Я остановилась и повернулась к нему. Меня охватил гнев.
– Прекрасно! Здорово! Тогда зачем ты вообще со мной разговариваешь? Я даю только глупые, прямо-таки идиотские ответы! Кроме глупой болтовни от меня ничего не дождешься!
– Миша, успокойся…
– Не хочу я успокаиваться! Знаешь что? Мне обидно, но ты не хочешь понять этого!
– Незачем обижаться на правду.
Его равнодушное спокойствие просто бесило меня. Мои глаза наполнились слезами.
– Я не воспринимаю твои слезы как аргумент, – жестко произнес Фредрик, строго глядя на меня.
Эта фраза добила меня.
– А я и не пытаюсь тебя разжалобить! Я просто плачу! Это ты никогда не плачешь, потому что ты – мраморная колона в костеле! Ты такой же бесчувственный и мертвый, как она!
– Да, я никогда не плачу, но не потому, что я бесчувственный, а потому, что не вижу в слезах смысла. – Его голос был полон холода. – Но даже я плакал, представь себе, на войне, когда подстрелили собаку-почтальона нашего полка.
– Так что мне сделать, чтобы ты заплакал! Умереть? – вырвалось у меня.
Глаза Фредрика грозно блеснули.
– Ты не в своем уме. Ты вообще слышишь, что говоришь? – тихо, но очень мрачно спросил он.
Но я уже не могла остановиться: мне хотелось как можно сильнее ранить его.
– Не бойся, с этой минуты я не скажу ни одной глупости! Потому что с этой минуты я для тебя умерла! И мне не нужна твоя любовь! Подавись ею! А наша дружба – это сплошное дерьмо!– крикнула я, сняла с руки варежку и с силой кинула ее в Фредрика, но потом решила, что она ни в чем не виновата, подняла ее с земли и с вызовом посмотрела на Фредрика.
Но на его лице не дрогнул ни один мускул: он просто усмехнулся холодной насмешливой ухмылкой.
Мне стало так больно, как не было никогда, и я бросилась бежать от него, захлебываясь в слезах, хлынувших из моих глаз.
***
Ее слова лезвиями пронзали мою душу: никогда не думал, что она может быть такой жестокой. Миша так легко и с таким довольным лицом растоптала мою душу и мою любовь к ней! Растоптала даже нашу псевдо-дружбу. Мое прокуренное сердце наполнила такая горечь, что я невольно усмехнулся от этой душевной боли. Мне никогда не было так чертовски дерьмово. Мне казалось, что мир умер. Я чувствовал себя огромным китом, скованным маленьким аквариумом.
Миша бросила в меня варежкой, но я не дрогнул, а просто смотрел на нее, на ее действия, и не мог понять, зачем она все это делала. Что ей было нужно?
Она убежала, а я побрел по дороге. Я шел словно в тумане. Проходя мимо приюта, я встретил Мэри, болтающую с какой-то подружкой.
– Привет, Фредрик! Спасибо за подарки! Дети просто в восторге… – Она замолчала, когда я посмотрел на нее. – Что случилось? Вы поссорились? – удивилась она, даже приоткрыв рот.
– Передай Мише, что я никогда не побеспокою ее. Я учел все, что она сказала. Пусть не волнуется, я уезжаю из Оксфорда, – сказал я Мэри и пошел дальше.
– Как уезжаете? Но так нельзя! Вам нужно поговорить! – крикнула она мне вслед. – Я ведь всегда надеялась, что вы будете вместе!
«Спасибо, смертная девчонка, но это бесполезно» – мрачно подумал я.
Мне остро захотелось уехать из Оксфорда. Я подумал, что так Мише будет легче, – без меня, моей навязчивой любви и заботы. Она прямо сказала мне, не щадя моих чувств: «Мне не нужна твоя любовь, а наша дружба – это дерьмо». Да, дерьмо, как и моя жизнь.
«Я должен уехать: я несу большую ответственность за наш разрыв – не нужно было давить на нее. Но я не могу исправить себя: мой характер уже сложился, и я не могу пойти против него. Может быть, я никогда больше не увижу ее. Буду страдать, скучать и томиться по этой истеричке. Но после того, что она сказала, какое неуважение она проявила к моей искренней любви к ней, остаться здесь и видеть ее я не могу. Слишком сильно она ранила меня, слишком жестоко ее юное сердце. Я уеду и не буду докучать ей. Пусть буду страдать только я, и она, может быть, станет счастливой» – Было моим окончательным решением.
