных имениях и на водах, в октябре горожане возвращались и приводили в порядок дома. Два осенних месяца были бестолковыми и суетливыми, а в ноябре светская жизнь более-менее устанавливалась и вступала в свои права. Всю зиму Линденштадт ходил в театры, танцевал на балах, проигрывал состояния, женился-разводился, вел громкие судебные процессы, и работал не покладая рук…

На дорогах в этот раз было сложнее и суматошнее, чем обычно, и полицейских больше. На почтовых станциях царили сутолока и неразбериха.

Под Кривым бродом ветром повалило деревья. Кто-то из пассажиров принял это за разбойничью засаду и устроил форменную истерику, требуя полицию. На другую станцию целый час не пускали – чинили лопнувшую рессору экипажа какого-то посланника, и наш кучер долго изощрялся в предположениях, куда именно это был посланник.

На выезде из Альтхофа станционный смотритель выдал свежих лошадей другому экипажу раньше нашего, потому что на козлах был его приятель, а на праведный гнев путников заявил, что не первый год на службе, и хлопнул дверью.

Пока ждали смену, Бернстайн нарисовал углем на стене домика смотрительскую физиономию, присовокупив к оной ветвистые рога и значительно увеличив уши. Удачно нарисовал – мимо не пройдешь. Под рожей было приписано: «Не первый год на службе». Грета за эту мелкую шалость напустилась почему-то на меня, хотя моя-то была только идея.

Багровый от гнева смотритель рыскал между пассажирами, ища виновного. Видимо, он рассчитывал встретить чей-то наглый и вызывающий взгляд, а мы тем временем смирно сидели в углу. Отто даже подобрал где-то палку и старательно изображал то ли хромого, то ли слепого.

– Неужели все так рвутся на эту разнесчастную выставку? – спросила Грета, глядя по сторонам. – Вы только посмотрите, еще два экипажа! Надо кренделей взять в буфете, а то съедят ведь…

– Любители искусства, конечно, имеются, – заметил Отто, потихоньку вытирая руки от угля. – Но не только в этом дело. Полно высоких гостей съезжается, будут торговать, договариваться, бумаженции разные подписывать… А насчет буфета мысль отличная. Только мне туда нельзя, смотритель прибьет. Поухаживайте за мной, сделайте милость.

– Везде выгоду найдет, – заметила Грета. – Такой прохиндей, а еще этот, как его… живописец!

Я пожала плечами.

– Так одно другого не исключает…

В Линденштадт явились уже под вечер, отбившись от расписания на два часа. Прошли через большой зал ожидания и встали на площади, обсаженной старинными липами. Было тепло и сыро – оттепель похозяйничала и здесь. На мокрой брусчатке сверкали фонари, голуби купались в лужах.

До самой ночи мы бродили по улицам. В одном заведении ели сосиски с жареной капустой, в другом пили кофе с марципанами. Обошли полгорода – от начала Королевского рва до острова Маргариты, где собирались художники, гончары, кузнецы и разные прочие мастера.

Когда наконец-то уселись на площади Трех королей неподалеку от гостиницы, куранты Рыцарской церкви уже отбивали половину десятого. Под бой часов из башенки выползла кривая фигурка рыцаря, потрясла копьем и уползла обратно.

– У меня ноют ноги, – заявил Бернстайн. Он вручил мне стакан глинтвейна и привалился к спинке скамьи. – Правильно Кунигунда в гостиницу направилась, она-то тебя знает. Ночью толком не спали, день в дороге тряслись. Столько времени еще впереди, но нет – надо сегодня каждый закоулок обшарить… Устал как собака.

– Вот и не трать сил на ругань. Надо пользоваться любой возможностью, – я пожала плечами, – мало ли что…

Отто достал из кружки сосновую почку, бросил на клумбу. Отпил горячего пряного напитка, что-то одобрительно пробурчал. Затем, видно, осмыслил мои слова.

– Мало ли что, говоришь? А что у нас вдруг может случиться?

– Откуда же мне знать… Это в Брокхольме крыша протечет или коза на чужом огороде капусту поест. Горелка у меня лопнет. А здесь все же столица, господин Бернстайн. Вихрь событий…

Бернстайн хмыкнул.

– А ты ничего часом не замыслила? Недаром же с Гретой так профессионально оценивали музейные экспонаты. Что-то конкретное знаешь про эту выставку? Или про нашу поездку?