Мой ледяной принц

– Поехали, нас ждут на кладбище, – сказал он.

Мы сели в машину.

Наверно, нужно было сказать Гарри, что я сочувствую, принести свои соболезнования, или просто заплакать, чтобы слезы оправдали мое равнодушие и спокойствие. Но я не могла выдавить из себя ни слезинки, ни слова. Мы просто молча ехали на какое-то кладбище. Вдруг меня пронзила мысль о том, что, когда я приеду, родственники Мэри будут смотреть на меня и перешептываться о том, что я бесчувственна, а я буду смотреть на их скорбные лица и сгорать от стыда за эти же мысли.

Волнение и печаль не охватили меня даже тогда, когда мы подъехали к воротам кладбища. Мы вышли из машины и пошли по широкой ухоженной дорожке. Я с удивлением смотрела по сторонам, восхищаясь красивыми трогательными скульптурами плачущих детей, ангелов и дев, лежащих на каменных ложах среди каменных одеял. Отовсюду на меня смотрели надгробия и зелень. Я впервые была на кладбище, и оно поразило меня своей величественной красотой. Здесь совсем не чувствовалось печали: сквозь зеленеющие ветви высоких деревьев пробивались золотые лучи солнца, и было легко и спокойно. Даже торжественно. Я молча шла за Гарри и не могла поверить в то, что эта красота была вместилищем страданий и слез тысяч людей.

Вскоре мы подошли к небольшой процессии: все люди держали в руках цветы, и я со стыдом осознала, что без цветов пришла только я. Здесь были родители Мэри, а всех остальных я не знала. Все были в черном. Все стояли у свежевырытой могилы, а рядом с ней лежал коричневый лакированный гроб.

В нем лежала Мэри.

Я впилась в нее взглядом.

Пастор начал читать отрывок из Библии.

Я не смотрела ни на кого – только на Мэри. Ее гроб лежал прямо на молодой зеленой траве. В разуме пронеслось: «Как хорошо, что я тоже в черном. Хоть что-то сделала правильно».

Мэри лежала в гробу: ее кожа напоминала белый мрамор. На ней были надеты ее любимое синее платье и черные туфли. Ее лицо было спокойным, безмятежным, неподвижным. Мэри не дышала, не улыбалась, а просто лежала, как камень.

Я смотрела на нее и не могла поверить в то, что ее больше нет. Не желала поверить в это, ведь Мэри лежала прямо передо мной, такая красивая. А на самом деле, она была мертва. Как-то нелогично. Как это возможно? Ведь она здесь! Вот она! Целая! Невредимая! Как она может быть мертвой?

Человеческие мертвые тела подобны пустым гробам: они бывают уродливыми и бывают прекрасными, как Мэри, не вызывающими ни отвращения, ни восхищения. Это – пустые каркасы, которые смерть иногда делает даже красивыми, трогательными, прекрасно-безмятежными. Но они пусты – в них ничего нет, а потом эти пустые каркасы кладут в гробы и закапывают под землю, и они никогда не смогут оттуда сбежать. Ведь в них нет источника энергии, нет огня: он погас, оставив эти каркасы без своей живительной силы. И имя этому огню – душа. Мэри умерла, значит, в ее теле не было души, она куда-то исчезла, улетела, оставила тело. Это была уже не Мэри – это был пустой каркас. И он был прекрасен. Мэри словно уснула и теперь спала вечно.

«Мэри лежит в этом деревянном гробу, и сейчас ее закопают в землю. Она не открывает глаз, не дышит, а спит зачарованным сном, как Спящая красавица. Вокруг нее – солнце, зелень, пение птиц, прекрасная солнечная погода, но она не видит и не слышит этого. Ее глаза навеки закрыты, она уже никогда не почувствует ни аромата свежей зелени, ни солнечного тепла на своей коже» – думала я, и мне было странно видеть такой контраст: красоту природы и смерть. Я всегда думала, что смерть уродлива и безобразна, и была счастлива при мысли, что не умру, но сейчас, когда Мэри была мертва, но прекрасна и спокойна, я подумала, что умереть – совсем не страшно. Но умереть самому, а не от чьей-то злой руки. А Мэри повезло: она умерла в кругу семьи, и сейчас ее провожали близкие. Конечно, здесь не хватало Эндрю, но я понимала его: он был шокирован смертью Мэри, как и я. Он уже видел ее у алтаря, а она умерла и все разрушила. Всего один дождь – и она мертва. Странно. Значит, человеческое тело настолько хрупкое, что его может сломать даже дождь?»

