И тут Денисович плеснул на меня ушат холодной воды:
– Вы почему в субботу не дежурили на главном выпуске?
– Я очумело разинул рот:
– Разве я должен был дежурить?
– Посмотрите на график. Там ваша подпись.
Лечу на А. Ну да, моя. Я же дежурил в четверг вечером. Видел эту подпись. И почему не положил на неё внимания?
Фадеичев, оторвавшись от вычитки текста, лениво так, с подковыром любопытствует:
– Вы почему снова не дежурили?
– Я… Я… Я … болел…
Наконец вырулив на болезнь, я отважистей гахнул:
– Ну да! Болел! Вот!
– У вас больничный?
– Н-нет… Будет… Тут… Было до тридцати холода. Хозяйка уехала к брату на квартиру. Он в отпуске на юге… Я один топил печь в частном доме… Плохо себя чувствовал… У меня нет телефона. А до первой телефонной будки с полкилометра… Я не мог позвонить ни на выпуск, ни в скорую…
– И некому было сходить за вас?
– Некому. Я живу один там недавно. Никого не знаю.
– Пишите объяснительную.
Я помялся и, расстроенный, ухожу.
Моя каша опечалила Бузулука. Он сосредоточенно почесал спину, ничего вразумительного не посоветовал.
Я съездил в килькино министерство за материалами по завтрашней коллегии. Возвращаюсь – из тёмного угла улыбается довольный Медведев. Он пока ничего не знает. Всю прошлую неделю он с Колесовым и Смирновой был на кустовом совещании в Риге.
Я бочком подсел на медведевское исповедальное кресло и пробормотал:
– Александр Иванович… Спасите мою душу… В субботу я заболел и не мог выйти на дежурство. Я и сейчас плохо себя чувствую…
– Плохо чувствуешь? А чего вышел? Тут жертвы не нужны.
Получаю я деньги, а Бузулук – стоял за мной в очереди – шепнул:
– Окапиталился… Давай слиняй на недельку. Поболей на здоровье!
Медведев был на планёрке.
Я к Новикову.
Он только вчера вышел из декретного отпуска. Ждал мальчика, а жена родила девочку. С горя Владимир Ильич прихворнул на целых две недели.
– Володь, – говорю, – я плохо себя чувствую. Если не приду завтра, значит, я болен.
До метро я шёл с Артёмовым. Он всё утешал меня:
– Ничего. Я поговорю с Сашей Медведевым и с Фадеичевым. Я дежурил в субботу. В шахматы играли. На выпуске ты и не нужен был. В шахматы-то не играешь.
В кожном диспансере я с порожка аварийно заныл:
– Доктор! Положите с моими грибками на ногтях в больницу. Сегодня или никогда!
– К чему такой пожар? У нас ведь очередь. Направление я сейчас напишу. Позвоните завтра.
По пути домой меня занесло в 71 поликлинику.
В регистратуре со мной говорить не хотят. Никакой конкретной жалобы! И главное, говорят, вы не нашего района.
– Ну хоть несчастную температуру можно измерить у вас американскому лазутчику?
– Это всепожалуйста.
Сунул я градусник под мышку, сижу на кушетке и слегка мечтаю прихворнуть. Мне очень этого хочется. Иначе – могила. В полном здравии могила!
И происходит невероятное.
По горячей просьбе трудящегося в меня вселяется моя желанная хвороба. Я крепче прижимаю к рёбрам градусник и шепчу ему:
– Работать! Работать без дурандеев! Спасай, шкалик ты мой красненький!
Сестра протянула ко мне руку:
– Покажите. Пора.
– Он ещё не согрелся! – буркнул я.
– Тут не забегаловка. Если у вас тридцать пять, то на нём не будет сорок!
– Это ещё ка-ак сказать…
Я вынул градусник из-под мышки и подскочил визжа:
– Тридцать семь и четыре! Тридцать семь и четыре!!
– Вам плохо?
– Мне слишком хорошо, милая сеструнечка!