Грязь. Сборник

Мы ведь любили…

Мы ведь любили…

Плакал её голосок.

Такие истории следует заканчивать чем-то хорошим, добрым.

– Он ведь ещё вернется, да? – спросила она у кота.

И тот снисходительно улыбнулся.

– Ну, да, вернется… – тихо прошептала Сирень среди белого-белого снега.

Он вышел из здания вокзала в восемь часов утра. Посмотрел по сторонам на оживленные улицы, не зная куда идти. Но это мало его беспокоило: он знал, что его где-то ждут.

-–

Через неделю я вернулся в Танжер. Первым дело снова пошёл к пляжу и опустил ноги в соленую воду. Здесь всё также ослепительно светило солнце и всё также ходили загорелые беззаботные люди. Здесь ничего не менялось.

За месяц написал своё первое настоящее произведение. Не заставила ждать себя его презентация. Я надел джинсы, потрепанный свитер, кеды и вышел на маленькую сцену одного из многих кафе в этом городе. И начал:

– Сердце лежит. Рядом нет ничего. Оно бьётся, оно настоящее. Будто само по себе живёт и не знает о том, что можно жить по-другому: не в отрыве от тела. Нет защиты, оно уязвимо. Воспользовавшись этим, камень, что долго смотрел на него с высоты, спикировал вниз, накрывая черной холодной громадой горячую плоть. Мгновение – и сердце раздавлено, под камнем видно его: оно не бьётся, оно стало плоским. Кровь растекается по пространству, в котором нет ничего.

Это МЕРЗКО, ТОШНОТВОРНО.

СТРАШНО.

Местные что-то поначалу кричали мне, видимо, не понимая, что я говорю, но мне было всё равно. Мой слог набирал обороты и вскоре всё кафе замолчало, внимая захватывающей музыке слов. Слово, если оно настоящее, мощно звучит на всех языках, сотрясая стены привычного невзрачного словоблудия и оскуднения. Оно несет энергию, силу, саму жизнь. Впервые в жизни я упивался своим словом, хоть оно и было лишь о боли моей и страдании.

В порывах истового излияния души я поднял глаза и в клубах сигаретного дыма увидел свет. Он тонким лучом разрезал пространство, и я услышал гудки паровоза. Это был перрон, заполненный людьми. Да, ошибки быть не могло, я узнавал своды родного Московского вокзала. Предо мной проходили толпы людей, все они собирались вокруг единственного поезда, стоящего у центральной платформы. Из окон купейных вагонов людям махали знакомые лица: губы Цвета не переставая, широко улыбались, маленькие глаза Златоусцева сияли в отблесках этого божественного сияния, статная фигура Мирона по-детски подняла вверх обе руки, не потеряв своей прусской хватки, Вильгельм торжественно тряс над головой скрипкой, словно это был гусарский палаш, а щёки Маши как всегда заливались самым звонким на свете смехом, и даже серьезность Берка куда-то исчезла. Весь город пришёл попрощаться с ними и поблагодарить за всё. Над вокзалом грохотал салют, люди несли разноцветные флаги, хлопушки с конфетти, цветы и все были счастливы. На это всё, обняв свою, бесспорно прекрасную Елену, смотрели серые глаза Зарёва. Его руки были теплыми, а настроение безоблачным. Все были вместе.

Скрипнули колеса и поезд медленно тронулся. Крики усилились, и я, переполненный чувствами, обливаясь слезами, начал махать им со своей сцены. А они рассеянно смотрели на провожающих и улыбались. «Прощайте! Прощайте! Прощайте!» В последнем вагоне я увидел Её. Она смотрела на меня и слабо покачивала ручкой. Ей было грустно расставаться, но Она улыбалась. Я подмигнул ей. У нас было особенное свойство сходится вновь. Я был спокоен. Поезд удалялся, а я так и стоял до тех пор, пока вагоны не скрылись в дали. А потом окинул взором свою публику и принялся за свою работу, словом раскрывая сердца людские навстречу чистому сиянию любви.

«Когда ты поймешь, как идеален этот мир, ты запрокинешь голову и рассмеешься, глядя в небо».

Гаутама Будда.

Грязь и Серая история посвящаются моим друзьям Н. Пирогову,

В. Малышеву и всем бродягам драхмы. А также Даришке Елагиной.