– Миша, ты хочешь попрощаться с ней? – Голос Гарри вернул меня в реальность.

Я оторвалась от своих мыслей и услышала многое: плач матери Мэри, тяжелые вздохи ее отца, всхлипывание остальных людей. А я была равнодушна. Бесчувственна. Молча подойдя к гробу, в котором лежала Мэри, я присела рядом, не зная, что сказать ей.

– Привет, Мэри, – неожиданно для самой себя, сказала я по-польски. – Знаю, ты думаешь о том, почему я не плачу и почему так ужасно безразлична к твоей смерти? Знаю, как это выглядит со стороны, но это неправда. Я не оправдываюсь, нет! Просто я еще никогда никого не теряла и не знаю, что должна чувствовать. Это так странно. Я не могу поверить в то, что ты никогда не встанешь из этого гроба. А вдруг ты просто заснула? Тебя зароют в землю, и там тебя будут поедать черви. Это так ужасно. А ведь, может, ты решила напугать меня, как в прошлый раз, когда переоделась приведением? Может, сейчас ты встанешь? Пойдем, Мэри, пойдем со мной! Вставай из этого ужасного гроба, потому что это уже не смешно! – Я взяла ладонь Мэри в свою и поцеловала ее, с надеждой вперив взгляд в ее лицо, ожидая, что она откроет глаза и рассмеется. Сейчас… Сейчас! Еще секунду… Она не могла умереть навсегда!

Но Мэри не открыла глаза. Она даже не сжала мои пальцы своими бледными пальцами с синими ногтями.

– Значит, ты не шутишь, – с тоской прошептала я. – Жаль, ведь ты – часть моей жизни. А я должна закопать тебя в этой земле. Прости за то, что не приехала раньше, когда ты позвонила мне. Я не могла ответить и забыла перезвонить… И в тот вечер ты умерла. Надо же, тебя нет уже третий день, а я не чувствовала этого. Прости, что говорю по-польски, думаю, ты все понимаешь. Просто я не хочу, чтобы другие слышали, что я говорю тебе. Это слишком личное. Я люблю тебя и всегда буду любить. Я никогда не забуду тебя. Знаешь, Эндрю очень расстроен, он не пришел, но не обижайся на него. Он уничтожен. Он передал тебе вот это. – Я вытащила из сумки коробочку с обручальным кольцом Эндрю и надела кольцо на безымянный палец левой руки Мэри. На кольце была надпись: «Вместе навсегда. Твой Эндрю». – Он хотел сделать тебе предложение, когда ты вернешься, сказал, что это кольцо будет связью между вами сквозь миры. Извини, я совсем заболталась. Прости меня, я должна была приехать еще тогда… Но я не приехала. Прости! Надеюсь, что там, куда ты ушла, тебе хорошо. Пока, Мэри. Я люблю тебя. Спокойной ночи. – Поцеловав подругу в лоб, я встала с колен и пошла прочь с кладбища. Я сделала все, что должна была и что хотела сделать: попрощалась с Мэри, попросила у нее прощения, хотя и не получила его, но не могла больше быть там, не могла видеть, как Мэри заколотят в гроб, а потом закопают в землю.

Быстро покинув кладбище, я пришла на автобусную станцию, села в автобус, прижалась лбом к стеклу и, в отсутствии каких-либо мыслей, поехала в Оксфорд. В дом, где теперь буду одна. Без Мэри. Без Фредрика. Одна.

Приехав домой, я зашла в комнату Мэри, села на ее кровать, и из моих глаз потоком хлынули слезы.

