Медичийские звезды

Тем временем Денис уже стоял перед окошком и рассматривал странные предметы, разложенные на прилавке явно как экспонаты: сертификат тысяча девятьсот второго года на имя некоего человека, которому дозволяется иметь аптеку, склянки, запаянные ампулы, массивная книга в зеленом переплете. Заметив его любопытство, девушка с гордостью произнесла:

– Это экспонаты нашего музея.

– Музея? – невольно вырвалось из уст Дениса, хотя он не очень любил переспрашивать.

– Да. У нас уже второй год работает музей. Мы собираем все материалы, относящиеся к аптеке доктора Пеля и сыновей. У нас есть подвал, где он занимался алхимией, разные предметы, связанные с его работой. К сожалению, мы не можем проводить посетителей к Башне Грифонов, но… Это такое загадочное место! – интонации девушки выдавали полное восхищение местом работы.

– А вы… – начал было Денис.

– А я экскурсовод, Ольга.

Девушка встала. Человека, так гордившегося своей работой, Денис давно уже не встречал.

– Вы знаете, – Денис хотел поделиться информацией о недавно найденных журналах, как вдруг раздался голос со стороны основного прилавка. Этот голос он уже слышал:

– Вы что-то хотели, мужчина?

Денис обернулся и увидел Антона Семеновича, того самого, что так неожиданно вторгся в его разговор с Вульфиусом, и того самого, который поведал весьма странную историю в саду римской аптеки при монастыре кармелитов.

– Простите, Ольга. Потом договорим, – не глядя на девушку, сказал Денис без каких-либо учтивых интонаций и направился туда, где стоял аптекарь, скрививший рот в улыбке.

– Мне цитрамон, пару упаковок, – достаточно сухо произнес Денис.

– И все? – удивился Антон Семенович. – Более ничего не желаете?

Денис сам не знал, хочет он слушать еще какие-либо сказки о жителях Рима семнадцатого века или лучше просто быстрее принять таблетки и заняться домашними делами.

Тем временем аптекарь достал из ящика упаковку цитрамона и пробил через кассу.

– Я вам мог бы рассказать, кому, когда и кто передал бумаги, о которых мы говорили при нашей встрече. Поверьте, они представляют огромную ценность. И историческую, и научную, да и… – тут аптекарь потер большой палец правой руки об указательный, сложив в горсточку остальные, что символизировало «денежку».

– Скажите, э…

– Антон Семенович.

– Антон Семенович. А почему я вам должен верить? – через головную боль спросил Денис.

– Вы можете не верить. Это ваше право, – скривив уголок рта в улыбке, ответил аптекарь. – Но мне казалось, что вам, как человеку, занимающемуся историей, было бы интересно узнать, а может и найти то, что считается пропавшим. Разве нет?

Соблазн, конечно, велик. Но одно дело, когда ты узнаешь что-то в архиве или от человека, чей авторитет в данной области не вызывает ни у кого сомнения, или же от прямого свидетеля или участника событий, как, скажем, ветераны войны. Другое дело – поверить вот так, какому-то аптекарю, повествующему о событиях семнадцатого века, будто он там лично присутствовал, без каких-либо доказательств – нет, это крайне ненаучный подход. Ведь кому расскажи – засмеют. С другой стороны, этот черт довольно-таки интересно рассказывает. Живенько так, с подробностями. Но не в привычке Дениса было отмахиваться без оглядки. Скорее, за долгие годы преподавания он научился практически все использовать в педагогических или воспитательных целях. Любые ошибки в учебниках, задачниках, ляпы в фильмах – почти из всего он научился извлекать пользу для работы. И теперь, даже сквозь чугунную голову, мысль о том, что истории этого Джанни Родари можно тоже использовать, пробилась и постучалась, как стебелек деревца сквозь асфальт.

– Хорошо, вы мне расскажете. Только я сперва приму таблетку, с вашего позволения.

Антон Семенович протянул стакан воды, будто заготовленный на такие случаи, и предложил пройти в уединенное место, где никто не будет мешать и, не приведи господи, подслушивать. Мужчины уселись на уютный большой диван в черной кожаной обивке и откинулись к спинке, приняв самые удобные позы для беседы.

– Я вам рассказал о том, как искали эти бумаги, которые считаются пропавшими.

– Да, обыск в аптеке у… Простите, запамятовал…

– Стампи. Анна Стампи.

– Да, да, точно.

– Да. Обыск ничего не дал, бумаги не нашли. Девушку арестовала инквизиция.

– Ужасно. Как у нас в тридцать седьмом, – сокрушенно покачал головой Денис.

– Еще хуже, я вам доложу, – вторил Антон Семенович. – Что тогда творилось, особенно в протестантском мире – это просто беда.

– Но вы хотели о другом рассказать…

– Да. Вернемся к нашей теме. Так вот. Я вам могу рассказать о том, как эти бумаги с оным письмом, которое считается пропавшим, оказались у Анны, и кто их ей принес.