Рассказы

Куда увозят мертвых жирафов.

Посвящается Кларе Захаровне, милой и доброй собачке, что была всё время рядом.

После дождя как не быть морю?..[36 - «Унесенные призраками», реж. Миядзаки Хаяо.]

Он проснулся в своей постели и открыл глаза. Её не было рядом, и Он смог раскинуться на обеих подушках, разведя руки и ноги в сторону, подобно морской звезде. Так Он полностью занял собой двуспальную кровать и принялся смотреть в белый потолок. В спальню зашла она, подошла к высокому зеркалу, стоявшему правее окна, и забрала свои прямые длинные волосы в хвост.

– А, ты уже проснулся, – сказала жена, увидев его отражение в зеркале.

Он приподнял голову и наблюдал за ней.

– Вставай, соня, – подмигнула она ему и вышла из комнаты.

Полежав еще несколько минут, Он всё же уговорил себя встать. Надел повседневную домашнюю майку и штаны и остановился у своего рабочего стола. Вчера вечером Он решил записать пару своих воспоминаний, но толком так ничего и не написал. Пустой разворот тетради манил его. Он сел, взял ручку, почесал за ухом и принялся писать:

«Времена менялись так быстро, что мы совершенно забывали о счастье, успевали только радоваться новому и лишь изредка вспоминать старое. Тогда мы шли в ногу со временем. Но рано или поздно и Боб Дилан замолчит, счет времени собьется, и мы осядем где-то в глубине веков и будем смотреть по сторонам на гонку других, еще не разбитых юнцов, со временем».

– А не слишком ли ты стар, чтобы писать мемуары? Пишешь так, будто вспоминаешь молодость, которая ушла безвозвратно, – язвительно сказала она из-за плеча.

– Да ладно тебе, это я же это пишу для себя, никто этого не увидит.

– Кроме меня, – она улыбнулась и пошла на кухню.– Старик, которому всего под тридцать! Эх, если бы я знала, что выхожу за такого старого пердуна.

– Эй, ты вообще не должна была этого видеть! – крикнул Он, повернувшись ей вслед на своём офисном стуле.

– Старикашка!– засмеялась Она, бросив в него подушку с дивана, и быстро убежала на кухню, выкрикнув еще несколько раз оттуда, – Старикашка! Старикашка! Старикашка!

Он поймал зеленую декоративную подушку и опустил ее на колени. Откинулся на стуле, чуть повернулся на нем к столу, посмотрел на открытую тетрадь, потом на подушку в руках, посмотрел на потолок и выдохнул:

– Детский сад какой-то…

Сразу же с кухни раздался серьезный возглас жены:

– Господа, идите жрать, в нашем пансионе прием пищи строго по расписанию!

Он рассмеялся, быстро вставая со стула и бросая подушку на диван.

– Вот как на нее можно обижаться?

Завтрак проходил в спокойствии и ничем не отличался от других завтраков в этой молодой семье. Немного поболтав, она взяла телефон и стала просматривать почту. Он тоже пару раз заглянул в свой мобильный, но быстро положил его на стол экраном вниз. Пережевывая макароны, Он смотрел в окно на соседний дом и думал, что у них опять нет нормального кетчупа… «Лечо» и «Чили» ему уже очень надоели. Нужен был простой томатный кетчуп. Но Он всё время забывал его купить. Просил пару раз жену, но она, кажется, и не вспоминала об этом. Пожевав макароны (с добавленным от отчаяния майонезом) еще несколько минут, Он сказал:

– Дорогая, я всё время забываю купить томатный кетчуп, боюсь сегодня снова забыть. Может, ты тоже попробуешь его сегодня купить, когда будешь возвращаться с работы?

– Угу,– сказала она, не отрываясь от телефона.

– Спасибо, – ответил Он и продолжил жевать макароны.

Когда в его тарелке осталась ровно половина порции, она наконец оторвалась от экрана и сказала, глядя на него своими большими карими глазами:

–Сейчас прочитала новость из зоопарка. Не слышал? В зоопарке нашего города умер последний жираф. Ему было… – Она разблокировала телефон и всмотрелась в экран.– Двадцать пять лет. Как пишут, пока неизвестно, будут ли власти заводить новое семейство этих животных.

– Ей было.

– Что?