***

С утра у меня не было ни минуты свободного времени. Клиенты приходили один за другим, словно в Лондоне произошло всеобщее сумасшествие: разводы, дележ имущества, детей, собак, мебели, и еще до обеда уже семеро клиентов наняли меня адвокатом на бракоразводные процессы. Люди разводились из-за ерунды, но причиной большинства разводов было «Мы не сошлись характерами». Замечательно, и это они поняли после пяти и даже двадцати лет брака и появления детей. Глупые смертные! Они совершенно не ценят то, что имеют счастье быть в браке с любимым человеком. Нет, им подавай развод, ведь развестись намного легче, чем устранить ошибки. Особенно меня поразил случай миссис Чейз. У нее были действительно серьезные причины для развода: ее муж проиграл в покер почти все их имущество и оставил семью без гроша, кроме того, занял у знакомых бешеные суммы денег и сбежал, а все эти «добрые знакомые» набросились на его жену с требованием вернуть деньги. Естественно, женщина, совершенно невиновная в долгах мужа, обратилась ко мне и с плачем рассказала о том, что ее жалкий муж прислал ей письмо, в котором требовал, чтобы она расплатилась с его долгами, или он увезет за границу их детей. Подонок. Мне стало жаль эту смертную, и я пообещал развести их так, чтобы при этом ее муженек не получил ни детей, ни оставшееся имущество. Женщина так обрадовалась, что не смогла сдержать слез, и мне пришлось успокаивать ее, а когда она прибодрилась, мы подошли к окну, чтобы в менее официальной обстановке обсудить условия моей работы.

Вдруг я услышал громкий вздох и машинально взглянул в окно: прямо перед моим офисом стояла Миша. Нет, не она, а похожая на нее тень. Миша была расстроена, а ее губы дрожали. Она была одета в черное. Вместо пальто – черная кофта.

«Что с ней? Почему она так одета? Словно призрак. Почему она здесь?» – пронеслось у меня в голове. Ее вид и появление перед моим офисом поразили меня до глубины души, ведь она избегала встречи со мной. Что же произошло? Почему была Миша здесь, и вся в черном?

«Так одеваются на похороны. Кто-то умер? Кто? Ради кого Миша приехала бы в Лондон? Неужели Мэри?» – невольно подумал я.

Но чего она хочет от меня? Зачем стоит здесь и смотрит на меня? Я нужен ей?

Да. Нужен.

Я захотел выбежать к Мише, но она отвернулась и пошла прочь от моего офиса. Быстро попрощавшись с миссис Чейз, я схватил пальто и выскочил на крыльцо, но дальше выйти не смог: было так чертовски солнечно, что пальто не спасло бы меня. И, объятый нетерпением и злостью на проклятое солнце, я лишь вглядывался вдаль и наблюдал за Мишей. Она обернулась и смотрела по сторонам. Неужели искала меня? Неужели знала, что я пойду за ней? А потом рядом с ней остановился серый «Джип», из него вылез Гарри Смит и сказал Мише о том, что «все уже были на кладбище». Значит, я не ошибся: Миша приехала на похороны. И, если был жив Гарри, значит, это были похороны Мэри. Ведь Миша и эта девчонка были очень близки. Уверен, Миша не стала бы так расстраиваться из-за смерти кого-то другого.

«Значит, Мэри умерла, и Миша потрясена этим. Я нужен ей. Я должен быть рядом в этот тяжелый для нее день. На какое кладбище они едут? Черт, из-за этого солнца, я не могу дойти до машины!» – недовольно подумал я.

Миша и Гарри сели в «Джип», и он стал отдаляться.

В порыве злости я накинул пальто на голову, побежал к своему «Мустангу», юркнул внутрь, завел мотор и последовал за серым «Джипом»: к счастью, он все еще находился в поле моего зрения.

