25 сентября
Семинар «Письма трудящихся в печати».
Ведёт наш Колесов.
– В этом году мы получили 190 писем. Кто-то и подзабыл работу с письмами. Я напомню три принципа, три кита, на которых держится печать. Какие это киты? Кто подскажет?
Начинают всем колхозом гадать.
Терентьев:
– Это вот что… Газета – коллективный организатор…
– Нет, нет.
– Шаповалов:
– Выбор темы.
Махрова:
– Партийность!
– Во, во! Второй принцип – коммунистическая идейность и правдивость!
У Колесова совершенно никакого профессионального образования. Десятилетка в Костроме и амбец. Но каким барином-«цицероном» он учит всех и вся!
– Я не зря, – гремит он пустой телегой, – напомнил теорию. Ежедневно «Правда» получает 1200 – 1400 писем. Отдел писем там старейший. Там накопились серьёзные традиции работы с письмами. Там пятьдесят человек в отделе писем! На литсотрудника отдела норма – прочесть в день 45 писем и разобрать. Привлечённым пенсионерам за оформление письма платят двадцать копеек. Разрезает конверты шведская машинка. Письмо ни в коем случае не вредится. Точно, чётко. А раньше ножницами заезжали на письма. После вскрытия техгруппа прикалывает карточку и отправляет литсотрудникам. Первый литсотрудник ставит тему и географию. Потом письмо идёт к сотруднику, ведущему соответствующую отрасль, и тот пишет краткую аннотацию и предлагает, что делать с письмом. По важным письмам выезжают спецкоры отдела писем. Письма же, направляемые в другие отделы, читают заведующие и особо отбирают для ЦК письма о злоупотреблениях в торговле, в доставке хлеба. Я руководил отделом писем два года. Автору мы сообщали в течение трёх дней, что собираемся делать с его письмом. На подготовку к выступлению по письму отводилось две недели. Все письма, публикуемые в газете, проверяются. Не то что у нас в «Тассовце». Его редактор Романов публикует не проверяя. А в «Правде» на половинке карточки техсекретарь расписывается и направляет её в отдел писем. На хитрые письма я отвечал сам. Ну, какие хитрые? Ну, обидели там журналиста. Или жалобы на газеты. Например, на «Известия». Они грохнули по старому большевику, якобы примазавшемуся к славе. Накляузничала завистница сестра. А он спас увозимые деникинцами документы. Вместо документов положил кирпичи, а сами документы отправил в Красную Россию. Получил грамоту совнаркома. И вот старый большевик шлёт нам протест. Куда с ним идти? Я иду к главному. Главный: «Посоветуемся с друзьями из Большого дома. Писать надо официально». В «Правде» не пропало ни одно письмо. Но вот и была печальная история с одной нашей старой работницей. Заметили за ней грешок. Уволили. Суд восстановил. Въехала на вороном коне. Назло стала она по две недели не отправлять подписанные письма! Раскопали необходимые документы-подтверждения – сама написала заявление об уходе.
– А с причёской самой «Правды» бывают письма?
– Есть. За накладки «Правда» извиняется частным письмом, но в газете не пишет. Если же приходит сигнал, что опубликованный материал неточен, автору пишут: «Исправим». Перелопатив заметку, даём точно.
28 сентября, воскресенье
Любовь прошла, завяли помидоры…
Не теряй достоинства – не найдёшь.
С. Пугачёв
Мне внутренний стержень Господь даровал,
Основу для духа и плота.
По форме и сути – коленчатый вал –
Всё время трясёт и колотит.
В.Гавриков
С двенадцати я дежурю на главном выпуске с Рождественской.
Тихий переполох.
Майя Теодоровна, она же в просторечии Тореадоровна, звонит по начальству домой и у всех спрашивает, не видел ли кто материалы из ЦК о выполнении хлебных обязательств Черкасской и Алма-Атинской областями. Тореадоровна не знает, что и делать. Из ЦК шумят, почему этих материалов нет в газетах. А их потеряли.
Один цэковец позвонил из дома и сказал, что поехал в ЦК за копиями.
Я иду в справочную проверить киевский материал о пребывании чехов на Украине, открываю папку «ЧССР» и нарываюсь на пропащие два материала и на один из Таллинна с пометкой «27.9.9. Давать без подтверждения».
Влетаю на выпуск и ору:
– Майя Теодоровна! Я ваш спаситель!
Она растерялась:
– Что случилось, Толя?
Как она обрадовалась моей находке!
Тореадоровна дала мне половинку яблока.
К удивлению, открыла маленькую личную тайну:
– Муж любит меня и боится. Но ему хочется мною руководить. Он в таких случаях всегда начинает так: «Моё золото, я хочу сделать тебе маленькое указание…». А я сделаю вам маленькое указание…
И отпустила меня вечером на два часа раньше.
Домой я вернулся в двадцать два.
Николай Григорьевич в белой рубашке при галстуке, в брюках и обутый благостно спал на диване. Маленький, как мальчик, и пьяный, как ветошка.
Сегодня ему можно. Днём был на 50-летии собственной жены. А спит вот здесь.
Он спит и мне жалко его будить.
Маленький, тщедушный, взмыленный и взвихренный жизнью и женой человечек. Наверняка ему понадобится маленький гроб. Местком в расход не вгонит.
Как он сиял, как радостно готовился к юбилею разлюбезной Лидии Кирилловны!
Мне он хвалился:
– На юбилее я без подарка не игрок. Надо что-то брать! Пометался я по магазинам, пометался… И кой да что на-скрёб! Накануне, Анатоль Никыфч, купил я ей богатую свиную голову за 4.68, пять пачек пельменей… Выкохал-таки подарочек!
– Ну уж вы и разговеетесь! Вы ж не ударьте в грязь яйцом! Юбилейную палочку киньте по-стахановски!
Взял под козырёк:
– Служу Советскому Союзу!