– И вы знаете, куда они делись?

– Давайте по порядку. Я вам расскажу то, что знаю.

Денис понял, что сегодня узнать судьбу бумаг ему точно не светит, но он согласился и теперь должен слушать бедолагу-аптекаря. Он покивал и едва не прикрыл глаза, чтобы представить будущий рассказ в картинках.

– Так вот. Это произошло накануне обыска. К тому времени уже стемнело, но звезды пока прятались. Только луна сквозь тучи едва освещала сад. Раздался звук открывающейся двери. Через мгновение дверь закрыли. В саду появилась Анна. Осмотревшись, она быстро направилась к главной двери, что отделяла сад от городской улицы.

* * *

С усилием приоткрыв тяжелую дверь, Анна осторожно выглянула на покрытую густым мраком узкую улицу. Она с беспокойством осмотрела обе стороны дороги: горожане предпочитали в этот поздний час не показывать носа из дома. Ограбления не были столь уж редки в те неприкаянные времена, когда ум, честь и совесть забывались перед жаждой поживиться тем, что плохо лежит, да еще поздней и душной римской ночью.

Внезапно она зажала рот рукой: из темноты прямо перед ней возникло смуглое лицо Массимо, который, несмело улыбнувшись, стащил с головы шляпу и стиснул ее на груди.

– Добрый вечер, синьора Анна, – прошептал он.

Анна медленно перевела дух, чтобы восстановить дыхание:

– Добрый вечер, Массимо… Очевидно, ты хорошо смазал тачку… Я не услышала ни звука.

Массимо кивнул, и Анна приоткрыла дверь пошире, чтобы впустить сапожника, толкавшего небольшую деревянную тачку, катившуюся, впрочем, без усилия: она была отменно смазана для весьма нередких ночных визитов Массимо в алхимическую лабораторию.

Осторожно заперев массивную дверь огромным ключом и спрятав его в карман платья, Анна легко пошла впереди сапожника по песчаной дорожке, превосходно маскировавшей все звуки в стоячем ночном воздухе. Массимо шел позади, стараясь глядеть прямо перед собой и не сворачивать головы в сторону: он помнил, какие bastardi стерегли сад днем и ночью, и какое усилие он над собой делал, чтобы не встречаться с ними даже случайным взором. Изредка он бросал настороженный взгляд в сторону, да и то только затем, чтобы убедиться – он все-таки никого не видит. Через считанные минуты от внешней стены сада беззвучно отделилась черная тень в низко надвинутом капюшоне и чуть слышно зашагала направо по улице, пользуясь преимуществом особых мягких сандалий, так отличающихся от привычно грубой монашеской обуви. Ни Анна, ни Массимо этого, конечно, не увидели.

Дверь в лабораторию вела из угла здания и была скрыта от чужих глаз огромными кустами жасмина, разросшимися достаточно буйно, чтобы низкая с огромными петлями дверца не бросалась в глаза посторонним посетителям монастыря. Анна быстро осмотрелась и зашла за жасминовые кусты, чтобы снова вынуть ключ, на сей раз поменьше, и аккуратно отворить вход в святая святых – небольшую комнату с кирпичными стенами, в которую вела грубая лестница в одиннадцать ступеней и узкий коридор с факелами, чадившими и съедавшими половину драгоценного кислорода.

Открыв дверь, пропустив вперед себя сапожника с маленькой тачкой, и немедленно, но осторожно и тихо, заперев ее за собой, Анна глубоко вздохнула, приложив руку к груди. Стены лаборатории были абсолютно звуконепроницаемыми: кирпичная кладка и глубина подвала позволяли сохранять все тайны этого секретного помещения.

Массимо на руках внес тачку внутрь и, едва не задев Анну рукой, отчего он немедленно стушевался и чуть не шагнул мимо второй ступени, стал спускаться, напряженно посапывая и отчаянно желая утереть катившийся по лбу пот. Затем он вкатил ее в комнату и устало прислонился к дверному косяку. В какой-то момент он почувствовал на себе взгляд и резко обернулся. Анна стояла совсем близко. Она протягивала полотенце, привычно ласково глядя на него:

– Возьми, прошу тебя. Впереди много работы.

Анна прошла вглубь комнаты. Она чувствовала на спине и шее глаза сапожника, но не придавала этому значения.

Массимо помогал ей в лаборатории, но, какое бы головокружение он ни испытывал, находясь в такой близости от желанной ему женщины, природное чутье и робость не давали юноше внутреннего права и возможности решиться на что-либо большее. К тому же Массимо искренне и глубоко погружался в опыты и эксперименты, проводимые в этом месте, уже потерявшем для него всякую таинственность и ставшем источником познания огромного куска жизни, который назывался наука. Поэтому он охотно приходил сюда поздно вечером, променивая бездумное пьяное сидение в кабачке с собратьями по профессии на смешивание веществ и изучение растений.