Осторожно следуя за машиной Гарри, я увидел, что она свернула на кладбище Кенсал-Грин. Там «Джип» остановился, а затем Миша и Гарри вышли из машины. В руках у Смита было четыре красных розы. Он был охвачен горем – это сразу бросилось мне в глаза. Миша больше не оборачивалась ко мне, и я видел только ее прекрасные, длинные волосы, сияющие, как золото на солнце. Они ушли вглубь кладбища. Припарковал свой «Мустанг» в тени деревьев, далеко от автомобиля Смита, я пошел за Мишей. Могилу для Мэри вырыли на Католическом кладбище Святой Мэри. Символично. Я спрятался в тени дерева и наблюдал за происходящим. Я думал, что Миша будет плакать, но она была совершенно спокойна. Она неотрывно смотрела на Мэри, лежащую в гробу. Пастор читал что-то из Библии, все всхлипывали и плакали, но Миша молчала. Это удивило меня: она всегда была эмоциональной, а сейчас ее словно подменили. Но потом она подошла к гробу и заговорила с Мэри, как с живой, так трогательно, словно Мэри была жива и все понимала. Мне было больно слышать, как Миша уговаривала мертвую подругу встать и пойти с ней, а когда она поняла, что этого не случится, я подумал, какая боль охватила ее нервное существо! Миша попрощалась с Мэри, как будто не навсегда, а до момента, когда Мэри все-таки проснется: «Спокойной ночи».

«Она ни разу не сталкивалась со смертью, но сейчас увидела ее. И в таком юном возрасте. Черт, и зачем я позволил ей сдружиться с Мэри? Нужно было отвратить ее от этой дружбы. Будь я более настойчив, она не страдала бы от смерти. Смерти человека» – думал я, наблюдая за возлюбленной.

Миша поднялась с земли и, не отряхнув от грязи платье, пошла к выходу из кладбища. Стоящие у могилы Мэри люди с удивлением смотрели ей вслед, но Миша словно спала и ходила во сне. Ее глаза были открыты, но она словно не видела, не понимала, что происходило, и где она находилась.

Я поспешил за Мишей, желая перехватить ее, обнять и утешить, но она шла так быстро, что мне не удалось догнать ее. Она пошла по залитой солнцем дороге в город. Пешком. Я медленно следовал за ней на машине. Миша была так далека от реальности, что не замечала за собой слежки. Она пришла на автобусную станцию и села в автобус. Когда автобус тронулся, я поехал за ним, но, черт, совершенно не вовремя в моей машине стал заканчиваться бензин, и я выругался себе под нос: мне пришлось остановиться на ближайшей заправке и потерять целых десять минут. Из-за этого я потерял автобус из виду, но точно знал, что Миша не могла пойти никуда, кроме как домой. Подъехав к ее дому, я вышел из машины, поднялся к двери, без стука открыл ее и зашел в дом.

Миша была к комнате Мэри: она сидела на кровати и плакала. Я подошел к ней, но она не подняла на меня взгляда. Опустившись рядом с ней на одно колено, я взял ее ладони в свои, и, вздрогнув, она удивленно взглянула на меня.

Мы молча смотрели друг на друга. Но вдруг Миша тяжело вздохнула, положила голову на мое плечо и обвила мою шею своими руками. Я не ожидал этого и был потрясен: она так доверчиво прильнула ко мне! С благоговением я обнял ее и, воспользовавшись случаем, поцеловал ее волосы. Миша тяжело дышала, но вдруг подняла голову, оставив руки на моей шее, и ее лицо превратилась в гримасу, которая появлялась тогда, когда она собиралась плакать.

– Фредрик! Я!… Я! – неожиданно воскликнула она.

Глава 26

Он всматривался в мое лицо и даже наклонил ко мне голову.

– Я! Фредрик, я… – В моем горле стоял большой ком.

Мне хотелось сказать: «Я люблю тебя!», хотелось закричать об этом! Он был здесь, со мной!

Фредрик схватил мое лицо в свои ладони, а я положила свои пальцы на его пальцы и сжала их.

– Что, Миша? Что? – настойчивым тоном спросил он.

– Я… Я…

«Не могу… Не могу сказать ему это!» – пронеслось у меня в голове, и я разозлилась от осознания собственной трусости.

– Что ты хочешь сказать?

– Фредрик, я… Я дура! – воскликнула я.

Фредрик нахмурился: наверно, догадался о том, что я хотела сказать. Нет, не догадался – он надеялся, а я обманула его надежды!

– Зачем я нужна тебе? Ты ведь здесь из-за жалости? – вырвалось у меня.