С вечера я оставил репродуктор включённым, и в шесть он заговорил. Разбудил меня.
Я натянул старую анохинскую рыжую рубаху и полетел в ТАСС. Славь Бога, не опоздал. Как раз поспел к отходу автобуса на Краснопресненское овощегноилище.[130 - Овощегноилище – овощехранилище.]
Едем.
Молодые. Беззаботные.
– На базе есть хорошая столовая, – поясняет условия работы наш старшой Мартыненко.
– Вопрос на засыпку. А коньяк там есть?
– Коньяк, мышьяк и прочий як надо брать с собой. А вы не догадались?
– Мазилы! – слышен глухой шлепок кулака в ладошку.
– Работать придётся мало. Три-четыре часа… Хорошенько… И по домам! Разгрузили вагон и хватит! На месте я выдам вам халаты и перчатки. Вернёте их потом Макарову. Этот начальник хозчасти такой скупердяй. Если не вернёте, рыдать будет!
– Мы не позволим, чтоб он проронил хоть слезинку!
База.
Сколько здесь добра с полей! Вся Россия съехалась сюда, киснет под дождём. И ждёт нас.
Мы хмелеем от увиденного.
За монбланами фруктов, овощей в ящиках мы натыкаемся на громадные бочки.
Гусь из ГРИДЗа[131 - ГРИДЗ – главная редакция союзной информации для заграницы.] валит одну бочку на бок, вспрыгивает на неё и пляшет папуасом, вереща:
– Не пустая! Не пустая!
– А с чем?
«Папуас» спрыгивает с бочки, вырывает затычку.
Ему подают высокий пластмассовый стакан. В него радостно журчит из бочки что-то красноватое.
– Ну, кто смелый?
Все жмутся. Боятся пить.
Тогда «папуас», пошатываясь со вчерашнего буревестника,[132 - Буревестник – пьянка.] широким жестом со стаканом обводит всех:
– Я пью и умираю за вас, братие!
Он осушает стакан. И не падает. А улыбается:
– Соковый полуфабрикат! Там, – стучит себя стаканом по животу, – будет фабрикат.
Все слетаются к бочке. Наваливаются керосинить.
Уже захмелелый парень побрёл меж бочек со шкворнем и протыкает их. Из бочек бьют тонкие струйки. Смельчаки ложатся под струи, ловят их ртами.
За парнем со шкворнем спокойно ходит флегматичный мужичок с базы и молча забивает дыры. Скоро это ему надоедает. Он поднимает топор на изготовку и тихо говорит нашему гусю:
– Вот так и буду я весь день ходить за тобой? Ты – открывать, я – заколачивать? Мне что? Мне не жалко… Да потра?витесь. Сырец ведь недоработанный.
У наших мигом скукоживается интерес к бочкам.
Все двинулись к вагонам.
По пути уминают виноград, дыни.
Мне захотелось арбуза и я подбежал к пятачку за забором. У входа солдат с ружьём говорит:
– Не я тут главный, а она, – и показывает на девушку.
Я с поклоном:
– Здравствуйте, главная девушка!
Мне в ответ сердитое:
– Здесь нет девушек!
– Я понимаю, вас мало и те нараздёрг. Ну тогда кто есть… Платите дань арбузами.
– Выбирай один.
Я выбрал. А второй мне подал солдат в дырку в заборе.
Увидев меня, сидевшие на бочках парни и мучившиеся привялыми дынями, повскакивали, выстроились по росту и взяли под козырёк.
Они рады толстым арбузам и немного моей проворности.
Наконец подали наш вагон с картошкой в сетках.
Мы, двадцать гавриков, выстроились двумя цепочками у двух окон с желобами и передавали друг другу сетки.
Вкалывали по-честной со смехом, с шуточками.
Когда мы разгрузили полвагона, наш вагон куда-то угнали. Просят начинать разгружать второй вагон.
Тут начались идейные шатания. Одни поехали кататься в полуразгруженном вагоне. Другие начали сбрасываться по вшивику.
Самые стойкие не стали расставаться со своими рублями. Я тоже.
Нестойкие под предводительством предместкома Серова ушли в ресторан заканчивать трудовой день.