Грязь. Сборник

За солнцем и луной души.

Любовь и Смерть.

Над ними время властно?

И мы с тобой летим…

– А я уж не думал, что вот так в ноябре и снег пойдет, – раздался рядом знакомый голос.

– А?

Рядом со мной стоял Великий писатель, опершись на ограду и смотря на крышу Дома Книги:

– Я тебя помню, как там у вас?

– У нас? – до сих пор не отойдя от своих печальных размышлений, спрашивал я.

– На квартире, в среде, в барах. Все благоразумные люди там уже не появляются.

– Да там и нет никого, – с горечью сказал я, и оперся на ограду рядом с ним.

Подумать только, а писатель неожиданно оказался ниже, чем я думал.

– Многих потерял? – тихо спросил он, продолжая смотреть вверх.

Я хотел ответить, но слова застряли в горле. Я кивнул головой.

– А… вы?

Писатель улыбнулся и повернулся ко мне:

– Да мне-то уж чего… Я и так потерял стольких… Кажется, я свыкся с этим, – он взял в руку конец своего красного шарфа и посмотрел на него. -Мне этот шарф, например, подарил мой учитель. Подарил и замолчал навсегда. Я был последним, кто с ним разговаривал.

Писатель поднял глаза на меня:

– Он научил меня многому и сказал одну великую вещь: если трудно, то напиши об этом, расскажи. Не надо молчать, все молчат и вот, что мы имеем. Надо говорить, словом путь освещать человечеству.

– И вам это помогло.

– Да, еще как. Я так первую популярность приобрел, людям откликнулась моя боль. Я был не один. Так я и окончательно решил стать писателем, – он отпустил шарф и вновь оперся на ограду. – Он любил стоять вон в том окне. Если видел кого-нибудь из знакомых, то махал. Прямо даже если в этот момент у него шло совещание и, он расхаживает перед окном туда-сюда, думает, останавливается и видит, например, меня. И его улыбку видно отсюда. Хотя он редко улыбался, печальный был человека. Его Зарёвым звали, знаешь такого? Или ваше поколение уже всё позабыло?

Я внезапно рассмеялся:

– Ох, извините, извините… Я просто так часто слышал его имя, что…

Писатель смерил меня взглядом:

– М-да, парень, тяжко тебе. Говоришь, многих потерял… хм… Ты мне напоминаешь меня.

– Я и Её потерял.

– Её? – взволновано посмотрел на меня собеседник. – Ну, да, ну, да. Что делает еще нас всех настолько печальными.

Он посмотрел на тяжелые свинцовые воды канала, поднял голову к серому небу и снег сменился дождем. Но мы не спешили уходить.

– Езжай ты отсюда. Тут всё проиграно, всё. Пока что. Уезжай и напиши. Напиши правду, не только Грязь и ложь. Напиши о хорошем. Долг каждого писателя непременно состоит и в том, чтобы в сотый раз ответить своим современникам на вечный вопрос «что есть жизнь?» Что в ней есть такого, за что стоит ухватиться, к чему идти и чем же являлись долгие годы лишений в жизни каждого, зачем им быть, если всё могло сложиться более радостно? И вот, из века в век, мы вместе бьем по букве алфавита, составляя старые слова в новом порядке, не жалея ни свои жизни, ни жизни наших близких, периодически поворачиваясь к окну и всматриваясь в непроглядную мглу, чтобы в первую очередь ответить самому себе: зачем и о чём всё это?

В этот момент я понял насколько он высок.

– А… расскажите мне о нём, о Зарёве. Каким он был?

Малыш Ёжик сжал губы, покачал головой и посмотрел на меня:

– Он был человеком. Это его и сгубило. Пойдем, я знаю тут одно прелестное кафе с хорошей музыкой и кофе, а эти две вещи в наш век сложно найти…

И он рассказал мне. Рассказал про Колю Зарёва и его давнюю дружбу с Антоном Цветом, про четыре левых часа и триумф в печати и музыке, про Сирень и его любовь к ней, про депрессию и этот город, полный чудес и замечательных людей, про простую девушку Лену, что спасла поэта и про трудные последние годы, что свели Зарёва в могилу. Я слушал и меня пробирала дрожь: как же это всё было похоже на нас. Мне казалось, я даже хорошо понимал этих мужественных одиноких людей, что волей случая оказались вместе и обратили свой взор на лучше их них. Но разве лучший назовет себя таковым?

Он закончил свой рассказ далеко за полночь. Мы успели сменить множество кафе, обойти с десяток дворцов, и я напрочь забыл про встречу с художницей и нисколько не жалел об этом. У Ярослава было отличное настроение, он смеялся и говорил о добром, видимо, он соскучился по кротким и благодарным слушателям.

– Поедем вместе? – спросил я его, когда мы стояли у разведенного Дворцового моста. – Я знаю самое лучшее место в мире. Думаю, вы заслужили отдых.

После этих слов писатель покачал головой:

– Нет, я уже взял своё, самое лучшее, – уверенно сказал он. – Бери своё, а я останусь здесь, должен же кто-то быть здесь, пока всё не наладится? Тем более, вспомни, кто был моим учителем, я не пойду другой дорогой.

Он протянул мне свою руку. Я пожал её и горечь подступила к горлу:

– И вы тоже? И вас потерять мне суждено?

– Такова жизнь. Но часто мы забываем о том, кого нам еще предстоит встретить. – он отпустил мою руку и вдохнул холодный ночной воздух. – Я всегда любил у Ремарка «Ночь в Лиссабоне» больше, чем остальные его романы.

-–

В саду фонтанного дома как всегда тихо. Сирень села очищенную скамейку. Руки и нос замерзли. Очень много снега. Хлопья безмолвно опускаются на сугробы. Рядом с Сиренью села птичка. Повертела своей маленькой головкой и улетела. Снег продолжал идти, занося крыши домов, площади, погружая весь город в сказку. И большой рыжий кот сидел на крыльце фонтанного дома и с прищуренными глазами вылизывал лапу.

Сложно это все.

И он запела в своём одиночестве.

Сколько лет пройдёт,

А птицы будут петь

Осеннюю порой о минувших днях…

И сердце ее наполнялось горькой любовью.

И словно пепел падал с небес, пепел старого доброго мира, который они не смогли сохранить. А ей еще было уготовано место в этом мире. Зарёва уже не было, а она всё продолжала жить. Не было Златоусцева и Цвета, но она всё также была жива. У Маши случился выкидыш сразу после новостей о Коле. Все тяжело переживали эту новость. Она нашла утешение в религии. Через два года у них с Берком родился мальчик. Они считали его вторым своим ребенком. Издательство и газета закрылись, жена Златоусцева стала писать женские романы, а Цвета – повторно вышла замуж, потом развелась, снова вышла и развелась. Сейчас она готовится к очередной свадьбе. Вильгельма с почестями похоронили в его родном Бонне. А Лена просто куда-то исчезла. Так бывает с людьми, они пропадают из жизни. А Сирень никуда не пропала. Она была всё такой же девочкой с живым умом и сердцем, чувствующим слишком много для такого создания. Она смотрела на тихо падающий снег. В детстве она любила смотреть на него, могла заниматься этим часами. Она любила многое.