В этот же вечер я собрал самые нужные вещи и уехал в Лондон. Навсегда. Уехать из Англии я не мог: слишком сильно я любил Мишу, чтобы не жить хотя бы в одной стране с ней. В Лондоне у меня была квартира, почти на окраине, и она стала моим убежищем после добровольного ухода и отречения от возлюбленной.
«Я принимаю твое решение, Миша, но и моя любовь теперь не помешает мне жить: я сделаю все, чтобы так и было. Живи своей жизнью, а я буду жить своей. Я не буду рабом своей любви к тебе» – мрачно подумал я, выезжая из Оксфорда.
***
– Я только что видела Фредрика! Он был сам не свой! Что между вами произошло? – кричала Мэри в трубку.
Я тут же пожалела о том, что ответила ей: я была зла на Фредрика и все еще обижалась на него. Но теперь, немного остыв, я подумала, что нельзя было так грубо разговаривать с ним. Каких же слов я ему наговорила! Разорвала нашу дружбу! Хотя, какая эта была дружба? Я просто позволяла ему любить меня!
– Мэри, мне это неинтересно! – со злостью ответила я, не желая ничего о нем слышать.
– Миша! Он сказал, чтобы я передала тебе! Он уезжает! Уезжает из Оксфорда! Что же ты наделала, дуреха?
– Что? Уезжает? – растерялась я.
«Неужели я настолько довела его, что он больше не желает меня видеть?» – лихорадочно пронеслось в моей голове.
Фредрик – пуленепробиваемый хладнокровный айсберг уезжает?
– Он сказал, что больше не побеспокоит тебя и что он учел все, что ты ему сказала… Что ты наговорила ему?
– Ничего! Только правду! – жестко ответила я. – Пусть уезжает! Так будет лучше! Для всех! Особенно, для него!
Я отключила звонок и выключила смартфон, чтобы Мэри не названивала мне.
Мой разум не мог поверить ее словам: я медленно шла к дому и думала о скандале, который устроила. Как все начиналось и чем все закончилось.
«Значит, так и нужно. Эта игра должна была закончиться. Конечно, мне горько от этого, но пусть уезжает, – с горечью размышляла я. – Будет хорошо, если он никогда не вернется. Он – не моя собственность, и я не люблю его. Скатертью дорога, Фредрик!»
Придя домой, я разулась, сняла с себя пальто, варежки и шарф, закрылась в своей комнате, легла на кровать, с головой залезла под одеяло и корила себя за то, как жестоко поступила с Фредриком. Не хотела, но поступила.
И вот, он уезжал. Мне следовало бы радоваться этому. Но по моим щекам медленно текли слезы: что-то во мне взорвалось, и горечь, переполнявшая меня, высвободилась в виде этих слез.
Я не любила Фредрика, но только сейчас поняла, насколько он был дорог мне.
– Спасибо за все… Я тоже никогда не побеспокою тебя! – прошептала я, сжимая пальцами кулон в виде солнышка. И тут я вспомнила его слова: «А солнца мне хватает рядом с тобой».
«Прости меня! Ты бросил мне под ноги свою любовь, а я плюнула на нее! Тебе не нужно любить меня! Я недостойна… Недостойна твоей любви!» – плача, думала я.
Новый год прошел еще ужасней, чем Рождество.
Я осталась одна: Мэри все-таки уехала в Лондон, прихватив с собой Эндрю. Она звала и меня, но я отказалась: слишком тяжело было у меня на душе, чтобы веселиться.
В новогоднюю ночь в соседних домах пели песни, веселились, смеялись, слушали музыку. Все люди вокруг были веселы, довольны и счастливы. А я сидела в своей комнате, без света, без музыки, без настроения, с кружкой крови в руке, и думала о каких-то глупостях, о Фредрике, о нашей ссоре, о Рапунцель, о том, что на завтра я еще давно запланировала пойти на первую охоту и убить мажора Роба… Точнее, я убила бы его, с помощью Фредрика, но он уехал, и теперь мне можно было оставить эту затею.