Грязь. Сборник

– Да ладно, какие новые у нас веяния. Мы бесстыдно скачем на горбах предшественников.

– Как и они в свое время, – она посмотрела на Зарёва.

– Аргумент, – повернулся к ней в ответ поэт.

Они оба были людьми не разговорчивыми. Бережно храня своё мнение и свои взгляды, они предпочитали отдать инициативу в разговоре другим. Но это не значило, что в какой-то момент они не могли положить в споре своего оппонента на лопатки. Просто зачем говорить много, когда вокруг так мало стоящих слов? Оттого между собой они говорили мало, если только Зарёва не несло рассказать какую-нибудь историю или, к примеру, объяснить взаимосвязанность жанров в кино и литературе. Для многих в такие минуты он становился невыносим, выдавая по нескольку страниц информации в минуту, но только не для Лены. Она любила его послушать, хоть и мало что запоминала из таких мини-лекций. А что касается молчания, оно было между ними восхитительным: оно не стесняло обоих, было таким естественным и насыщенным. Им было тепло находиться друг рядом с другом.

Они переглянулись и в тишине пошли дальше. Спустившись в метро, они обнялись и попрощались до завтра. Это всегда выходит как-то неловко, когда дружат мужчина и женщина, особенно после хорошо проеденного вечера. Разошлись на свои станции: ей – по левому переходу, ему – по правому. Шли, влившись в потоки людей. Расстались уставшими и явно не чужими друг другу.

Человеку был нужен человек. В тот вечер Николай посмотрел несколько минут записанного концерта годичной давности. Он, Антон и его группа.

Поэт: Комнаты с высокими потолками

Вмещают больше воздуха –

Группа: Для бесед!

П: В некоторых из них обнаружена

Неплохая акустика –

Г: Для резвых струн!

П: Огромные окна открываются,

Скрипя прямо во двор –

Г: Для… (задумалась)

Одинокий возглас Антона: … желтых стен!

П: И это всё называется –

Г: Sankt!

Одинокий возглас Антона: Самый святой!

Г: Pe-

Одинокий возглас Антона: Из!

Г: -ter-

Одинокий возглас Антона: Всех!

Г: -burg!

Одинокий возглас Антона: Петербургов!

Хотел посмотреть полностью, но быстро выключил. Закрыл глаза и заснул без привычного снотворного.

А дождь все моросил. Мелкие капли легко и неслышно стучали по помятым карнизам. Деревянное окно уже с облупившейся от старости краской продувало. Он чувствовал это своей спиной. Дуновения были слабые, но холодные. Он невольно поежился и окинул взором кухню. Она была очень маленькой, кривенькой и грязной. Старая плита с неоттираемыми пятнами, ржавая вытяжка, деревянный стол, грубая тумбочка, тусклая лампочка без абажура. Обои выцвели и покрылись разводами. Запах плесени. Все это нагоняло тоску. Единственное, на чем задержался его взгляд – рисунок буддийского божества, висящий на противоположной стене. Многорукий, синий, с множеством лиц и украшений, он заслуживал внимания. Картинка была не новой, но сохранившей всю радугу цветов. Она пестрела посреди этого бардака, как солнце над серыми домами. В этой квартире раньше жили буддисты и кришнаиты. В жилой комнате под потолком висели гирлянды из разноцветных флажков с молитвами. Она сказала, что это намоленное место. Хотя он ничего здесь сверхъестественного не чувствовал. Но у неё всегда с этим было лучше.

– Я готова, пошли, – раздался ее милый голос.

Он посмотрел на Машу, вздохнул, поднялся с табуретки, взял ее чемодан и направился к выходу.

– Антон, ты сегодня кислый какой-то.

– Ай! – театрально махнул он рукой. – Тоска паршивая. Осеннее.

– Осеннее, не осеннее, но мне никогда не нравилось быть в кампании единственной в хорошем настроении.

Цвет и Кравец вышли на маленькую лестничную площадку. Она закрыла дверь на ключ (это вышло не с первого раза), и, спустившись вниз по лестнице, вышли во двор. Это был обычный маленький, узенький питерский дворик. Лампа в подъезде светила всего на несколько метров вперед. Дождь усилился. Он поднял воротник своего пальто и взял за руку ее. Они пошли под темную арку. Заходя под нее, они прошли мимо скульптуры кота. Это был мультяшный персонаж: толстенький, кругленький, он неплохо сохранился, если не считать ушей. Местные и приезжие постоянно трогали их на удачу, и сейчас они больше походили на обрубки.

Пиликанье двери – и они уже на улице. Он оглянулся на табличку дома: «Можайская 2*». И усмехнулся:

– Знаешь, я ведь здесь жил уже. Прямо в этом же доме. Это был один из моих приездов сюда, когда я учился ещё в школе. Хорошие были времена.

– Ты так про все времена говоришь, – не сбавляя шаг, заметила она.

– Да, согласен. Но ведь в этом ничего плохого. Кажется, что тогда даже воздух пах по-другому.

Они шли по плохо освещённой улице. В свете фонарей блестели лужи. Он вдохнул ночной воздух. Холодный. И другой, не такой как прежде. Справа неухоженный газон, кажется, что он не изменился. Покосившаяся ржавая ограда и клочки пожухлой травы.

– А расскажи про ту поездку.

Он посмотрел на неё. Она смотрела вперед, нахмурив лоб, сосредоточенно о чем-то думая..

– Я тебе уже рассказывал про неё.

Машины щечки засмеялись и взгляд прояснился:

– Давай, расскажи ещё раз! Не будь бякой!

Толстая черная шапка на ее голове придавала комичности этому задорному чуду с косичками.

– Ох… Ну как тут отказать? Был июль. Я и мама решили съездить в Питер. И смогли это осуществить. Мы летели на самолёте. Помню, как мы начали снижаться. Самолёт вынырнул из облаков, и я увидел прекрасное зрелище. Небо над городом было чистым, и солнце озаряло весь город, которой лежал как на ладони. Я видел весь Питер! Огромные каналы и проспекты, кварталы до горизонта. А солнце оживляло это всё. Дома пестрели, купола сверкали, малюсенькие машины юркали между зданиями, город казался чист и опрятен. Просто представь себе это. Огромный город, раскинувшийся во все четыре стороны, – он притормозил и повёл рукой, показывая воображаемый простор, – ты видишь всё, ты видишь всех. – Так меня встретил Питер в тот раз. Какой простор!

Он посмотрел на слушательницу. Маша неотрывно следила за ним и внимательно слушала, пытаясь уловить что-то особенное, что-то новое.

– Теперь я тебя узнаю, – она прижалась к его плечу. – Как говорил Коля: «Город-мечта, надежда, творчество».

– Вот-вот, в этом-то и дело.

– А что? – беззаботно спросила она.

– Да всё к чертям летит.